Голый человек беззащитен, а если в глаза ползет щиплючее мыло — беззащитен вдвойне.
Рука с ножом приближалась…
— Берегись, брат! — отчаянно вскричал Терентий.
Рука с ножом застыла. Терентий без труда повалил женщину на пол, отобрал нож.
Тихон промыл глаза.
— Чего стоишь, дура голая? — рявкнул Терентий. — Помоги этого ишака кировабадского связать, пока не очухался!
Нахватался он, однако, словечек от бочковых арестантов!
Тихон бросился на помощь.
— А я, главное, думаю, — торопливо говорил Терентий, ловко нарезая лентами длинную черную юбку, — хозяин-то молодой, значит, и мамаша должна быть еще годная в дело. Дай-ка, думаю, посмотрю, что за мамаша. Слышу — идет кто-то. Выглянул — точно, баба. Я тихонечко за ней. Смотрю — к тебе направляется. Хочет, видно, посмотреть, как у тебя что устроено. Меня зло взяло — разве у меня-то хуже? Подскочил к ней, задрал юбку — ан под ней портки!
— Кто же это? — ужаснулся Тихон.
— Гостеприимец наш — Норман Бейтс! Ты мне должен спасибо сказать, а пуще того — Васильку. Он от моего крика, видно, проснулся… Одному мне бы не справиться, — вздохнув, признался он. — Все-таки взрослый парень уже этот Норман…
Маленький василиск, исполнив свой долг, сладко зевнул и свернулся калачиком на табуретке.
Тут и Нормана Бейтса, иностранца, отпустило. Он разинул рот — хотел заорать, только Терентий живо содрал с него чепец и тем чепцом заткнул опасное отверстие. Ни рукой, ни ногой гостинник все еще не мог шевельнуть — но уже по другой причине.
— Зачем, братец? Может, он нам хочет все объяснить!
— Мне его объяснения до пихты и до ели.
Тихон отчего-то не стал возражать, вернулся под душ и смыл с себя пену.
Потом мычащего хозяина перенесли вниз и положили за стойкой, чтобы не видно было с порога. Но все равно Терентий запер дверь.
— А теперь посмотрим, чем этот бобер бомбейский богат…
— Братец, воровать-то плохо! Рыцари не воруют…
— Да уж чего хорошего, — согласился, чтобы не расстраивать близнеца, Терентий и полез по всем комнатам подряд.
— Воровать рыцари не воруют, — приговаривал он, заглядывая во все шкафы и комоды, — а от законной боевой добычи не отказываются…
Норман Бейтс жил и взаправду не бедно. Вот только ящик, в котором он хранил деньги, был железный, и пришлось с ним повозиться — благо, хоть инструмент нашли.
— Ну, вот и дорожку оправдали, — сказал Терентий. — Теперь купим коней, опять как люди поедем… Только освобождать я никого больше не согласен!
В одной из кладовых нашли заплечный мешок и договорились наперед тащить его по очереди, поскольку набили мешок основательно: и съестных припасов набрали, и одежды, и много всяких вещей, без которых не обойтись в дороге.
Нашлось и оружие — ведь арестанты мечи-то у героев отобрали. Терентий, подумав, прихватил нож, едва не поразивший брата, а для Тихона выбрал ладный топорик.
Проверив очередную комнату, Тихон заорал благим матом, поскольку употреблять мат неблагий ему натура не позволяла.
— Чего орешь, дурак? Киндей услышит!
— Братец, миленький! Там… Там…
Там, в совершенно пустой комнате, сидела в кресле женщина в черном и в черном же чепце. И давно, видно, сидела, поскольку успела уже истлеть — только зубы щерились навстречу близнецам. Из-под чепца торчали седые космы.
Кресло было не простое — ножки у него с каждой стороны поставлены были на деревянные дуги.
И оно раскачивалось. Туда-сюда, туда-сюда…
— Вот она какая, мамаша-то, — разочарованно скривился Терентий. — Успокойся, Тихон, как же ты будешь рыцарские подвиги совершать, коли мертвяков боишься?
Но дверь поспешно закрыл и вспотевший лоб вытер.
А уж о сне братья и не помышляли.
Тихону поручен был под опеку гостинник:
— Если начнет развязываться — бей по башке! Да ты не будешь бить, размазня. Тогда кричи погромче. А я тут подвал нашел, надо обследовать…
Тихон ждал-ждал брата да и задремал. Ему снилась мама, которую он никогда не видел. Мама гладила его по голове и напевала колыбельную на чужом языке — вроде бы знакомом, а все-таки незнакомом. Потом в руке у мамы блеснул давешний нож…
— А? Что? Где? — вскочил королевич.
Василек теребил его за рукав.
— Беда близко, — пропищал он.
— Что за беда? — Тихон посмотрел на пленного.
Развязаться тот не сумел, а глазами сверкал куда как злобно.
— У меня слов нет, — сказал Василек. — Беда, и все.
Примчался встрепанный и какой-то закопченный Терентий.
— Бежим, Тишка! — крикнул он. — Я, кажется, опять что-то не то сделал…
Терентий подхватил заплечный мешок, Тихон — Василька.
— А этот… Куда его?
— Пусть тут скучает…
Странный светильник наверху ярко вспыхнул, погас и, судя по звуку, лопнул.
В темноте еле нашли выход, кое-как нащупали задвижку.
— Подальше, подальше, — торопил Терентий. — Там, в подвале, такое… И не расскажешь. Что-то гудит, кипит… Котел какой-то, колесики всякие… Я так понял, там свет этот делается. Ну, я колесико одно покрутил… до упора… А этот котел как заревет! Думаю, надо отсюда убираться. Вдруг в котле какой-нибудь демон угрелся?
— А как же Норман Бейтс? Он, наверное, миленький, не виноват… У него хоть такая мама есть, а у нас совсем никакой…
Терентий остановился. Лицо его в лунном свете было страшным.
— Ты книгу эту видел?
— Видел, а при чем…
— А при том! У него много людей останавливалось, и всех он их зарезал в мамином платье! Вот тебе и рыцарский подвиг — это все равно что людоеда поразить!
Хорошо, что отбежали подальше.
Гостиница Нормана Бейтса поднялась вверх, словно под нее подвели огненный фундамент. Бабахнуло так, что королевичи попадали — едва ли не в болото.
Обломки строения рухнули в огонь.
И сгорело все в одно мгновение, с великим белым дымом, и запах у дыма был какой-то не деревянный — резкий, удушливый…
— Бежим, а то сейчас Киндей примчится со своими немтырями!
— Куда?
— Куда бежится!
Они припустили по дороге.
Было светло — примерно как при вечерней заре.
ГЛАВА 18,
— Значит, говоришь, не видел?
— Не видел, господин. Никаких мальчишек не видел. Да и не положено еще таким ходить без взрослых… У меня тут мало кто бывает, совсем дело хиреет…
Ироня сделал вид, что не заметил проговорки старого Киндея.
Другие гости постоялого двора жались на другом конце стола и кидали на Ироню опасливые взгляды. Сразу было видно, что человек знатный и хорошего воспитания: чуть что не по нем — сейчас в морду.
— Тащи, что там у тебя есть. Только смотри, чтобы посуда была ЧИСТАЯ… А потом ты от мен будешь мух отгонять…
— Слуш-шаюсь…
Ироня подошел к людям.
— А вам двое парнишек не попадались?
— Нет, сударь, мы люди простые, темные, ездили в Столенград за скобяным товаром… Ежели бы видели, так скрывать не стали!
— Одного видели, — сказал пожилой возчик. — Только он не парнишка. Разбойник он самый настоящий…
— Давно их на дорогах не встречали! — добавил кто-то. — Откуда и взялся?
— Ну и что?
Пожилой возчик поскреб грязную столешницу.
— Хотел он нас ограбить…
— Ограбил?
— Да не очень. Скобяные изделия — они и дорогие, и тяжелые. Жалко нам стало товару-то… Ну, а потом унесли его с дороги в лесок подальше, чтобы народ не смущать…
— Вот и молодцы, — сказал Ироня. — Хвалю. Другие остались бы без портков и орали: «Куда король смотрит?» — Два меча при нем было, в каждой руке! — похвастался возчик, вдохновленный похвалой большого человека. — Ну, мы с братом его в два кнута и отобрали мечи-то…
— Ну-ка покажи! — потребовал Ироня.
Пожилой возчик с кряхтением поднял с пола сверток из мешковины.
Мечи Ироня отбирал сам, под руку каждому из королевичей. Один в черных ножнах, другой в белых.
— Покупаю их у вас, — сказал он и, не дожидаясь согласия и цены, выложил на стол пригоршню золотых.
— Это еще и за храбрость, — сказал он, снова завернув мечи в мешковину. — Хоть поешьте и выпейте вволю…
— Эх, сударь, — сказал возчик. — Пробовали. Ну не идет кусок в горло, ты не поверишь! И так всегда у Киндея! Вроде и приготовлено с душой, и слюнки текут — а вот поди ж ты! Самое же дивное, что и не пьется здесь!
— Из-за мух, что ли?
— Да вряд ли… А вон Киндей и тебе угощение несет! Сам попробуй!
Ироня вернулся на свой конец стола. Хозяин поставил перед ним относительно чистую белую миску. В ней было не какое-нибудь обычное варево, а сам бараний бок с гречневой кашей.
Киндей хотел было уйти, но Ироня придержал его:
— Обожди! Может, мне не понравится — так потом гоняться за тобой, чтобы миску на голову надеть?
Ложку ему подали настоящую — и, возможно, единственную в заведении.
Ироня пальцами оторвал кусок мяса, зачерпнул каши ложкой, кое-как проглотил.
— В самом деле не хочу больше, — удивленно сказал он.
— Так все знают, что у меня еда сытная-сытная! Одного глоточка, малого кусочка за глаза хватает!
Ироня поднял миску, глянул на донышко.
— Киндей, — тихо сказал он. — Я тебя сам бить не буду. Я просто вон тем мужичкам расскажу, что ты на всякую кружку и тарелку снизу прилепляешь иголки, которыми саваны шили. Знакомый прием. Продукты бережешь, совиньон жалеешь… Одно и то же блюдо всем гостям подаешь… Мужички они боевые, поучат тебя как надо. А коли останешься живой, они по всем дорогам разнесут, какой ты бережливый хозяин!
Все веснушки на Киндее побледнели.
— Говори, узда старая, видел мальчишек?
— Выйдем, сударь…
Буланый жеребец шута стоял над кормушкой с отборным ячменем, но есть тоже не желал.
Киндей, не дожидаясь пинка или зуботычины, нырнул под кормушку, вытащил проклятую черно-кудесную иголку, хотел спрятать ее в кулаке, но Ироня отобрал.