— Как грустно, — сказала Алатиэль и прижалась щекой к холодной стали кирасы капитана. — Как старательно играем мы с вами в эту забавную игру — куда там бродячим актерам! Ваш король возьмет в конце концов этот дурацкий Чизбург, армия вернется в Бонжурию, вы окажетесь при дворе и мгновенно забудете судомойку Алатиэль — да-да, матушка Мандраж берет меня под свое начало. Ваш король был весьма мудр и дальновиден, когда придумал всю эту походную куртуазию…
Стремглав помрачнел.
— Никогда, — сказал он, — и ни за что не будет этого. Если бонжурскому графу или барону дозволено подобное, то сыну посконского шорника не к лицу куражиться над судомойкой. Может быть, вы и не эльфийская принцесса. Но я вас сделаю королевой.
С этими словами Стремглав развернулся и быстро пошел прочь — седлать своего верного Протуберанса.
— Постой! — вскричала Алатиэль. — Милый Ларусс, а что если ты… Ну, задержишься там надолго или вовсе…
Говорить воину, отправляющееся выполнять опасное дело, такие слова не следовало бы.
Поэтому Протуберанс еще некоторое время оставался неоседланным. … На прощание она протянула рыцарю желтый цветок — такие здесь не росли и не время еще было для крупных и ярких цветков.
— Он не завянет до нашей встречи, — сказала Алатиэль.
— Желтый — цвет измены, — усмехнулся Стремглав.
— Это у людей, — сказала она. — У эльфов цвет измены — алый.
ГЛАВА 12,
Рыцарю полагается говорить правду и отстаивать истину.
Чтобы рыцарь не забывал об этом ему дается копье, что свидетельствует об истине, ибо истина не извилиста, но пряма, и она опережу ложь. А наконечник копья символизирует преимущество, которое имеет истина над ложью, штандарт же свидетельствует о том, что истина открыта всем и не страшится лжи и обмана. Именно в истине коренится надежда, равно как и многое другое; воплощением же ее является копье.
Так записано в рыцарском уставе.
Правда, в этом же уставе записанo, что рыцарь обязан тешить своего сюзерена и их товарищей долгими, пречудными и преудивительными рассказами о своих подвигах в дальних походах.
Рассказы эти должны изобиловать сокрушенными великанами, выпотрошенными драконами, плененными сарацинскими королями и освобожденными принцессами, злыми и добрыми чародеями. Кому охота слушать о паршивой еде на постоялых дворах, о стычках с разбойными шайками, о вечной нехватке денег и о том, какую скверную и стыдную награду можно заполучить от придорожной принцессы, каковых в народе зовут «плечевыми» за то, что они обнажают плечи в надежде завлечь всадника!
Вот тут-то и приходится рыцарю обращаться к Истине с мольбою постоять чуток в сторонке, покуда Его Величество Чудесный Вымысел прихотливо плетет свою золотую ткань, дабы накинуть сверкающую сеть поверх ее, Истины, дерюжного дорожного одеяния. Сие действо не почитается ни обманом, ни ложью, и горе тому, кто таковые слова произнесет!
Но далеко не всякий рыцарь способен уснастить свое повествование диамантами фантазии и смарагдами воображения. Да и по части красноречия среди них немного мастеров.
В такой беде могут помочь только странствующие по рыцарским путям трубадуры. Назвали их так исключительно по ошибке, потому что невозможно рассказывать про чужие подвиги, играя одновременно на трубе. Трубадуры пользуются в основном струнными инструментами. Но за свои сочинения они обычно ломят такую цену, что бедные рыцари только крякают, да платят.
Стремглаву тоже пришлось подстеречь на дороге старенького трубадура. Деньги тот потребовал вперед, зато рассказ о подвигах получился на славу. Стремглав не отпускал сочинителя до тех пор, пока не выучил все подробности своего славного боевого пути.
Подробности же эти были таковы:
"Много, много лье пришлось преодолеть славному рыцарю капитану Ларуссу по земле и по воде.
Четыре коня пали под ним, три баркаса и одна фелука затонули. Одежда на нем истлела, и даже стальные латы пришли в негодность, а тело его вплотную приблизилось к смерти, когда вступил он в Бурдосский лес, а лес этот славился тем, что вошедший в него герой никогда уж более не возвращался, чтобы поведать прочим рыцарям о причинах своей погибели.
Три дня и три ночи скитался рыцарь Ларусс в непроходимых дебрях, питаясь травой и молодыми побегами сосны. Утром четвертого дня на широкой поляне предстал перед ним замок Баламон, и стоял тот замок на птичьих ногах, и был весьма укреплен и окружен рвом, в котором вместо воды плескались горькие слезы дерзновенных героев.
И взял рыцарь Ларусс верный боевой рог по имени Децибелл, и с великою силой вострубил в него. Но никто не ответил ему.
И снова взял рыцарь боевой рог, и подул в него так сильно, что щеки у него лопнули, а из ушей хлынула кровь. Но никто из обитателей замка даже не подошел к окну.
В третий раз поднес рыцарь боевой рог Децибелл к губам своим, но звук из рога вышел тихий и жалобный.
И тогда распахнулись ворота замка, и спустилась оттуда лестница из черного мрамора и красного гранита.
Десятеро слуг самого безобразного и дикого вида устремились к рыцарю Ларуссу и, видя его изнурение, на руках отнесли его во внутренние покои замка, чтобы предстал он перед его владельцем, великаном Акилой Пробивным.
Великан же тот восседал на престоле, сложенном из оружия и доспехов погубленных им рыцарей. Голова великана похожа была на пивной котел, глаза были величиной с тарелку, и между ними легко умещалась добрая стрижанская стрела. Уши же Акилы Пробивного были свернуты наподобие древних чернокнижных свитков.
— Кто осмелился нарушить мой установленный веками режим? — вскричал великан голосом, подобным грохоту камнепада.
— Я капитан бонжурской армии рыцарь Ларусс, и пришел я за твоей головой, ибо мой повелитель, славнейший и непобедимейший Пистон Девятый, имеет в ней большую нужду.
— Разверните мне уши — не слышу! — взревел великан так, что стальные доспехи под ним задребезжали.
Тотчас безобразные слуги баграми и вилами развернули ему уши, и рыцарю пришлось повторить свои слова.
— Видно, не подумал твой король, каково придется мне без головы, — сказал великан. — Послал он тебя на верную смерть, поскольку голову свою я могу отдать только в промен на холодильные яблоки из сада Маргиона Обволошенного, а добыть их никому не удавалось доселе.
— Нет для меня в том проблемы, — отвечал рыцарь, — хотя, похоже, ты так не думаешь.
— Значит, выросла цена моей головы, — сказал Акила Пробивной. — Ибо потребую я с тебя еще принести мне Цветок Душистых Прерий, охраняемый Циликоном Трубкозубым, который на единственной ноге успевает повсюду.
— Нет для меня в том проблемы, — отвечал рыцарь, — хотя, похоже, ты так не думаешь.
— Значит, еще дороже стала моя голова, — сказал великан. — В таком случае принеси мне сапоги-хронотопы, принадлежащие королю Рыландии Крексу Кривоходящему, ибо желаю я перемещаться из дня нынешнего как в день прошедший, так и в день грядущий.
— Нет для меня в том проблемы, — отвечал рыцарь, — хотя ты, похоже, так не думаешь.
— Значит, безмерно возрастает цена моей головы, — сказал Акила Пробивной. — Возникла у меня острая необходимость получить вставную челюсть Двутавра Карымского, а он может отдать ее только взамен Мертвой Крысы Ахаза, а Мертвая Крыса готова предоставить свою Мертвую Тушу лишь тому, кто принесет ей Безмолвный Колокол царя Суропа, а царь Суроп, несомненно, потребует Одинокую Гармонь, которая бродит сама по себе, а ей владеет Блазивер Свадебный Певец, а тому ничего не нужно, кроме моей головы.
— Я же сказал тебе, что нет для меня ни в чем проблемы, — отвечал рыцарь. — Дай же мне на время свою голову, и я тебе в краткий срок доставлю все эти драгоценные реликвии да еще приплачу два денье и пять су: твоя голова того стоит!
Великан Акила Пробивной был тщеславен, глуп и жаден, он своими руками снял свою голову с плеч и протянул капитану Ларуссу.
И тотчас исчезли и великан, и трон, и замок, и ров, заполненный горькими слезами героев, и рыцарь очутился на широкой поляне, держа в руках вот этот череп…" Сие нехитрое повествование вызвало у бонжурских рыцарей такое восхищение, что они трижды грянули мечами о щиты и сказали:
— Ай да ой! Не слышали мы до сих пор такого дивного рассказа и впредь, надеемся, не услышим!
Хотя все они прекрасно видели, что латы на.Стремглаве те же самые, в каких он уезжал подвизаться, что череп в его руках от времени успел не только пожелтеть, но и забуреть, но так уж принято было в рыцарском обществе — не сомневаться в словах товарища, с которым завтра предстоит идти в смертельную схватку.
Рыцари дружно повалили из королевского шатра и устремились к расставленным и накрытым уже столам, а Стремглав остался в обществе короля, мессиров Плиссе и Гофре и главнокомандующего, коннетабля де Коленваля.
ГЛАВА 13,
— А теперь, — сказал Пистон Девятый, — нам не терпится узнать, как все было на самом деле.
— Да там нечего и рассказывать, государь, — ответил Стремглав. — Дорога и вправду была нелегка. Протуберанс мой сломал ногу, пришлось его прирезать и съесть. Редкие тамошние жители знать не знают ничего ни о наших великих завоеваниях, не слышали и самого имени бонжурцев. Рыться в старых могилах — тоже не самое почтенное и приятное занятие. Но объясните мне, зачем нам понадобилась эта древняя мертвая кость?
— Как вы скучны и прозаичны, друг мой! — воскликнул король. — Или вам лень прибавить что-нибудь от себя? Каковы, например, женщины в тех краях?
Стремглав, скрючившись и сморщившись, показал на себе, каковы там женщины, и короля аж передернуло.
— Капитан Ларусс, — торжественно сказал коннетабль де Коленваль, — вашими трудами будет поставлена точка в нашей многотрудной осаде.