После чего все присутствующие рассмеялись…
– А сейчас инструктор райкома партии товарищ Гладышев расскажет о том, как каждому из нас следует подготовиться к этой ответственной поездке. Прошу приготовить бумагу и ручки.
Гладышев уже встал из-за стола, окинул взглядом сидящих вокруг артистов и негромко начал инструктаж…
Нелли с сыном Максимом возвращались домой вместе. Они шли пешком, и мать рассказывала сыну о том, как двадцать лет назад они вот так же с его отцом гуляли по вечерней Москве…
– А потом произошло то, что описывалось только в сказках, когда двое удивительных юношей в белоснежных одеяниях подхватили меня и понесли на небо… И я увидела всю свою будущую жизнь, как в кино, разложенную по картинкам.
– И мой отец был в этой жизни?
– Да! По крайней мере, я это всегда чувствовала. Словно некие невидимые нити связывали меня с Максимом все эти годы, давая силы и помогая выжить.
– А как же…
– Я многое могла бы простить Ростиславу, да и прощала, зная о его амурных приключениях с молодыми артистками цирка. Но всему есть предел. Когда в самом начале войны объявили, что твой отец – враг народа, мне стало очень страшно. Родители мои тогда были на какой-то засекреченной лаборатории и вне Москвы. Единственный человек, который попытался меня успокоить, был отец Ростислава – дядя Володя. А вчера я узнала, что и он все эти годы знал, что твой отец был невиновен, и молчал… А быть может, и сам участвовал в этом деле… Это и называется предательством. И ему нет и никогда не было на Руси прощения…
– Ты оставишь его? – тихо спросил сын.
– В том случае, если он не наберется мужества и не попросит прощения у меня и у Максима…
– Теперь я понимаю, почему ношу имя Максим…
– У тебя не только его имя, но и его сердце. По крайней мере, частичка его…
– Ты полетишь с нами в Париж?
– Да, но только как туристка. Хочу посмотреть на все со стороны… А потому прошу тебя никому не говорить о том, что я вылечу в Париж вслед за вами…
Когда мать с сыном все-таки добрались до дачи, то застали за столом Ростислава с отцом, которые, воспользовавшись отсутствием Нелли, позволили себе немного выпить и теперь о чем-то спорили почти до хрипоты, но, завидев вернувшихся родных, сразу же замолчали.
Ранним утром следующего дня Георгий уже стоял пред открытыми Царскими вратами Елоховского собора. А поелику монашеский образ есть знак покаяния, то и вступающий в него Георгий стоял перед дверьми, как кающийся стоит перед раем и небом, умоляя о входе. И как лишенный мирского богатства разбойниками, страшно избитый и израненный, оставленный ими нагим, Георгий также был в этот миг «обнажен от мирских одежд, бос и непокровен».
Вот он опускается на колени пред Святейшим Патриархом, как пред Отцом Небесным, и ласково принимается им, как сын заблудший, возвратившийся из дальних стран.
Потом он также припадает и к братьям, испрашивая прощения и умоляя не гневаться за то, что оскорбил их всею своей жизнью. И вот они уже вместе обращают свой взор к Отцу Небесному…
– Что пришел еси, брате? – вопрошает Георгия Святейший Патриарх.
И Георгий смиренно отвечает о своем желании жития монашеского, в надежде на помощь Христову в беспрестанном борении с врагами веры и Отечества. А затем произносит и три обета к нравственному совершенству. Это обеты девства, великой чистоты послушания, или почитания каждого из братии старшим себя, и нищеты.
Далее происходит то, что и называется самим «пострижением», когда Святейший Патриарх крестообразно постригает волосы Георгия во имя Святой Троицы. Через пострижение и отъятие волос монах приносит жертву, всего себя добровольно посвящая Христу. А знамением крестообразного пострига является последующая мертвенность монаха для мира.
Затем Георгия облачают в ризу радования – темную монашескую рясу, и вот он уже воистину являет собой образ ангельский, так как с этого момента подражает служению ангелов в своем обещании жить в святости и чистоте…
Его препоясывают поясом, дабы был мужественным в добродетели…
Покрывают голову клобуком – шлемом надежды спасения…
И наконец, облекают в мантию спасения, словно бы наделяя его ангельскими крыльями.
После слов «рече Господь: аще кто хощет последовати Мне, да отвержется себе, и да возьмет крест свой, и да последует Мне…» Георгий принимает в свои руки свечу, Евангелие и крест. Принимая же крест, поклоняется и целует его.
Братия же во главе со Святейшим Патриархом, также держа в своих руках уже зажженные свечи, в знамение светлой благодати Божьей и ангельской радости подходят к Георгию, целуя священное Евангелие и крест в его руках, а затем и его самого, принявшего в этом удивительном таинстве образ современного крестоносца…
Уже в самом конце службы его снова приглашают подойти к Патриарху Алексию.
Георгий склоняется под благословение Святейшего Патриарха и получает из его рук миниатюрный образок с изображением Пресвятой Богородицы «Казанская».
– В 1709 году, – начал Святейший Патриарх Алексий, – Петр Первый много часов провел у этой иконы в молитвах и одержал-таки победу в Полтавском сражении… С этой же иконой не расставался и маршал Жуков уже во время Великой Отечественной войны 1941–1945 годов… Искренне надеюсь и верю, что теперь и тебе, Георгий, сей образ будет сопутствовать в твоем нелегком борении с врагами спасения. Всегда помни о своих небесных покровителях и о святом Георгии Победоносце, чье имя ты носишь, и непрестанно сносись с ними в своих молитвах. Да и мы в любой момент придем к тебе на помощь, как только ты попросишь об этом… Еще вот о чем хочу спросить тебя… – Тут Святейший Патриарх просит Георгия склонить к нему свою голову и что-то тихо спрашивает.
– Не менее пяти лет… – ответил монах.
– Слава Тебе, Господи! – Святейший перекрестился. – И тебе спасибо! И если действительно будет на то воля Божья, то еще увидимся… А пока ступай с Богом! Мы не забудем того, что ты уже сделал для Православной Церкви. И пока бьется мое сердце, буду молить Бога о Его помощи в деле, которое тебе предстоит совершить Церкви на радость и родному Отечеству во славу.
Лубянка. Кабинет генерала Гришина напоминал в тот день муравейник. Сновали курьеры, младший офицерский состав, разбитый на небольшие оперативные группы, получая некие задания, покидал кабинет, но появлялись новые люди, и в кабинете снова для всех закрывались двери.
А там, за этой дверью, уточнялись многочисленные комбинации возможного развития событий одной из самых важных операций нашего КГБ за все послевоенное время. Волею судеб в руках кадрового, но тяжелобольного разведчика и родного отца теперь уже монаха Георгия оказалась информация, способная кардинально изменить многое в мировом соотношении сил капиталистического Запада и коммунистического Востока.
Но то, что стало достоянием нашей разведки, естественно, оказалось известно и разведкам наших бывших союзников, а потому во Францию кроме советских разведчиков стягивались лучшие группы и представители разведок ведущих мировых держав…
К концу рабочего дня в кабинет генерала Гришина был приглашен и Георгий. Генерал выглядел уставшим. Оно и понятно: в случае благополучного выполнения задания и имея в руках документы, о которых только лишь догадывались, он имел все шансы возглавить заведение, в котором работал. А в противном случае досрочно выйти на заслуженный отдых. Но это лучший вариант развития последующих событий. О других он даже старался не думать, так как был хорошо наслышан о способах ликвидации вовремя не угадавших, куда подует ветер перемен…
– Садись, Георгий! – начал генерал. – Получил у святых отцов разрешение на время снова надеть рясу?
– Да, такое благословение у меня есть.
– Значит, будем разрабатывать операцию с условным названием «Исповедь». Самолет во Францию завтра во второй половине дня. А пока поговорим о главном… – Генерал стал раскладывать перед Георгием фотоснимки. – Смотри, вот карта Парижа и снимки дома, в котором находится твой отец…
Домик Марфы словно бы расцвел всеми цветами радуги, равно как и она сама, встречая входящего монаха и любимого крестника.
– Думала, что уже не увижу тебя… – со слезами радости на глазах молвила Марфа.
– Как же я мог уехать, не попрощавшись с вами…
– Неужто ты и впрямь в Париж собрался?
– Да…
– Ты снова в мантии?
Георгий улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой, полной любви.
– Поздравляю, сынок! И икону с собой везешь, как отец просил?
– Да! – И Георгий стал доставать из своего портфеля аккуратный сверток. Развернул, поцеловал и уже затем передал в руки крестной.
Тетушка в свою очередь перекрестилась и осторожно приняла икону.
– Защитница и любимейшая святыня Петербурга! Это к тебе, как к Матери своей, люди приходят на поклонение? – сказала Марфа, приложившись к нижнему краю иконы.
– Матушка! Святейший Патриарх сказал, что перед такой же иконой молились Петр Первый и маршал Жуков…
– Не только они. В том же Казанском соборе покоится и прах Кутузова. Когда в 1812 году, внимая гласу народа, царь Александр I назначил Кутузова главнокомандующим русскими армиями, то перед отъездом в армию тот заезжал помолиться в Казанский собор. И зная его набожность, после молебна на него была возложена Казанская икона. Заступница Усердная не отвергла старого фельдмаршала и когда тот ушел на вечный покой…
– А что известно о ее происхождении? – спросил Георгий крестную.
– Полагают, что икона исстари хранилась в Москве и перенесена была туда по желанию царей, но без огласки, чтобы не огорчать жителей Казани, которым оставили ее точную копию. Кстати, сам Гермоген при переходе на Патриаршую кафедру мог привезти эту икону с собою в Москву. Ведь это он, будучи простым священником, участвовал в том памятном первом крестном ходе во время явления иконы в Казани. Ну а далее, при перенесении столицы в Петербург, как говорят сторонники этого мнения, именно эта икона была в числе других святынь перенесена в новую столицу…