Так оказались вмиг обрезаны все ниточки, что соединяли его с теплотой родного очага и долгом государевой службы. А потому утром следующего дня, увлеченный общим потоком, он оказался в переполненном вагоне вместе с уезжающими из большевистской России финансистами, купцами и творческой богемой…
Государев возвращался во Францию и сейчас, глядя на города и поля земли Русской, что оставались за окном вагона, сравнил их с малыми, внезапно осиротевшими детьми, забытыми в суматохе им и теми, кто был с ним в поезде. Он вдруг отчетливо понял, что уже никогда более не увидит любимых с детства улочек Москвы, ее храмов и не услышит их колокольного звона. В соседнем купе зазвучала гитара, и в наступившей тишине под звук колес чей-то низкий голос запел романс об израненной и оставляемой ими Родине.
Приехав в Париж и рассказав сотрудникам посольства об увиденном в Москве, Государев сказал, что далее не считает возможным выходить на дипломатическую службу и служить безбожной власти.
А через полгода из газет узнал, что в Париж приехал новый посол революционной России – комиссар Красин, попытавшийся пройти на первую свою встречу с французским президентом Пуанкаре в кожанке и с маузером на боку… Благо Красин быстро понял, что маузером в Париже размахивать бесполезно. Буржуазная Франция и не таким смельчакам рубила головы на своих гильотинах. А потому он переоделся во фрак и даже начал брать уроки французского языка у переводчицы по имени Мария, которую привез с собой из России.
Через несколько лет события вокруг Генуэзской конференции и первая попытка покушения на Г. Чичерина и членов его делегации заставили большевистское правительство вновь вспомнить о кадрах нелегальной разведки. Но столкнулось с неожиданным для себя отказом сотрудничества, побегами и даже изменой. В те годы нелегальная агентурная разведка фактически перестала существовать в Румынии, во Франции и Италии, в Финляндии, Латвии и Эстонии…
С аналогичной ситуацией столкнулся во Франции и Красин. А так как приказ Москвы следовало выполнять, то большевик, скрепя сердце, все же вынужден был обратиться к бывшему военному атташе русского посольства Государеву, как к человеку, способному эту работу наладить.
Он уже заранее и несколько раз продумал то, как может развиваться их непримиримый диалог, но тут случилось непредвиденное. Когда к особняку Государева подошла посольская машина, то первым, кто из нее вышел и кого увидел бывший военный атташе, была переводчица Мария. И надо же такому случиться, но этот 33-летний офицер вдруг понял, что влюбился в нее с первого взгляда, влюбился, словно школьник, можно сказать, что своей первой и чистой любовью.
Вот, оказывается, какие они были, государевы работники тех времен, вне зависимости от того, что бы ни писали о них современные романисты. Воистину любовь к отеческим гробам, почитание родителей и глубокая искренняя вера восполняли для них то время, что оставалось от несения ими воинской или государственной службы. А еще была удивительная поэзия, чарующая музыка и живопись, пробуждающая в них любовь сначала к Творцу, а уже потом ко всем Его земным творениям, включая и женщин.
Государев от сотрудничества с Советами тогда сразу же и категорично отказался. Однако Красину хватило ума понять, что его встреча с Марией может иметь некое продолжение, и он срочно проконсультировался с Москвой, и там дали согласие на работу с Государевым, а также и разрешение на контакт последнего с переводчицей посольства.
И эта нечаянная встреча и вспыхнувшая между ними любовь, на которую Мария сначала ответила как на служебное задание, круто изменила всю их последующую жизнь. Они полюбили друг друга искренне и на всю оставшуюся жизнь.
Теперь два слова о Марии. То, что так никогда не узнал Государев. Это выяснилось уже позже, в 1928 году, на допросе в Москве одного из проштрафившихся помощников Красина – Рюмина. А предшествовал его допросу разгром французской полицией всей советской резидентуры во Франции. В этот момент сам Государев и Мария уже с месяц как находились с заданием в Испании, а поэтому избежали ареста во Франции.
Но вернемся к Рюмину, который, провалив советскую сеть и скомпрометировав при этом руководителей агентурной сети из числа высокопоставленных французских коммунистов, сбежал в СССР, где и был сразу же арестован еще на вокзале.
Так вот то, что касается Марии.
Из протокола допроса Рюмина:
«Моему отряду боевых моряков Балтийского флота заданием революционного комитета в числе прочего было поручено проверить женский Свято-Иоанновский монастырь на предмет нахождения в нем контрреволюционного офицерства. В нескольких молельных комнатах и в домовой церкви дворяне, пытавшиеся переждать революционный шквал, прятались тогда целыми семьями. Тех, кто оказывал сопротивление, мы убивали на месте. Потом часть оставшихся монашенок и молодых девиц матросы в качестве трофеев развезли по своим кораблям, где они какое-то время нам готовили, стирали и ублажали по ночам. Среди них в монастыре оказалась и семнадцатилетняя Мария с матерью, княгиней Вронской. Я тогда сразу же положил на нее взгляд и решил забрать к себе на корабль, где был комиссаром. Уже немолодая женщина, пытаясь спасти дочь, бросилась на меня, как тигрица. Я ударил ее по лицу револьвером. Девчонка упала в обморок и очнулась лишь у меня в кубрике. И уже вынужденно, под страхом, что я отдам ее на растерзание своим матросам, жила со мной как жена. А когда меня, как красного комиссара, неожиданно направили послом аж в Париж, то я взял Марию с собой, благо что та знала французский язык».
Так Мария, потеряв мать и связь с семьей, оказалась в Париже.
Что же касается самой Марии, то здесь все было сложнее. Известно, что первый мужчина для большинства женщин на многие и долгие годы становится и единственным, и желанным. Время, как правило, даже в случаях расставания не стирает сей образ из их памяти. Так было и с Марией. Рюмин оказался первым мужчиной в ее жизни. Именно поэтому в возрасте семнадцати лет она прилепилась тогда к нему, как говорится, всеми фибрами своей души.
А тут вдруг эта поездка в дом к бывшему военному атташе и ее нечаянная встреча с офицером, от которого вдруг пахнуло узнаваемой теплотой и уютом родного дома. Она была заворожена чистотой и изысканностью его языка, благородным обхождением и вниманием, которым всегда отличался и ее любимый отец, о ком она помнила еще с детства.
И это перетянутое кожей и портупеей «нечто» по имени Мария, что теперь вынужденно оградилась от всего общества стволами своих револьверов, как колючками, этот некогда нежный цветок, что уже почти зачах и пропах махоркой, эта фея, чей слух на протяжении последних лет угнетал лишь отборный революционный мат, а перед глазами был вечно заплеванный семечками и плевками пол да папиросные окурки, что тушились о переплеты золоченых корешков книг, этот небесный ангел, созданный по подобию Божьему, от нечаянного соприкосновения с чистотой самого Государева неожиданно ожил и даже начал расцветать.
Вот ей-то Рюмин и приказал приручить белого, в его понятии, офицера Государева. А сам терпеливо ждал, когда они попадут в расставленные им силки. Что вскоре и должно было произойти.
В ресторане на окраине Парижа звучала скрипка. Иннокентий в легком светлом костюме и Мария, впервые в своей жизни надевшая легкое воздушное платье, сидели на террасе. Уже подали десерт, а они все смотрели друг на друга, словно пытались запомнить эту встречу на всю оставшуюся жизнь.
– Рюмин завтра уезжает в Берлин и берет меня с собой, – грустно сказала Мария.
– Надолго? – спросил Иннокентий и впервые слегка коснулся ее ладони.
Мария вздрогнула. Какое-то необычное волнение, словно электрический заряд, прошло через нее. Ей даже показалось, что она проснулась ото сна, очнулась от некоего дурмана, что опутывал ее все последнее время. Словно ангел пронзил стрелой любви ее трепетное сердце. И перед глазами Марии мгновенно всплыли все события, от той первой страшной ночи в монастыре и до ее последней встречи с Рюминым вчера ночью, когда он вдруг стал медленно и методично объяснять Марии, что она в конце этой их встречи с Государевым обязательно должна увлечь офицера в постель. Мария, не ожидавшая, что ее сразу станут склонять к супружеской измене, тогда даже заплакала, но комиссар был непреклонен. И что-то в его взгляде изменилось с этого момента. Он стал жестким, она бы даже сказала, хищным.
И сейчас, сидя рядом с Иннокентием, она вдруг поняла, что уже не испытывает той своей привязанности к Рюмину. Куда-то на второй план отошли ее женская верность и покорность ему. Она ощутила вдруг мощную защиту, спокойствие, исходившее от Государева, и даже слегка склонилась в его сторону, а тот словно почувствовал это ее движение и встречным движением своего плеча поддержал ее. И они словно бы воссоединились, составив в это мгновение единое целое, что проявилось вдруг способностью одинаково слышать и чувствовать и что бывает лишь в священном таинстве христианского брака, освященного Самим Создателем.
И тогда Мария все рассказала Иннокентию о том задании, что ей надлежало сегодня выполнить.
– Простите меня, Христа ради, что я невольно втянула вас во всю эту историю… Пожалуйста, простите.
И быстро поднялась из-за столика, чтобы покинуть зал ресторана.
Когда Государев, расплатившись с официантом, попытался ее догнать, то успел лишь заметить, как какие-то люди впихивают Марию в легковой автомобиль, который сразу же умчался.
Утром Государев сам пришел в советское посольство. Рюмин продержал его в неведении несколько часов, и лишь после этого Иннокентию разрешили пройти к послу.
– Слушаю вас! – начал Рюмин.
– Меня интересует, что случилось с одной из сотрудниц вашего посольства.
– Чья именно судьба вас так интересует?
– Марии Вронской…
– С чем связан ваш интерес, если это не секрет?
– Вчера на моих глазах она была задержана какими-то людьми, силой посажена в машину и увезена в неизвестном направлении.