Очнулся и понял, что лежит в больничном морге. Раздетый. На столе с металлическим покрытием. И с бирочкой на ноге… Благо что на дворе было лето.
Рядом на стульчике сидел и улыбался живой игумен Георгий Любомудров.
– С воскрешением, брат!
Государев промолчал.
– Не рад нашей встрече?
– Рад, но почему так, через смерть…
– Клиническая… В этом нет ничего мистического… А потому это самый простой и надежный способ для твоего воскрешения. Хотя на самом деле ты и не умирал даже, просто дежурный врач был невнимателен.
– И для чего все это?
– Чтобы ты еще немного пожил на свете. Не случись этого несчастного случая, той же ночью тебя должны были убить люди Примуса.
– Я мог бы и сам еще побороться… Глядишь, кое-кого взял бы с собой на тот свет…
– Ты теперь монах, чадо! Тебе кровь проливать не след.
– Ты же сам говорил, что если враг…
– Какие же они тебе враги? Это овцы заблудшие, не чающие родного угла, с детства забывшие, а то и не знавшие, что такое материнская ласка, отцовская рука, женская теплота… Помнишь, что тебе при встрече сказала мама?
– Да! Всякую язву душевную и телесную к тебе прибегающих врачевать нужно с верою и любовью…
– Я бы добавил еще – и с кротостью.
– С кротостью…
– Скоро ты сможешь понять смысл этих слов. И если будешь им следовать по жизни, то, как говорил преподобный Серафим, многие вокруг тебя спасутся.
И пропал, как будто его и не было рядом. Хотя Георгий понимал, что он здесь, рядом с ним, был и всегда будет.
Скрипнул давно не смазанный замок, и открылась дверь морга. Вошел дежурный санитар и стал сверять номера списка, что был у него в руках, с номерами бирочек на ногах покойников.
Вот он дошел и до монаха. И тут услышал вроде бы стон и слова:
– Пить…
Прислушался, нагнувшись поближе, и вновь услышал просьбу о питье…
– И чего тебе, парень, не мрется? Лежал бы сейчас, как все, и не мучился. А теперь снова тебя в лагерь посылать придется… – бормотал и шел за водой старик из тех, кого называли вольнонаемными…
Утром и уже в больничном лазарете к Георгию пришел главный врач зоны, бывший военный хирург Александров, который за два месяца до окончания войны дал по морде одному штабному полковнику, когда тот прямо в полевом лазарете в пьяном виде попытался изнасиловать его санитарку. И вот в результате оказался главным врачом в этой зоне…
Сам его внимательным образом прослушал и только после этого спросил:
– Ты, солдат, случайно, в Омском госпитале не лежал?
– Было такое дело…
– Фамилию главного хирурга помнишь?
– Полковника Мишина?.. Думаю, что никогда не забуду.
– Это хорошо… А теперь скажи мне, пожалуйста, если можешь: почему же ты до сих пор еще жив?
– Я так понимаю, что это вопрос больше профессиональный?
– Естественно…
– Вы верите в Бога?
Александров на какое-то мгновение задумался. Георгий видел его лицо, по которому словно волны прокатывались воспоминания, сомнения, радость… Весь букет непростой, видно, жизни этого фронтового хирурга.
– Да! – твердо и спокойно ответил врач.
– Вот и я верю! А потому, пока Промыслом Божьим мне отмерено совершить некие деяния на этой грешной земле, то буду жить вопреки всем медицинским законам и людским понятиям.
– А сердце болит?
– Оно болит, только когда рядом кому-то еще хуже…
– Мишин мне рассказывал о ваших способностях по диагностике заболеваний.
– Хотите проверить?
– Нет! Верю Мишину на слово. Мы с ним более тридцати лет знакомы. Но никогда бы не подумал, что мне удастся встретиться и с вами…
– Неисповедимы пути Твои… – начал Георгий.
– Господи!.. – подхватил и закончил фразу военный врач Александров.
И оба улыбнулись.
Так заключенный Георгий Любомудров оказался в лазарете, и с его помощью были спасены десятки жизней заключенных. Думаю, что не мне вам рассказывать о том, что для такого рода больниц не могло быть и речи о приобретении какой-либо диагностической аппаратуры. Власть не хотела и не собиралась всерьез лечить тех, кто по каким-то причинам оказался за тюремной решеткой.
И если бы не уникальные способности монаха…
Но однажды до начальника зоны, очевидно, не без участия Примуса дошла информация о вольготной жизни заключенного Георгия Любомудрова… И главный врач был вызван на ковер.
– Что там у вас в лазарете уже полгода делает Любомудров? Что за спиритические сеансы вы там с ним себе позволяете?
– Это диагностика. Редчайший дар…
– Чтобы завтра же со всеми вместе валил лес. Идите!
– Ему нельзя быть на лесоповале, товарищ полковник. У него пуля в сердце. И в любой момент… К тому же он фронтовик.
– Вон! Пошел вон вместе со своим оккультистом! – уже вскочив на ноги, кричал и брызгал слюной начальник зоны.
В тот день доктор ничего не стал говорить заключенному о распоряжении своего начальства. Решил дожить до утра… А там видно будет. Помните, как в старой сказке: или шах помрет, или осел сдохнет…
Этой же ночью уже монах сам умирал от жуткой боли в сердце. Знал, понимал, что эта боль не его, но не догадывался о том, что или кто был причиной его ночных мучений…
К самому утру боль поостыла. И дежурный врач, ничего не объясняя, сказал, чтобы он шел в лагерь.
В самом лагере Георгия встретили по-доброму. Многие из тех, кому он помог сохранить жизнь, выражали теперь ему свою благодарность. Она ощущалась во всем: в пожатии руки, во взгляде. Люди вроде бы по нему даже соскучились, что вообще не пристало в таких заведениях, однако из песни слов не выкинуть. И тогда он впервые решил сказать им в ответ несколько слов:
– Братья! Мы – это одна большая семья, у которой есть Отец. Это Господь и Бог наш, хотим мы этого или нет, верим ли в это или просто отрицаем. Но весь род человеческий произошел от одной пары. Это были Адам и Ева… А потому – пусть в разных коленах и родах, но все мы так или иначе находимся в одном родстве…
Скажите мне: поднимется ли у вас рука на мать или брата своего?
Отнимешь ли ты последнее, чем владеет твоя сестра?
Лишишь ли жизни сына брата своего?
Изнасилуешь ли его дочь?
Нет? Так почему же мы творим это зло?
Чем усыпили нашу совесть?
Какие слова вложили в мозг, что мы стали убивать друг друга?
Посмотрите на окружающий нас мир. Сколь он прекрасен! И каждый цветок дополняет второй, а тот, в свою очередь, третий, радуя наш глаз тем, что мы называем букетом… Такой же букет составляем и мы с вами, выпестованные по слову Божьему, как Его образ и Его подобие…
Все сие сотворено любовью Отца. Мы и есть плоды Его любви. И сами уже в свою очередь в любви продолжаем свой род… Сохраняя в себе частицу Его любви, а затем делясь ею с теми, кто приходит уже после нас…
– Братцы! – вдруг звонко и противно-пронзительно взвизгнул один из подручных Примуса. – Да он же после своей смерти головой тронулся! В монахи нас чохом записываться призывает…
Сразу же несколько рук осадили визгливого.
И Георгий продолжал:
– Иуда предал Сына Божьего, понимая, Кого он предает, и не смог удержаться от соблазна испытания властью, когда совестью своей был поставлен перед выбором: предавать или спасать. Каждый из тех, кто сегодня входит во власть, ошибочно полагает, что Господь поставил его быть над нами судьей… Нет, Он хотел, чтобы они стали нам старшими братьями. И тогда мы, объединенные братской любовью, с именем Господним на устах способны были бы своротить горы, если только будет в этом такая надобность. И последнее, что бы я хотел вам сказать сегодня. Мы вместе, и это сила, с которой все будут считаться. А поэтому помните, что наша сила в единстве любви.
Затем широко перекрестил всех стоявших и внемлющих этому гласу. И стал читать начало исповедальных молитв…
…Темнело. Желающих испросить прощения перед теми, с кем вместе сидели, и исповедоваться было столь много, что почти никто не отозвался на призыв дежурного о начале ужина.
Когда начальнику зоны доложили, что люди не идут на ужин, а читают молитвы, он приказал подать сигнал общей тревоги.
Караульные были подняты в ружье. Включили прожекторы, вывели собак. Барак с молившимися заключенными взяли в кольцо автоматчики.
– Даю пять минут, чтобы все вышли из барака, – кричал начальник лагеря. – В случае неповиновения буду расценивать это как невыполнение приказа и открываю огонь на поражение.
Игумен Георгий попросил, чтобы все опустились на колени. Он слышал покаянный глас каждого, чье сердце в этот вечер коснулась любовь Спасителя. И благословясь, уже сам отпускал услышанные им людские грехи, только перечень которых мог бы разорвать любое любящее сердце.
Люди, может быть, впервые в своей жизни омылись слезами покаяния, растворялись в обволакивающей их христианской любви и, прощенные через исповедника Творцом, уносились душой туда, откуда были родом, где было начало и конец всему, к Тому Светочу, что давал бессмертие вечно молодой христианской душе.
Команда «огонь» совпала с моментом, когда распахнулись двери барака и Георгий вывел очистившихся и прощенных и преображенных уже людей на улицу.
Начальник зоны повторил команду.
И кто-то, а точнее сказать, большинство солдатиков ее постарались воплотить в жизнь (когда-то еще в жизни удастся пострелять по живым мишеням)…
Но вот только автоматы не подчинились их гнусному желанию, как только они их ни передергивали и ни меняли рожки с патронами.
И счастливые люди, что вышли вслед за Георгием, смотрели на эти бесполезные потуги слуг ополоумевшего от вверенной ему власти карать и миловать маленького Бонапарта…
И их всех в ту же ночь рассадили по карцерам. А они улыбались.
Их не кормили три дня, а они были счастливы, что сумели наконец-то всласть попоститься.
Им не давали три ночи спать, а они были рады, что смогли помолиться, ибо ночная молитва быстрее доходит до Господа…
И власть сломалась. Она не могла себе позволить, чтобы несколько десятков людей не выходили на работу