Потом она подумала, что она меньше всего ожидала увидеть на пороге рано утром следователя. Сия мысль повергла Женю в такое сильное недоумение, что она замешкалась, совершенно не представляя себе, как ей надо себя вести.
— Простите, — тихо спросила она, отчего-то моментально чувствуя себя виноватой, — а…
«Господи, ну конечно! Люська или Ольга все-таки написали за меня заявление… Нет, это бред. А может быть, Костик чистосердечно признался в ограблении моей квартиры? Это более вероятно…»
— Что, собственно, произошло?
Девочка-следователь шмыгнула носом и сказала своим низким голосом:
— Убийство произошло.
Женя почувствовала, как кровь сначала прилила к щекам, обжигая их, а потом ей стало холодно. Ей захотелось прислониться к стене. Отчего-то сразу возник в воображении образ Панкратова с кинжалом в груди, и теперь она станет главной подозреваемой, потому что у нее, именно у нее есть мотив. Да, она же читала в этих самых дурацких детективах, что непременно нужно отыскать мотив. А тут — такой подарок, даже искать особенно не надо… Вот он, мотив. Оскорбленная жена. Любовь-морковь. Ревность. Короче, полная бытовуха…
— Глупо, — пробормотала она, дотрагиваясь до пылающего лба ладонью. — Как глупо…
— Что? — спросила девочка, пытливо вглядываясь в растерянное Женино лицо. — Простите, я вас не расслышала… Вы что-то сказали?
— Да нет, это так… — почти неслышно пролепетала Женя.
— Да вы не бойтесь так… Я понимаю, что все это жутко неприятно, но нам не к кому больше обратиться…
«Конечно, не к кому… И зачем еще к кому-то обращаться, если вот она я, убийца? Все так чудесно сходится…»
И алиби у нее наверняка нет. Всю ночь она спала, даже не удосужившись обзавестись этим чертовым алиби… Ей и в голову не могло прийти, что утром появится эта девушка. А то всенепременно пригласила бы переночевать с собой в квартире целую кучу народа…
Теперь поезд ушел, как говорится…
— Понимаете, у него не было с собой никаких документов. Только этот адрес, записанный на листочке бумаги… Получается, вы должны его знать. Вы нам поможете?
Она уже все прослушала.
Листок бумаги с ее адресом. Кажется, ей надо опознать…
Теперь ей стало совсем плохо.
Листок с ее адресом. Александр… Он вчера сунул его в карман пальто… Господи, нет, нет…
Она постаралась взять себя в руки и коротко кивнула, боясь говорить, потому что слова наверняка помогли бы вырваться слезам.
И начала одеваться, уже покорная судьбе, уверенная, что опознавать ей придется именно Александра.
На улице светило солнце, и Жене почему-то пришло в голову, что это очень несправедливо, именно сейчас эта солнечная погода была неуместной. «Я не соответствую этой жизни, — подумала она. — Мне плохо, страшно, а вокруг идут люди, радостно подставляя лица солнечным лучам, в которых уже угадывается грядущая весна. Мне плохо. Если бы небо плакало вместе со мной…»
— Не волнуйтесь так… — Девушка дотронулась до ее руки.
Женя не ответила ей.
Всю дорогу она молчала, сосредоточившись на строчке из стихотворения, чтобы не расплакаться. «Травка зеленеет, солнышко блестит…» Господи, какая глупость, это же детский стишок, глупенький, наивный, с глагольными рифмами… Но не Тютчева же вспоминать, хотя… «Вот бреду я по большой дороге в тихом свете гаснущего дня, тяжело мне, замирают ноги, друг мой милый, слышишь ли меня?»…
Она все-таки не выдержала. Из глаз потекли слезы, которые Женя уже не могла остановить. Она вспомнила вчерашний вечер, их разговор на пиитические темы, с Рембо, накаркавшим несчастье, как черный ворон, и капельку вина, нечаянно пролитую ею — и так напоминающую кровь… В голове было мутно, и ей казалось, что все это происходит не с ней. Эта машина, и девочка с курносым носом и небольшим насморком, и они куда-то едут… Лучше не думать куда. И лучше думать о себе в третьем лице. Это какая-то Женя Лескова едет опознавать убитого. Убитый был ее случайным знакомым, очень симпатичным и милым ворчуном с седыми волосами. Она не успела разгадать ни одной его тайны. Она не успела понять и принять этого человека. Она даже не успела узнать у него, как зовут его кошку.
— Приехали…
Женя вышла. Солнечный луч ласково коснулся ее щеки. «Уже теплый, — подумала Женя. — Уже пригревает…»
И снова погрузилась в спасительную полудрему.
Пока они не подошли.
И ее не спросили:
— Вы знаете этого человека?
«Да, знаю», — хотелось сказать ей, не открывая глаз.
«Да, знаю, и совсем незачем видеть этого человека, потому что я сама видела, как он прятал в карман пальто листок с моим адресом.
Да, знаю — хотя знать этого мне совершенно не хочется.
Мне не хочется открывать глаза, не хочется, не хо…»
— Лисистрата, — услышала она голос над ухом, — ты эту ранимую душу нарочно отыскала, чтобы мы тут замучились в молчаливом ожидании?
— Пошел ты, Каток, — огрызнулась следователь Разумова. — Это ты у нас с дубовой кожей, а люди бывают нормальные…
Женя открыла глаза, пытаясь уцепиться за оба голоса, такие рассудительные и трезвые, как за нить Ариадны, чтобы выйти из состояния ступора, в котором она находилась.
И замерла.
— Это не он, — прошептала она. — Слава Богу, это не он!
— Кто — не он? — поинтересовался циничный Каток, который оказался молодым парнем с рыжими волосами и миллионом веснушек. — Вы, мадемуазель, ожидали кого-то увидеть?
— Да, — сказала Женя. — Другого человека. Понимаете, я вчера дала свой адрес… Новый адрес. И мы очень поздно расстались с ним…
— А этого человека вы не знаете?
Теперь, когда шок немного проходил, она всмотрелась внимательнее.
— Подождите, — сказала она. — Я его видела. Только никак не могу вспомнить фамилию… Исакович, кажется… Или нет. У него фамилия была такая странная… Исцыкович? Исстыкович? Можно уточнить. Он приходил в наше агентство. Но…
Она убрала со лба прядь волос и недоуменно вскинула глаза на следователя Разумову.
— Откуда у него мой адрес? — шепотом спросила она.
Лиза Разумова была очень терпеливым человеком. Всю жизнь она готовилась к тому, чтобы стать детективом. Сначала ее маленький рост не казался ей серьезным препятствием к достижению цели. «Вырасту», — беспечно обещала Лиза, тем более что мать и отец были нормальными, достаточно высокими людьми.
Но к пятнадцати годам она поняла — что-то случилось в ее генотипе. Дальняя родственница, птичка-невеличка, балерина Мариинского театра Евлампия Разумова, даже не прабабушка, а двоюродная сестра прабабушки, «подарила» Лизе свою конституцию… Маленькие ручки, маленькие ножки… Маленький рост. Говорят, она любила шутить — это чтобы мужчины носили на руках без затруднений.
Лиза не хотела, чтобы ее носили на руках.
Сначала она была послушной девочкой.
Лиза даже поучилась в хореографическом училище, но балериной становиться не собиралась. С раннего детства она была увлечена тайнами и загадками, читала исключительно детективы и даже в детских сказках пыталась найти «истинного преступника».
Такое странное увлечение поначалу забавляло ее родителей, никакого отношения к юриспруденции не имеющих. Мама преподавала английский язык и литературу в университете. Папа сначала тоже преподавал, а потом занялся бизнесом — открыл небольшую фирму по продаже компьютеров… Оба с ранней юности к милиции относились настороженно, слыли людьми диссидентствующими, и решение родной дочки пойти сначала в школу милиции, а потом в юридический институт озадачило их. Испугало, озадачило и вызвало целую волну протеста. Ребенок подавал большие надежды в хореографии. Ребенок знал два языка в совершенстве и один — так себе…
Ребенок спокойно разбирался в компьютерах. Наконец, ребенок уже в девятом классе написал работу о книге Зигмунда Фрейда «Художник и фантазирование», и эту работу включили в сборник, написанный высокоучеными личностями. Когда их родной вундеркинд отправился в чертову «Школу доберманов», у родителей был шок. Они пытались уговорить Лизу, приводили массу доводов, убеждали, что с нее хватит и юридического института, раз уж ей такая блажь пришла в голову, но Лиза была неумолима. Она должна была стать лучшей из лучших. И без «доберманской школы» она многого лишалась, на ее взгляд.
Сейчас это было позади, Лиза окончила и школу, и институт с красными дипломами и знала: несмотря на насмешки по поводу ее крошечного роста, ее уважают. Тот же Каток…
Единственное, что омрачало Лизе жизнь, — это то, что за все время, пока она работала, не случилось ни одного загадочного, увлекательного преступления.
Ни одного…
Все было ясным, понятным, даже голову ломать особо не приходилось.
Да, сослуживцы дали ей две клички — Лисистрата и Лисенок. Больше Лизе нравился Лисенок, намекающий на ее, Лизину, хитрость и аналитический ум. Но…
Для раскрытия бытовых преступлений не требовался аналитический ум. Вообще особого ума не требовалось…
Если пьяный Вася стукнул в порыве гнева ножом нетрезвую сожительницу, все и так ясно. А в основном Лизе почему-то перепадали именно такие дела. И получалось, что ничего интересного в ее работе нет. Сплошная рутина и куча бумаг…
Лиза даже начала подумывать, что в их городе не может быть ничего таинственного, загадочного, как вдруг оно и случилось.
Молодая женщина, стоящая перед ней сейчас с растерянным видом, утверждала, что никогда не давала убитому свой адрес. Хотя он действительно обращался к ним в частное детективное агентство «Картер» с просьбой проследить, кто подбрасывает ему письма с угрозами.
И Лиза всем своим существом чувствовала, что в этом деле все непросто, ох как непросто…
Она вся подобралась внутренне, как волчица перед решающим прыжком, и теперь ждала. Терпеливо ждала, когда эта дамочка придет в себя. Сначала от страха — потому что явно ждала увидеть здесь кого-то другого, а потом — от удивления.
Лизе показалось странным, что убиенный был знаком гражданке Лесковой. Хотя она и утверждала, что знает его только по работе. Убитый обращался в детективное агентство, потому что ему угрожали. То, что он при этом забыл о существовании милиции, Лизу не очень-то удивило. Если есть деньги, почему бы не обратиться к частным детективам?