— Плоткин принес вам эту вещь. Дальше?
— Я настроила энергетику вещи на его псиполе. Все, что уходит в землю, прорастает тонкими, невидимыми корнями. Зарытые предметы сплетаются друг с другом этими корнями. Они знают друг о друге. Вещь должна была привести его к желаемому. Но не сразу. Энергетическая связь должна окрепнуть. Вещь необходимо держать поблизости, чтобы она заработала.
— При этом не должно быть никаких посторонних влияний? — жестко допытывался Мурманцев — То, что он сделал с иконами, — ваша рекомендация?
Мадам Юлия вздрогнула и поперхнулась дымом.
— Просто убрать. Нужно было просто убрать, — залепетала она, кашляя. — Я не знаю, что он с ними сделал. Я не отвечаю за это.
— А эти иконы? — Мурманцев направил палец на киот возле окна. Иконы, лампады, свечи, подсвечники, кресты, ладанки, пасхальные яйца, амулеты и обереги, аккуратные пучки травы — слишком много всего, чтобы не казаться декорацией. — Для чего они здесь? Не мешают они вашим супраментальным медитациям? А может быть, под верхним слоем гнусь намалевана? А в ладанках сушеные пауки?
— Не губите, — в полуобморочном состоянии выдохнула мадам Юлия.
Мурманцев встал, уперся кулаками в стол, нависнув над ней.
— Не губить? — процедил он сквозь зубы. — Я был сегодня в больнице. Там умирает ребенок. Еще трое уже мертвы. Плоткин наложил на себя руки и будет гореть в аду. Не губить тебя, ведьма, чтобы ты продолжала совращать людей, сеять заразу?
— Я не хотела, не хотела, не хотела, — забормотала женщина, умоляюще глядя на него. — Что со мной сделают? Каторга? Монастырь?
— Это не моя компетенция. Но никакая Академия наук вам теперь не поможет.
Мурманцев завернул нож и убрал в карман.
— Дайте мне ваш паспорт и лицензию.
Мадам Юлия медленно поднялась и вышла из комнаты. Вернулась почти сразу, дрожащей рукой протягивая документы. Мурманцев пробежал глазами бумагу, пролистнул паспорт.
— Я забираю это. Отныне вам запрещено принимать клиентов, независимо от того, как это называется — консультации или что иное. Документы я передам кому следует. С этой минуты считайте себя под арестом. Позже к вам придут с ордером. И не делайте попыток скрыться. Вас найдут в любом случае.
На лестничной площадке он задержался, чтобы выдрать с мясом из двери медную табличку.
— Обратно, барин? — спросил шофер, глядя сытыми веселыми глазами в водительское зеркало.
— Нет. Езжай-ка к церкви.
«Не знаю, что такое супраментальные каналы, — размышлял он, — но если они раскрылись, надо бы их захлопнуть».
— А после в полицейскую управу.
Отобедать у господина Лутовкина в этот день не удалось. Но к ужину тот ждал их с широкими объятьями хлебосольного русского помещика, любящего кутнуть. На стол были выставлены деликатесы из южных и восточных наместничеств, музыканты трудились, услаждая слух, семейство Лутовкина — хозяйка и три розовощекие дочки — демонстрировали наряды, двухэтажный особняк пылал светом, как пламенем пожара. Гостей созвали со всей округи совершенно без повода.
Мурманцев был представлен как герой дня, Стаси — как отважнейшая в мире женщина, верная подруга Белого Рыцаря. Их забросали восхищенными просьбами поведать страшную историю лодочника. Сдобренный зловещими подробностями рассказ (с некоторыми купюрами) то и дело прерывался репликами с мест. «Ах, подумать только!», «Какой прекрасный сюжет для готической баллады!», «Языческое кладбище, хм, вот так штука», «Я до ужаса боюсь ведьм. Правда ли, что они могут выпускать из глаз лазерные лучи?», «А ведь я давно предлагал выжечь это поганое место» и «Вы не думаете, что колдунья специально подговорила мужика откопать мертвеца? Теперь наверняка начнется мор».
— Нет, господа, — сказал Мурманцев. — Мор не начнется. Вы же образованные люди. Это крестьяне невежественные верят во всесилие ведьм и боятся порчи. Но вы-то! Не язычники же мы, в конце концов, чтобы дарить бесам свой страх. И выжигать лес не нужно. Да и бетоном обносить тоже. Есть более простой способ. Павел Сергеич, уведомьте завтра с утра местный клир. Нужно будет отслужить там молебен, освятить землю. Удивляюсь, как вам раньше не пришло это в голову. Или, опять же, не решались покуситься на мифопоэзию?
— Каюсь, Савва Андреич, — вздохнул господин Лутовкин. — Извольте видеть, уж так сроднились мы с нашим… так сказать… культурным ландшафтом… Боюсь, нам будет не хватать этой вот изюминки.
— Это вы чертей, балующих там, изюминкой называете? Вот уж не предполагал, что вы станете по ним скучать, Павел Сергеич!
— По чертям-то? — хохотнул кто-то из гостей. — А по Юльке-экстрасенсихе точно будет. Кое-кто. Скучать. Это беспременно.
— Да уж, — подхватил другой. — Как говорится, черти отдельно, ведьмы отдельно.
На том лодочника оставили в покое, и разговор перетек в другое русло. Мурманцев сделался задумчив и даже не разбирал вкуса подаваемых блюд. Сосед Анастасии Григорьевны, местный промышленник и однофамилец тестя Мурманцева, пытался с ее помощью обнаружить родственные связи. Кое-кто уже заговаривал о танцах. Шторы колыхались от вечерней свежести, прокрадывающейся в дом через раскрытые окна. Мурманцев подошел к одному, оперся о подоконник. Над сияющей, как елочный фонарик, усадьбой стелилось черное бесприютное небо. Закат был безоблачный, но ни одна луна не взошла. Мурманцеву отчего-то стало тоскливо. Он прислушался к разговорам.
— …подыскать невесту наследнику Константину…
— …читали ли вы последнее сочинение этого иудея-всезнайки, Еллера? Просто возмутительно. И как такое пропускает цензура!
— Да разве он иудей? Обыкновенный безбожник… Впрочем, это одно и то же… Вся его литературная слава — бесстыдная реклама издателей…
— …планировали поездку в Урантийские Штаты. Уже и с туристической конторой связались. Но там сейчас такая нервная политическая обстановка… эти выборы первого лица. Удивляюсь, как им не надоест вся эта тараканья кутерьма…
— …мой прадед, конный заводчик Мирский, Лука Степаныч, обосновался в этих краях. А он был двоюродный брат того самого Мирского, который возглавлял Отделение политической полиции…
— …извольте видеть, революция семнадцатого года была единственным средством вымести всю либеральную и революционную грязь из Империи. Подобное, как говорится, подобным…
— …вам не кажется, что лунный парад в этом году запаздывает? Нет?…
— …согласитесь, новое прикрепление крестьян к земле после реставрации монархии было разумнейшим шагом. Равно как и возвращение земли помещикам. При том крестьяне остались лично свободными, принадлежа земле, а не владельцу земли. В этом, знаете, есть высшая гармония…
Мурманцев подошел к жене.
— Савва, что с тобой? Ты бледен…
— Все в порядке. Сударь, вы позволите похитить у вас мою супругу? — обратился он к промышленнику, восстанавливавшему генеалогическое древо Мирских. — К сожалению, нам пора.
— Но, сударыня, мы еще не обнаружили общего фамильного корня…
Мурманцев уже раскланивался с хозяином дома. Стаси натянуто улыбалась, не понимая спешки.
— Савва Андреич, Анастасия Григорьевна, душевно рад был свести с вами доброе знакомство. Надеюсь, мы еще свидимся. Мой человек отвезет вас…
— Боже мой, зачем ты пугаешь меня?! — спросила Стаси, поворачиваясь к мужу, когда за ними закрылась дверь пансионного коттеджа.
Не отвечая, он обнял ее, прижал к себе.
— Прости, прости, прости. Я веду себя как мальчишка. — Он целовал ее, быстро, жадно, нетерпеливо. — Все еще не могу поверить, что ты моя… Отчего-то мне представилось, что это наш с тобой последний день. Я даже испугался. Пожалуйста, милая, родная, любимая, сделай так, чтобы я забыл об этом страхе. Мне немедленно нужна вся ты.
Он подхватил ее на руки и понес наверх.
— И все-таки вы что-то скрываете, господин Белый Рыцарь, — грустно улыбнулась она.
— Скрываю, — кивнул Мурманцев. — Истинный масштаб моего эгоистического желания обладать тобой.
— Вернее, искать во мне утешения. Это не так уж эгоистично. Пожалуй, я проявлю милосердие.
Его разбудил удар сердца — внутренний будильник. Он протянул руку и взял с этажерки часы с подсветкой. Половина второго. Прислушался к дыханию жены. Она спала. Только бы не проснулась.
Он намеренно утомил ее, медленно разжигая костер ответной жажды и лукаво не спеша погасить его. Простынь влажным комом лежала между ними.
Она не слышала, как он встал, собрал с пола одежду и вышел из спальни. Сам Мурманцев при необходимости довольствовался короткими промежутками сна. Научился этому в монастыре. Здоровый человек при правильном подходе может спать полтора-два часа в сутки без всякого вреда для себя. Освобождается уйма времени, которое можно употребить на что-то более полезное, чем просмотр снов.
Он оделся на лестнице, спустился и выскользнул из дома. Выкатил из-под летнего навеса велосипед. К рулю пристегнул ручной фонарь.
Предстояла прогулка длиной в десяток верст. Столько же обратно. И чем быстрее, тем лучше. В небе по-прежнему ни луны.
Одинокий ночной велосипедист мчался по гладкому покрытию дороги. Единственными попутчиками были фонари, светившие умиротворенно и почти уютно. Быстро промелькнула деревня. Гавкнул пес, петух затянул пробную хриплую руладу. Еще через версту путник свернул на полузаброшенный проселочный большак. Здесь фонарей не было, и Мурманцев зажег свой. Сноп света, дрожа и прыгая, выхватывал три десятка метров дороги впереди. Лес по сторонам вздымался черными крепостными стенами.
Ориентир он приметил днем. Груда битого кирпича, безобразно сваленная в траву каким-то нерадивым мужиком. Подтащил к ней велосипед, снял фонарь, заметил направление по компасу.
В глухой лесной тьме гукала сова. Днем здесь было парко и душно. Стоячий воздух облеплял будто мокрой ватой. Сейчас эта вата превратилась в теплую простыню. Но в давящей сверху темноте до Чертова логова он продирался по кустам в два раза медленнее. Когда пошел сосняк, ему показалось, что накопанных лодочником ям стало много больше. Они попадались чуть не на каждом шагу и норовили незаметно подвернуться под ногу. А сова теперь точно следила за ним, ухая над самой макушкой. Мурманцев остановился, прислушался. Кто-то мягко ступал по сосновым иголкам поз