Он должен взять себя в руки. Для этого надо перестать на нее смотреть. Это непросто. Взгляд сам тянется к ней.
«Это только оболочка, — попробовал убедить он себя. — Просто хорошая косметика. Визажист. Прикид. Там, внутри, ничего нет…»
Но разум-то уже отказывался подчиняться ему.
Набрав в грудь побольше воздуха и старательно уводя взгляд в сторону — а он-то, зараза, все стремился еще разок насытиться этими совершенными формами, — Игорь нарочито равнодушно сказал:
— Да не по своей воле… Меня интересует некий господин. Ходят упорные слухи, что квартира эта принадлежала ему.
— Ну да, — согласилась она. — Только почему принадлежала-то? Она ему и принадлежит. А я тут иногда квартирую… Когда мне надоедает «ненавязчивое обслуживание» в обычной квартире…
— И как же звали этого господина?
Она недоуменно пожала плечиками:
— Почему звали? Его фамилия Исстыкович.
— Ну вот. Так я и думал, — облегченно выдохнул Игорь. — Исстыкович. Именно так… Только мне почему-то он дал совсем другой адрес…
— Понимаете, — начала объяснять красотка, — у него последнее время неприятности были. Он был вынужден перебраться сюда на некоторое время из квартиры своей матери. Здесь все-таки далеко… А ему надо было ежедневно добираться в центр. Он вообще-то хотел сделать там евроремонт…
— Хорошо, когда много квартир, — сказал Игорь. — Только странно, что он почему-то счел нужным сообщить о своем переезде своему другу. А нам сообщил адрес той квартиры…
— Значит, он больше доверял своему другу, чем вам, — заметила девушка. — Вы все выяснили? Мне вообще-то пора собираться на работу…
— Нет, — грустно признался Игорь, — выяснил я не все. Например, я не выяснил ваше имя. И какое вы можете иметь отношение к господину Исстыковичу.
— Да почти никакого… Стык… простите, господин Исстыкович… друг семьи. Очень давний друг. Вот и вся связь.
— Друг семьи? — удивился вполне искренне Игорь. — Тогда вы должны все знать… Кстати, вы так и не сказали, как вас зовут.
— Ирина, — сказала она. — Ирина Погребельская… Что я должна знать?
«Погребельская?!»
Черт.
Он замер, чувствуя, что оказался так близко к разгадке, и боясь спугнуть, помешать этому сближению.
Погребельская…
Кто она этому Костику? Сестра? Жена?
Но если она находится с ним в такой тесной связи, почему она ничего не знает?
Как это могло произойти?
И почему именно ему, Игорю, предстоит поведать ей о печальной судьбе обоих? Выступить в роли этакой Мойры…
— Исстыковича убили, — сказал он.
Она побледнела и вздрогнула невольно. Глаза открылись шире — длинные ресницы уже не могли сдерживать огня. И — страха…
Игорь сам удивился, увидев этот страх. Огромный страх… «Конечно, — успокоил он себя. — Кому же не страшно услышать, что твой давний друг убит?»
И в то же время его интуиция подсказывала ему — страх вызван не этим.
Чем-то другим, о чем она и спросить-то не рискует.
— И… вы считаете, что я к этому причастна?
— Нет. Я так не считаю. Я просто хочу уточнить некоторые подробности. Например, что за письма ему приходили?
— Подметные, — скривилась она. — Какой-то маньяк писал, что он помнит о том, что произошло, и забывать не собирается… Кому приятно это все вспоминать?
— А что вспоминать?
— Ничего особенного… Случилась авария. Конечно, они были оба виноваты. Пьяны. Я предупреждала их тогда — лучше бы они не садились за руль… Но меня уже тогда никто не воспринимал всерьез…
Она остановилась.
— Похоже, нам предстоит долгий разговор, — вздохнула она. — Давайте я хоть кофе сварю… И мне надо, наверное, позвонить шефу. Сказать, что я немного задержусь…
На улице кружилась вьюга.
Женя шла рядом с ним, держа его за руку. Варежки она, конечно, забыла. Он почувствовал, что руки ее замерзли, и остановился.
— Слушай, — озабоченно проговорил он, пряча ее руки в своих. — Ты что, без перчаток?
— Да, — кивнула Женя и счастливо улыбнулась. Точно не было большего счастья, чем гулять в такой холод без варежек.
Он стоял, пытаясь согреть ее озябшие, покрасневшие руки своим дыханием.
— Давай вернемся?
— Нет, — запротестовала Женя. — Мне совсем не холодно, правда-правда!
Он только усмехнулся. Стянул с рук свои перчатки и надел на Женины руки. Перчатки были большими. А руки у Жени — маленькими. Но им там сразу понравилось, в чужих мужских перчатках. Наверное, потому, что перчатки эти были его частью.
Частью своего хозяина…
— Куда мы идем? — спросила она.
— Просить благословения на наш союз, — сказал он.
Она промолчала.
У кого он так настойчиво собирается просить благословения?
И еще она ужасно боялась, что ему не дадут это самое благословение. Не дадут — и все… Что тогда они станут делать?
Она уже плохо себе представляет, как станет жить дальше. Без него…
И тут же удивилась: странно-то как, без Панкратова она жить сможет, а без этого человека — уже нет?
Она, Женя Лескова, в самом деле блудница какая-то…
Они прошли по невысокому мостику и поднялись немного в гору. Мимо старых домиков — Женя так давно не была в этом районе, что искренне удивилась. Она-то думала, что таких домиков-развалюшек уже и нет… Одни махины многоэтажные… Большие деревни. А они сейчас шли по маленькой деревеньке, такой трогательной, беспомощной и… уходящей в небытие.
Из какого-то окна доносилась старая песенка — Женя вспомнила, это ария из «Юноны и Авось». Возвращаться — плохая примета… Хорошо, что они не вернулись. Вдруг и в самом деле случилось бы что-нибудь, и они никогда бы друг друга больше не увидели?
Она сильнее сжала его руку.
И увидела церковь.
Она невольно остановилась.
Что-то внутри ее отчаянно сопротивлялось.
— Мы идем… туда?
— Конечно, — кивнул он.
— Но я не могу…
Она прошептала это очень тихо, одними губами.
Он остановился.
— Почему?
— Я… Нет, я не могу! Просить благословения… Я же блуд-ни-ца! Я изменяю мужу. С тобой.
— Вы венчались? — поинтересовался он.
— Нет, — призналась Женя.
— Тогда все в порядке, — облегченно выдохнул он. — Пошли… Он не был тебе мужем в глазах Бога.
— Почему это?
— Потому, что вы с ним жили просто так… Если не венчались, никакие вы не муж и жена… Разве что для тебя государство важнее, чем Бог.
— Нет, — подумав, призналась Женя. — Не важнее…
И сама удивилась, какое облегчение она вдруг испытала.
Как будто и в самом деле теперь поняла — ничего хорошего ее с Панкратовым не ожидало. Раз уж благословляло их брак государство. Вот если бы Бог…
Она отчего-то вспомнила холодную, равнодушную тетку в ЗАГСе, с высокой прической и большим животом, и подумала: если бы вместо этой тетки был священник, может, в самом деле все вышло бы по-другому? Но сейчас ей даже нравилось, что все так и случилось.
Потому что ее больше не волновал Панкратов. Перестал занимать ее воображение. И боль, причиненная им, утихла сама собой. Она даже пожелала ему мысленно счастья и простила. Отпуская, простила.
— Пойдем?
Он уже был перед входом в храм, и Женя тоже подошла, все еще немного побаиваясь.
«Чего я боюсь? — задала она самой себе вопрос. — Я же с ним рядом…»
И ответила самой себе: «Я боюсь, что нас не благословят». Она уже поняла, что для него это очень важно и — как ни странно! — для нее тоже. Если сейчас им не дадут благословения, придется расстаться. Разойтись в разные стороны. И как же она, Женя, сможет без него жить дальше?
Это открытие показалось ей еще более удивительным. Потому что, когда она ушла от Панкратова, была боль, была обида, но этого вопроса не было. Она просто не спрашивала себя, как она будет без Панкратова. Ни разу!
Она просто ждала, когда утихнет и боль, и горечь обиды. Но такой вопрос не возникал в голове!
«Господи, — попросила она, зажмурившись от страха, такой невероятной дерзостью казалась ей собственная просьба, — пожалуйста, благослови нас! Потому что я и сама не знаю, что со мной сейчас происходит, только если его в моей жизни не будет, я умру».
И так вдруг ясно ей стало и спокойно, как будто, решившись на эту дерзкую просьбу, она и сама все для себя решила…
Они вошли внутрь. Женя и раньше заходила в храмы, но больше просто так, из праздного любопытства, не отдавая себе отчета в важности и значимости происходящего.
Теперь все было по-другому.
Ей уже не казалось, что она здесь чужая… Хотя бы потому, что она впервые пришла сюда по делу.
Александр остановился перед одним из образов, слегка наклонив голову. Женя не рискнула подойти ближе, остановившись в отдалении, — в конце концов, она же не знает, о чем он сейчас просит!
Она просто смотрела на него, и сердце ее затопило нежностью, похожей на теплое молоко, зеленую траву и солнечные зайчики. Если все это смешать, вкус у Жениной нежности был бы именно таким.
Потом ей показалось, что луч солнца, с трудом пробившись в высокое окно, осветил его голову, сделал из седой серебряной, и Женя даже задохнулась, таким чудесным показалось ей это видение.
А потом она вдруг услышала внутри себя голос, повторивший несколько раз почему-то слова из старой песенки «Наутилуса». «Видишь, там, на горе, возвышается крест, под ним десяток солдат, повиси-ка на нем, а когда надоест — возвращайся назад, гулять по воде со Мной…»
Она поймала себя на том, что действительно стоит возле распятия и почему-то плачет, точно и в самом деле осознав, что все это очень важно понять, потому что без этого она никогда не пойдет по воде вместе с Александром, да и по земле будет ходить неправильно…
Ее жизнь показалась ей пустой, глупой и никчемной, да и сама Женя вдруг разделилась надвое. Одна, прежняя, Женя смотрела вслед новой Жене испуганно и спрашивала: «Куда ты?» И новая Женя, куда более сильная, отвечала ей, улыбаясь: «Прости, но мне очень надогулять по воде». И прежняя Женя пыталась ее, новую, остановить. «Это опасно, — говорила она. — Ты же наверняка утонешь… Ты что, этого не понимаешь? Все