— И никакого избавления нет?
Килострат осушил рюмочку и побледнел. Изо рта у него пошла пена. Он забормотал:
— Темной ли ночкою, ясным ли днем белый свет перевернется вверх дном. Тогда горбатый простится с горбом, приедет всадник пустой на белом коне вороном…
А потом лег на пол, вытянулся, вздрогнул — и помер.
По-настоящему помер. И похоронили его в простом гробу, без всяких колесиков.
Других пророков в Посконии не было.
ГЛАВА 15,
— Кто же нас без денег переночевать пустит? — жалобно сказал Тихон.
Избитые, ограбленные, в буквальном смысле опешившие близнецы подходили к покосившейся избушке, которая, вероятно, считалась на этой неустроенной дороге постоялым двором.
— Не боись, я кое-что заначил, — еле-еле выговорил Терентий.
Нижняя губа у него была порвана — один из первенцев посконской свободы просто-напросто выдернул украшавшее парня колечко и, убедившись, что никакое оно не золотое, остальных украшений трогать не стал. А заплатанного Тихона даже и обыскивать не попытались.
Потому и Василек уцелел, а то ведь наверняка разбойники со страху шарахнули бы его об камень.
— Брат, а в ту ли сторону мы идем? Это ведь другая дорога!
— Куда-нибудь да приведет… На ту дорогу мне что-то сейчас не хочется. Спросим у людей!
После катания по крутому склону оврага в бочках тела близнецов болели и ныли до последней косточки.
Над входом была приколочена обшарпанная вывеска:
Дверь постоялого двора была закрыта. Терентий грохнул по ней кулаком.
После долгого ожидания братья услышали нехороший голос:
— Кого принесло?
— Нам бы переночевать… — робко начал Тихон.
— Нету места!
— Что ты брешешь, старый пень! — заорал Терентий. — На дворе ни одной телеги! Конюшня пустая! Голосов не слышно!
— Так они же все немые! — не растерялся хозяин нехорошего голоса.
— Кто немой, ноль тебе в кошель?
— Постояльцы!
— Миленький, нам бы только передохнуть… Перекусить… — заплакал Тихон.
— А деньги есть?
— Найдутся, чуму тебе в суму! Отворяй, а то сожжем! Нам терять нечего, мы на все способны!
И шепнул Тихону:
— Только не вздумай сказать, что мы королевичи или даже купеческие дети — он цену поднимет! Пусть лучше думает, что мы лихие люди!
— Врать дурно, — пискнул Тихон и осекся.
Врать, конечно, дурно, а голодать и под звездами ночевать — еще того дурнее.
Загремели засовы.
Хозяин оказался на вид не лучше своего голоса: маленький, лысый, конопатый и безбровый. Видно, это и был старый Киндей.
— Вперед покажите деньги!
Терентий покопался в своем стоячем ярко-малиновом гребне и добыл оттуда золотой.
Сверкающая денежка возымела действие свое: дверь широко распахнулась.
Близнецов обдало спертым духом — чуть с ног не попадали.
Видно, этот постоялый двор предназначался для кого угодно, только не для людей: обеденную залу разделял пополам длиннющий высокий стол, но ни стульев, ни табуретов не наблюдалось.
Стол этот не вытирали и не сметали с него объедков лет примерно тридцать шесть или даже все тридцать восемь.
Еще дольше не сметали паутину по углам, а пауки выросли с добрый кулак. Да и как им было не вырасти, когда целая тысяча мух обитала в воздухе!
— Вы откуда такие? — ахнул хозяин, приглядевшись к гостям.
— Откуда надо! Болтай поменьше, сучок дубовый! Ты нас не видел, мы тебя не слышали! Крепче спишь — меньше знаешь! Язык долгий — век короткий!
Тихон с удивлением понял, что братец ведет себя и говорит точно так же, как неблагодарные арестанты.
— Хавку тащи, муфлон сарацинский! Берло давай, леопард отмороженный с вершины Килиманджаро! Бациллу неси, не то все чакры тебе позатыкаю!
— Так бы и сказали сразу, что правильные люди! — обиделся старый Киндей. — Сейчас все разогрею, я тоже не без понятий…
— Братец, миленький, не нравится мне тут…
— Не привередничай, Тиша. Нам выбирать не приходится…
Хозяин проявил неожиданную расторопность и вскоре притащил две большие дымящиеся миски, доверху наполненные большими кусками тушеного мяса с овощами.
Вместо ложек были какие-то замурзанные деревянные лопаточки, а вилки тут вряд ли когда и водились — небось не королевский дворец.
— А почему стульев нет или хотя бы скамеек?
— Встояка-то гости больше сожрут! — сказал Терентий.
— Так гости устанут быстрей, — объяснил Киндей. — Угомонятся, ночью бесчинствовать не будут. Ладно, ешьте, а я наверх схожу, посмотрю, что там у меня немтыри делают…
Как ни голодны были братья, как ни вкусно пахло угощение, но едва они сумели проглотить по куску.
— Что за диво? — сказал Терентий. — Вроде бы только что готов был хоть кошку съесть…
И добавил совершенно для себя несвойственное:
— Не к столу будь сказано!
Обычно-то он за столом как раз про всякие гадости говорил.
— Да я уже сыт, братец. Надо Василька покормить, миленького нашего…
Василиск, оказавшись на столе, весело забегал туда-сюда, опустошил сперва одну миску, потом другую, потом все кости и объедки уничтожил и даже столешницу вылизал!
— Странное создание наш Василек, — задумчиво произнес Терентий. — Жрет, жрет, а гадить не гадит…
— У него, миленького, метаболизм такой! — заступился за василиска Тихон и бережно отправил питомца отдыхать за пазуху.
Вернулся хозяин и почему-то страшно удивился, что все съедено. Он с недоверием взял миски и внимательно их осмотрел со всех сторон.
— Ага, — сказал он. — Вы, значит, еще и заговоренные… Вот что я вам скажу, ребятки, как свой своему. Я ведь в молодости тоже пошаливал! Не надо вам здесь ночевать. Я и сам бы не остался, да ведь растащат все без меня. Боюсь я этих немтырей. Что им надо, почему окольными дорогами ходят? Здесь обычно чужих не бывает, а заходят только такие, как вы. Какие между своими счеты?
— Что же нам — на конюшне ухо давить, чушка алюминиевая?
Старый Киндей не обиделся.
— Зачем на конюшне? Если пройдете по дороге шагов триста, то на той стороне увидите хороший большой дом. Там тоже постоялый двор. Хозяин добрый, любезный — не то что я. Он не наших земель человек. У него и чище, и дешевле, а уж как он любому постояльцу радуется!
ГЛАВА 16,
Кладбище в Столенграде большое и неуютное. Посконичи полагают, что мертвым уют ни к чему, а живым и так сойдет.
Не дошли еще руки у короля Стремглава до погоста, не успел он его обустроить, как в иных землях, — чтобы мог человек в грустную минуту пойти, полюбоваться каменными фигурами, почитать надписи, сделанные на черных плитах, посидеть на скамейке под темными елями (кипарисы в Посконии не росли), подумать, помянуть ушедших, попечалиться о себе и обо всем роде человеческом, поплакать и на время успокоиться.
Даже почва здесь была какая-то негостеприимная — рыжая охристая глина, зимой превращавшаяся в камень.
Королевские стражники — старые, надежные мужики — разрывали свежую могилу и шептались между собою, изредка опасливо поглядывая на стоящего поодаль Стремглава.
— Он, как сыновья со двора съехали, чудесить начал…
— Тебе бы так чудесить! Остался один как перст! Только старца схоронил — ан и лучший друг в сырую землю подался…
— Может, он у нас некромантом заделался?
— Скажешь тоже! Он колдовство на дух не переносит!
— А помнишь, как тогда, ну… когда королева-то?
— Не болтай! Не нашего это ума дело!
— На что же ему мертвый Ироня понадобился?
— Значит, понадобился. У мертвых много чего интересного можно узнать!
— Жалко Ироню. Я его еще по мятежному времени знал…
— Как-то поспешно его похоронили вслед за старцем. Ни тебе тризны, ни музыки…
— Стой, а это что за будыль торчит?
— Это бамбук называется, южное дерево…
— Смотри, прямо в крышку уходит! Ой, нечисто здесь!
— Помалкивай! Тех, кто шута Ироню погребал, от службы освободили и по дальним деревням разослали, земельный надел дали с хорошим пенсионом! Будем молчать — может, и нам повезет. Надоел мне этот город…
— Лезь с веревками вниз, ты помоложе… Да не подводи так близко к краю!
— Тихо! Батька Стремглав идет!
— Ну, вы скоро там, волки сивые?
— Сейчас, ваше величество!
Гроб вытянули и поставили на землю. С торчащим из него высоким коленчатым стеблем он походил на лодку с мачтой — да ведь у варягов, к примеру, и хоронят в ладьях.
— Все, — сказал король. — Спасибо. Ступайте к майордому, он знает, что с вами делать. Служили вы мне хорошо, доживайте век спокойно… Если только сужден нам этот покой! А факелы оставьте.
Стражники, кланяясь и бормоча благодарности, исчезли во тьме.
Король подошел к гробу, выдернул бамбуковый стебель, отбросил его в сторону, поднял лопату и подцепил крышку — только гвозди взвизгнули в кладбищенской тишине.
— Природа, мать зеленая! Неужели получилось?
— Хрен с вами, государь! — раздалось из гроба. — Дуракам везет. Килострат мне ничего не гарантировал. Да ты хоть руку-то подай, боевой товарищ!
Стремглав протянул руку.
Горбатый шут ухватился за нее, но… восстал из гроба совсем не горбун. Поднялся из домовины высокий стройный человек самого совершенного сложения.
Ироню бонжурские воины называли иногда в шутку «железный рыцарь Эйрон». Именно такой и восстал.
Король обошел приятеля, присвистнул:
— Ну, хорош! Теперь тебе точно быть коннетаблем!
— Не раньше, государь, чем принцев разыщу, да и то еще подумаю…
— Оголодал за неделю?
— Есть маленько.
Ироня сделал шаг, наладился было упасть, но Стремглав подставил свое плечо.
— Тебя и не узнать нынче!
— Так ведь у покойников борода быстро растет! И хорошо, что не узнают. А то принцы недовольны станут, что к ним опять няньку приставили…