Раб Божий перестал вертел крутить и потыкал палочкой истекающую сочным ароматом тушку.
— Ну, как будто готово…
Мурманцеву кролика не досталось, только слюнки проглотил — и проснулся.
К этим снам он уже начал немного привыкать. Но раньше они выплывали из далекого прошлого, теперь же пришла картинка из настоящего — хотя тоже неблизкого. До малоросских степей добрел странник, умыкнувший у японского клана двенадцать гейш и увлекший их на крестный путь.
Снова перед тем Мурманцев видел огненный шар, почти касавшийся лица. Такие же — он вспомнил — часто появлялись возле монастыря у речки, похожей на дым. Этот шар был живой. Может быть, и те тоже? Что они такое — или кто? Мурманцев чувствовал, что это прикосновение к какой-то тайне, к чему-то странному и страшному. И если в снах скрывалась разгадка, он готов был ждать их и смотреть каждую ночь. Но, наверное, в них содержалась не разгадка тайны, а что-то другое. Жарко светящийся клубок рассказывал не о себе. Мурманцеву казалось: все это — о нем самом. О его жизни, переплетенной с путями Белого Царства.
Те многие, которые говорили, что последний царь старой империи предал свою землю, — среди них был и Алексей Трауб, секретарь и камердинер царской семьи в ссылке. В книжке он написал, что Николай своим отречением вовлек страну в кровавый хаос, еще более страшный, чем на полях Мировой войны. Что под арестом, в ссылке, узнавая о творящемся, Николай не мог не понимать этого. Что когда слег при смерти от сильного кровотечения наследник и стали болеть жена и дочери, бывший император счел это карой небесной за отступление. И хотя не говорил об этом прямо, Трауб нашел возможным вычитать эту мысль в его лице. Оттого якобы и просил Николай своих тюремщиков отпустить его в монастырь, только те не согласились.
Слабая душа — враг. По крайней мере — не друг. Даже если не подозревает об этом. Фактически Трауб стал предателем, сев писать свою книжку, из добрых ли намерений или из тщеславия. Неумный и пустой мечтатель. Мурманцев прочитал и отдал книжку обратно тестю. Думал, что забыл о ней. Но вот — всплыла. Что-то внутри него не хотело ее забывать. От повторения того, что было, никто не застрахован. Третий царь, снимающий с себя корону, будоражил воображение. Это казалось невозможным, далеким и сразу — близким. Событием, которого не миновать. Возможно, отречение Николая II было прологом к Последней драме. Дыхание бездны пока неощутимо — но кто поручится, что не рухнет все в одночасье? «…бодрствуйте, потому что не знаете ни дня, ни часа…»
Трауб уехал из Екатеринбурга незадолго до расправы над царской семьей, и потому остался жив. Пьяная, озверевшая, безнадзорная солдатня ворвалась в дом, превратив его в живодерню. Власти, какие еще оставались в городе, сделали вид, что ничего не знают. Тела убитых тайком, стыдливо вывезли и уничтожили… Звезды перестали сыпаться с неба, но кровавая каша с удвоенной силой поползла по стране, как из того сказочного горшочка, который все варил и варил, потому что забыли слово, останавливающее его…
Все эти дни — несколько недель — Мурманцев жил в ожидании событий. Карамышев звонил снова, потом приехал в N лично и объяснил, как эти события должны будут разворачиваться и какова при этом роль Мурманцева. Инструктаж был чрезвычайно удручающим. В первый момент Мурманцев даже не поверил ушам и хотел возмутиться этической стороной дела. Генерал-лейтенант не дал ему этого сделать.
— Появилось мнение, что ваша дальнейшая работа с ребенком бессмысленна, — сказал он. — Будем говорить прямо. После того случая, когда это существо открыто проявило себя, даже назвалось по имени…
— Это ничего не доказывает, — быстро произнес Мурманцев, почти разозленный таким поворотом дела. — Деревенские кликуши не такое еще могут демонстрировать.
— Ваши отчеты кое-что доказывают. Деревенские кликуши не умеют телепатировать на радиоволнах. И способностью притягивать события, по вашей теории, тоже не обладают.
— Ваше превосходительство, это слишком расплывчатая теория.
— Поэтому, как всякая теория, она требует экспериментальной проверки. Нам нужно знать, на что еще он способен. Чего можно ждать от него. Этот ребенок — далеко не разменная фигура. Наши враги видят в нем своего будущего ферзя. Мы можем упредить их, сделать свой ход конем. О моральной стороне дела вам не следует беспокоиться. У Империи достаточно механизмов для защиты своих подданных, где бы они ни находились. Даже если эти подданные не вполне люди. Вам понятно это, господин капитан?
Мурманцеву было понятно.
Фактически только от него зависело, насколько удачным окажется этот гамбит. Теперь каждый день требовал быть начеку. Он стал брать Стефана на прогулки в город, заранее составляя маршрут. Триколор просился в компанию, но получал отказ и бежал за утешением к хозяйке, которую тоже оставляли дома. Обвешанный неприметной аппаратурой, Мурманцев знакомился с группой технического сопровождения и начинал каждого узнавать по голосу.
Это продолжалось три долгих недели. За это время Мурманцев узнал, что Моня в самом деле бежал, скрылся в неизвестном направлении. Яковлев повесился в камере, не дожидаясь приговора. Разорвал рубашку на полосы, сплел веревку и удавился. Самурайский дом развлечений снова открылся. Теперь хозяином был Югури Тайхо, который привез с Хонсю новую партию гейш. Такуро Касигаву перевели из судебно-криминалистического госпиталя в обычный сумасшедший дом. Там он встретил своего бывшего хозяина, Кисуки Хиронагу, все еще не оставлявшего попыток заявить власть над миром при помощи чисел.
В один из дней начала ноября голос в микронаушнике сообщил, что за Мурманцевым ползет по улице хвост. Очень хороший, толстый хвост. Мурманцев включил камеру заднего наблюдения, встроенную в дужку очков.
— Высокий человек с тростью, в белом свитере под кожаным плащом? — определил он через минуту.
— Он самый, — хмыкнул голос. — Нарисовался три квартала назад. Целеустремленный господин.
— Только плохо обученный. Выделяется в толпе как верстовой столб в степи.
— Может, у него роль такая. Похоже, играет иностранного туриста.
— Что-то мне подсказывает, что это и есть иностранный подданный.
— Сейчас проверим.
Мурманцев остановился возле сквера, купил у девушки-разносчицы надувную игрушку для Стефана. Шагах в пятидесяти позади человека с тростью остановил прохожий, что-то спросил. Разговор длился двадцать секунд. Через минуту Мурманцев услышал:
— Форменный иностранец. Алекс говорит, по акценту — скорее всего, урантиец, из Северной Америки. Высокомерен, как верблюд.
— Когда он успел это выяснить?
— Если спросить, как пройти к наемной бирже, на это хватит и пяти секунд.
— Вы сфотографировали его?
— И в фас, и в профиль. Снимки уже ушли на базу.
— Отлично. Если он не перешел границу каким-нибудь контрабандным путем — что вряд ли, — должен был отметиться.
— Имя наверняка будет липовым.
— Это несущественно. Даже с липовым он не невидимка. Сомневаюсь, что у него с собой несколько паспортов.
— Адекватно, — согласился голос в наушнике. — Сто против одного, что он не один.
— Двести против одного, что напарник — женщина, — подхватил Мурманцев.
— Пас. Я тоже думаю, что у них будет одна фамилия.
— Хуже всего, что они, скорее всего, изображают родителей.
— То есть — притащили с собой ребенка?
— За невредимость которого я не поручусь. Они избавятся от него, заменив нашим.
В наушнике наступило молчание.
— Это усложняет задачу, — раздалось затем.
— Надеюсь, до детоубийства не дойдет, — не очень уверенно сказал Мурманцев. — Оставят возле какого-нибудь приюта.
— Если они не перестраховщики. Четырехлетний подкидыш, говорящий по-английски, — полицейское разбирательство обеспечено. Они же знают, что спецслужбы Ру действуют достаточно быстро, чтобы их могли задержать на границе.
— Свяжитесь с координатором, — подытожил Мурманцев. — Я возвращаюсь домой. К вечеру мне нужна вся информация об этом человеке.
Надувная игрушка одиноко плавала в луже. Стефана она не заинтересовала. Зато его заинтересовало содержимое урны для мусора. Он выудил оттуда старый дырявый башмак и, держа за шнурок, поднес почти к самому лицу, не то рассматривая, не то увлеченно обнюхивая. Мурманцев рассерженно шлепнул его по руке, ботинок упал на землю. Стефан зло зашипел, попытался вырваться, упираясь ногами и оглядываясь на башмак. Мурманцев силой поволок его прочь.
— Дома получишь какие-нибудь штиблеты, — пообещал он. — А на улице ты уж меня не позорь, будь добр.
Он протащил ребенка мимо человека с тростью. Иностранный подданный сделал вид, что улыбается детской непосредственности. Потом камера заднего наблюдения показала, как гражданин турист внезапно изменил маршрут и повернул в обратную сторону, двинувшись за Мурманцевым и Стефаном.
За полквартала от их дома он исчез.
Через пару часов Мурманцев получил информацию.
— Рэндольф Коулмен, тридцать один год, гражданин Соединенных Штатов Урантии. По легенде — живет в Нью-Хайфе, женат, имеет сына четырех лет, цель приезда — туризм. Кроме того, сообщил, что его прадедушка, который был летчиком, погиб во время Великой войны на территории Ру. Господин Коулмен хотел почтить своим визитом память дедушки. Не исключено, что не соврал.
— Не исключено. Но к делу это не относится, даже если бы тут погибли все его дедушки и бабушки. Что там насчет жены и сына, по легенде которые?
— Как ни странно, приехали с ним.
— Да уж, очень странно.
— Правда, фамилия у нее все-таки другая. Кейт Янг. Я вообще-то слышал, их феминистки добились запрета на то, чтобы муж давал жене свою фамилию.
— А разве их феминистки выходят замуж?
— Ну-у, они скорей выходят друг за дружку. А мужние фамилии запретили брать нефеминисткам. Свободная страна. Извращенцам можно все. Нормальным нельзя ничего.
— Ладно, философию в сторону, — посерьезнел Мурманцев. — Что еще по этой парочке?