И вождь Напузи съел печень отважного Мцыри-Мцыри, и к нему пришло охотничье уменье, но этого было слишком мало для такого важного поединка.
И тогда вышел вперед могучий Камазу, который мог перенести на плечах восемь крокодилов зараз.
— О Напузи! — воскликнул он. — Я тоже рад пострадать за свой народ. Съешь мою печень — и ты сам сможешь нести по восемь, а то и по десять крокодилов зараз.
И вождь Напузи съел печень могучего Камазу и получил силу, достаточную для несения восьми и даже десяти крокодилов зараз, но этого все равно было недостаточно — слишком уж ответственный предстоял поединок.
И тогда поднялся с места опытнейший полководец Жюки-Жюки, славившийся умением топить врага в крови своих воинов.
— О Напузи! — воскликнул он. — Жить мне все равно осталось недолго, так уж и я пострадаю. Съешь мою печень — и сам обретешь великое полководческое искусство!
И вождь Напузи съел печень великого Жюки-Жюки, но это было уж и вовсе ни к чему — ведь предстоял-то поединок, а не битва тысячи против сотни.
Тогда пришел к вождю юноша Данко-Данко, чье сердце было преисполнено любви к людям.
— О Напузи! — сказал он. — Съешь мое сердце, любовь к родному племени уверенно направит твою руку в поединке!
— Нет, — возразил колдун Кио-Кио. — Не делай этого, о Напузи, ибо любовь к своему народу есть не сила вождя, а его слабость. Лучше убей коварного Данко-Данко и съешь его печень просто так — для удовольствия.
И вот уже съедены были вождем все хоть чего-то стоящие печени мужей племени еле-еле, а уверенности в победе не было.
Тогда колдун Кио-Кио предложил:
— О Напузи! Твой племянник Мбулу Пропаданга славится своей хитростью, хотя и говорят, что ему дает советы мудрый паучок Ананси. Съешь его печень — и ты обманом победишь любого врага!
Тогда Мбулу Пропаданга послушал, что скажет спрятанный в его ухе паучок Ананси, вышел вперед и сказал:
— Я еще молод, и вся хитрость моя наперед будет известна врагу. А вот если я познаю все науки и все уловки белых людей, да если печень моя преисполнится неведомой врагу мудрости — тогда побежит прочь проклятый Хирамба, даже не приняв боя. Дай мне, о Напузи, мешок с золотым песком, и вскоре я вернусь, чтобы и свою молодую жизнь принести в жертву племени еле-еле. А до тех пор довольствуйся печенью колдуна Кио-Кио — там столько хитрости, что она у нас уже в горле стоит.
— И верно! — сказал мудрый Напузи и потряс в знак согласия своими кулу-кулу, и они зазвенели громче обычного, что было добрым предзнаменованием.
И Мбулу Пропаданга взял золото, и пошел, и шел долго-долго, покуда не оказался в славном городе Плезире перед стенами Академии…
— Поучительная история, — сказал Бен Баррахлоу, когда низкий голос арапа отзвучал под сводами темницы. — Только я не понял — возвращаться-то ты думаешь?
— Бвана моряк, — сказал Пропаданга. — Среди черных людей, способных вернуться в такой ситуации, столько же дураков, сколько среди белых людей, задающих подобные вопросы. У меня в Плезире невеста, дочь старосты ювелирного цеха, за ней дом дают, хоть мои кулу-кулу и не звенят, как у наших и ваших вождей.
— Ты что, отец, — сказал Терентий. — Он хоть и черный, но не темный же… Слушай, а жучок этот — он что, до сих пор с тобой?
Мбулу Пропаданга ткнул себя в ухо:
— Конечно. И он уже усвоил достаточно белых премудростей, а поначалу от него толку не было… На всех экзаменах выручает, на все вопросы отвечает…
— Спроси у него, кто этот парень, похожий на моего брата? — сказал Терентий.
Пропаданга повернулся ухом в сторону Тихона-бледного. Из черной глубины показалась какая-то алая крупинка.
— Не соврал черномазый, — удивился боцман.
Тихон-бледный шарахнулся в угол.
— Не любит, — пояснил афробонжурец. — Ананси говорит, это сильный-сильный мганга-колдун. Настоящий колдун. Может быть, самый сильный в мире. И он твой брат, твой родной брат. У вас один отец и одна мать. Только где же еще один брат, спрашивает Ананси? Вас должно быть трое…
— Сроду нас не было трое, — насупился Терентий. — Эй, ты, чучело перепелесое, признавайся, кто ты есть, откуда взялся?
— Я принц… — сказал Тихон-бледный.
— Ха, принц! Да я ведь тоже… хм… не на помойке найден. Чей ты принц?
— Не имеет смысла лгать, — сказал Тихон-бледный. — Я Тандараден, принц всех эльфов Агенориды.
— О! — обрадовался боцман. — Вот и настоящий эльфийский шпион! Кричи часового — мы его сейчас сдадим и выйдем на волю…
— Нет! — воскликнул молчавший дотоле Брателло. — Это не по понятиям! Пусть брат наш часовой ничего не знает!
— Ну ты, дядя! — одернул боцмана и Терентий. — А еще пират называется! Может, он и шпион, а может, и действительно мой брат. Да хотя бы и шпион! Братьев не сдают. Только куда же Тихон-то подевался, не знаешь?
— Не знаю никакого Тихона, — сказал бледный. — Ты мне мешаешь. Отнимаешь силу. Ты не нужен. Ты лишний. Хватит одного меня.
Терентий закатал рукав, приноровился было тяпнуть себя за руку — но вдруг передумал проверять кровную связь. На всякий случай.
— А как маму нашу зовут? — внезапно спросил он.
— Королева Алатиэль, — ответил бледный.
Тут побледнел и сам Терентий, и даже боцман. А если бы Мбулу Пропаданга был причастен к этой истории, то, несомненно, побледнел бы тоже. Но Терентий быстро пришел в себя.
— Ладно, — сказал он. — Брат там, сват… Вон парень дело говорит — один хрен все братья… Все равно отсюда надо как-то выбираться. Я этому носатому в ножки падать не буду. Арап-арап, а насчет побега твой паучок чего думает? А вы помалкивайте! — пригрозил он кулаком бонжурцам-студентам, которые и без того сидели тихо.
Пропаданга прислушался.
— Помощь идет, — сказал он, помолчав.
И действительно, сквозь оконную решетку, откуда начал скупо сочиться рассвет, кто-то протискивался.
— Помоги, — велел Терентий своему бледному двойнику, который всех ближе сидел к окну.
Бледный подчинился, и тотчас на плечо к нему уселась маленькая такая старушка с крылышками.
— Я злая фея Альсидора, — представилась старушка, не дожидаясь неизбежно идиотских вопросов. — Меня прислала принцесса Изора. Я поступила с ней не по справедливости, позволила злой мачехе усыпить ее. Не воображайте, что вы мне так уж симпатичны. Разве что этот, — она потрепала бледного по щеке. — Чем-то он мне старые добрые эльфийские времена напоминает… Короче. Как принцесса и дон Кабальо могут вам помочь? Время пошло…
— Там у меня под подушкой такая бутылка… — начал было Терентий, но его перебил мессер Брателло:
— Братья мои арестанты, у меня большой опыт покидания тюрем и застенков. Расскажите, чем располагаете вы на воле, и я представлю вам наилучший план побега, который только можно вообразить…
ГЛАВА 30,
— Должен отметить, что ваш бонжурский превосходен, граф, — сказал Пистон Девятый. — Но что-то не припомню вас среди посконских студентов Академии — или вы обучались в другом месте?
— В другом, ваше величество, — сказал Ироня. — Это было давным-давно на берегу Вороньего фьорда… И учителем моим были вы, сир!
Бонжурский король прищурился — не помогло.
— Зрение никуда, — сказал он. — А очки… Король в очках — это зрелище не для слабодушных. Но вот на память я не жалуюсь и прекрасно помню дни своей бурной молодости. На берегу Вороньего фьорда мы подобрали жалкого мальчишку-горбуна… У него была еще одна примета — он хохотал, когда смотрел в огонь.
— Время все правит, ваше величество, — сказал Ироня. — И горбы, и болезни, и судьбы. Все верно. Просто посконская медицина намного опередила бонжурскую, — приврал он.
— Мон блин, сходство несомненное, — сказал Пистон Девятый. — Но каким же образом…
— Самым чудесным, сир, — сказал Ироня. — Наука выросла из древней магии, но не отменила ее. Это я, я собственной персоной, и я передаю вам самый горячий привет от капитана Ларусса. Я прислан им сюда инкогнито, чтобы приглядывать за принцами.
— За принцами? — удивился король. — Да ведь Кадрильяк доложил мне, что сыновья Стремглава Первого отправились куда-то в Буддистан! Мои блин, что это я о делах? Вина!
Он подошел поближе и обнял Ироню. Теперь Пистон едва доставал бывшему горбуну до плеча.
— Мессир Гофре, старина, вы узнаете нашего маленького Эйрона?
Мессир Гофре находился уже в таком возрасте, когда узнают всех — или не узнают никого.
— Только вот, к сожалению, наш старый друг изволил прибыть сюда как шпион, под чужим именем, — пожаловался король.
— Повесить, — беззаботно посоветовал мессир Гофре.
— Это всегда успеется, — сказал Пистон. — Но принцы? Где принцы? Где ребята моего доброго Ларусса?
— В тюрьме, — сказал Ироня. — Вместе с остальными студентами Академии.
— А что делать?! — рявкнул король Бонжурии. — Ведь на меня полез с ножом именно студент! Во всяком случае, на нем была студенческая мантия. И посконские принцы, конечно, тоже инкогнито?
— Конечно, ваше величество, — сказал Ироня и пояснил насчет выпоротого Хомы Хроноложца.
— Я, право, надеялся, что хотя бы в Посконии этого проходимца прикончат, — вздохнул Пистон и снова заорал: — И это в то время, когда город кишит эльфийскими шпионами! Когда мертвые встают из могил и нахально вербуют других мертвецов! Когда по всей Агенориде шастают огромные армии немых воинов! Вы! И сыновья моего лучшего друга! Инкогнито! Как шпионы! Мон блин, неужели в этом мире не осталось хотя бы капли доверия? Боевого, солдатского, братского? Или короли уже не солдаты?
— Вестимо, солдаты, сир, — поклонился Ироня. — Только ссучившиеся. Посол Кадрильяк, к примеру, никаких подобных сведений не доводил до моего государя.
— Еще бы он доводил! Это же секретные сведения… А где были глаза у ваших разведчиков?
— Наши разведчики присматривали за живыми, сир.