— Ну и постарались сегодня кашевары! Такого вкусного борща с предвоенных дней не доводилось есть, — отведав пищи, не удержался от похвалы Ляшенко.
— В самом деле, сегодня у нас царский обед, — поддакнул ему Федько. — Наверное, это заслуга нового повара, раненого Квачило…
Ксендз склонился над миской, зачерпывая ароматный, наваристый борщ, однако не спускал взгляда с Покраша, который, силясь, жевал корку, для отвода глаз взбалтывал ложкой борщ, явно избегая отведать его.
— А вы почему это брезгуете сегодняшним обедом? — спросил внезапно Ксендз, обращаясь к Покрашу.
Можно было ожидать, что тот от неожиданности вздрогнет, однако он ничем не выдал свою тревогу. Лишь поднял невинно-чистые серые глаза, уставился на Витольда Станиславовича таким неподдельно удивленным взглядом, что тот даже поперхнулся. Но все же выдала Покраша зеленовато-мертвенная бледность, которая вдруг выступила на его лице.
— Так что на это скажете? — Ксендз говорил уже с нескрываемой насмешкой в голосе.
Вместо ответа тот метнулся молнией из-за стола, двумя прыжками достиг дверей — и в сени. Он даже не подозревал, что там давно уже поджидал его тяжелый на руку Довгаль. Одним ударом Матвей пришил Покраша к полу, заломил за спину руки. Тот попытался было вырываться, но сразу же понял тщетность этой затеи и прохрипел в отчаянии:
— Христопродавцы! Мужичье! Вас погибель возьмет!.. И очень скоро… Все вы передохнете, все!
— Его можно сразу к стенке или как? — обратился Довгаль к командирам.
— Запри в погреб. Подождем, пока Дришпак возвратится из Корнина…
— Товарищ Сосновский, как все это понять? — пораженный всем, что произошло, спросил Чудин. — Зачем вы так с парнем?..
— В самом деле, Витольд Станиславович, что все это означает? — удивился и Федько Масюта.
— Так нужно, хлопцы, — ответил Ляшенко. — А пока ешьте борщ, а то остынет… О том, что слышали и видели, забудьте! Ясно?
Ни Чудин, ни Федько, как и подавляющее большинство партизан, так никогда и не узнали, что именно сделал Покраш, как не узнали они и того, что, по расчетам гестаповцев, их сегодняшний обед должен был стать последним в жизни.
Вскоре все приступили к исполнению своих служебных обязанностей, а вот для Ляшенко с Ксендзом наступила пора тяжелых раздумий и невыносимого ожидания.
— Наверное, нужно послать гонца в лагерь. Вдруг там Артем объявился? — предложил Чудин. — Хотя вам не кажется, что пора подумать об эвакуации?
— Если подтвердятся наши подозрения относительно Покраша, этот «маяк» придется навсегда погасить.
— А вы думаете, они могут не подтвердиться?
— Пока не возвратится Дришпак из Корнина, всякие гадания не стоят дырки от бублика. Хотя в принципе вы правы: какие бы вести ни принес Дришпак, в дорогу нужно собираться. И без промедления. Если фашисты располагают сведениями о нашем подпольном госпитале в Бантышах, если они знают отдельные детали только что планировавшейся нами операции, то об этом «маяке» им, безусловно, все известно. И не нагрянули они в гости лишь потому, что не желали преждевременно разоблачить своего агента.
— Итак, вывод напрашивается один: оставаться здесь больше нельзя! По моему мнению, следует сегодня же ночью незаметно перебазироваться за Змиев вал. А у Семенюты оставить секретную засаду.
Придя к соглашению, они сообща разработали план эвакуации «маяка». Прежде всего назначили переносчиков всякого имущества, договорились о порядке и очередности отхода, обсудили персональный состав группы прикрытия, которая должна была впоследствии стать «секретом».
— Так, может, начнем собираться в дорогу? Зачем непременно ждать ночи? — предложил Ляшенко.
Вызвали Матвея Довгаля. Изложили ему свой замысел, попросили без лишней огласки упаковать с хлопцами типографское имущество, радиоприемник, медицинские препараты. Одновременно распорядились усилить сторожевые посты, утроить бдительность. Солнце катилось к горизонту, когда первая группа носильщиков отправилась в лагерь. А буквально через десять или пятнадцать минут в Семенютину хату прибыли Рябой с Ярошем.
— Полный ажур, товарищи командиры! — бодро доложили они. — Опанасюк все-таки получил свою дочь в Ситняках. Ну и слез же там было… Теперь вся Юхимова семья переправлена, на запасной «маяк» в Нижиловичи.
— Без приключений все обошлось?
— К счастью, все в ажуре. Но в передрягу все-таки чуть было не попали. Там ведь на шоссе такое сейчас творится… Эсэсов, как тараканов, невесть откуда наползло. Каждый придорожный кустик, каждую выемку вынюхивают да все диверсантов ищут…
Будто сняв с плеч незримую тяжесть, Данило с Витольдом Станиславовичем облегченно вздохнули. Теперь никогда не будут мучить их угрызения совести, что из-за партизан горько пострадал хороший и честный человек.
После захода солнца возвратились из лагеря носильщики. А вслед за ними пришел и Артем. Почерневший, с болезненным блеском в глубоко запавших глазах, но собранный, готовый к действию. Его не спрашивали, где он был весь этот день, что делал, какие планы вынашивал, потому что сердцем почувствовали: он уже переступил какую-то душевную межу и принял очень важное решение.
Ляшенко с Ксендзом лишь коротко рассказали о странном госте из Киева и вручили металлическую коробку, принесенную хлопцами с порубища.
— Для тебя подарок принес. Он ждет не дождется, чтобы поговорить с тобой… Позвать?
Командир некоторое время молча супился, глядя на миниатюрный контейнер, будто не знал, как с ним поступить, а потом резко дернул крышку — на стол выпал тугой пакет, завернутый в водонепроницаемую бумагу и плотно перепоясанный пластырной лентой-липучкой. Разорвав плотную обертку, он извлек целую пачку сколотых в отдельные пакетики жукоподобными металлическими скрепками какие-то бумаги со служебными грифами и сразу же протянул Ксендзу, увидев, что написаны они по-немецки. Витольд Станиславович мгновенно просмотрел машинописные страницы с красными печатями и грозными пометками «Совершенно секретно!» и ахнул от удивления. С минуту он приходил в себя, затем начал переводить вслух заголовки секретных немецких документов:
— «Разнарядка гебитскомиссариатам оккупированной территории на поставку немецкой действующей армии зерна, продовольствия, фуража… Распоряжение гаулейтера Эриха Коха о внедрении новой карательной политики в рейхскомиссариате Украина… Циркуляр-разъяснение остминистериума об усовершенствовании принципа ведения хозяйства на оккупированных восточных территориях… Декадные отчеты о морально-политическом положении в рейхскомиссариате… Инструкция ландвиртам о выявлении антинемецких настроений у местного населения и формах борьбы с ними… Стенограмма совещания рейхслейтера Адольфа Розенберга с генерал-комиссарами Украины в Киеве…»
— И это все оригиналы? — изумился Ляшенко.
— Очень похоже. Вряд ли такую массу документации можно подделать. Да и, собственно, для чего?
— Где и кто мог раздобыть такие сверхсекретные бумаги? Не один, не два, а целый навильник! Больно уже подозрительная коллекция… Боюсь, что все это — позолоченная липа. А ты что думаешь, Артем?
— Я выскажу свое мнение после того, как выслушаю объяснение человека, принесшего сюда эти вещи, — впервые раскрыл уста командир.
— Постойте, постойте! — вдруг поднял вверх руку Ксендз. — Я тут вот такое увидел… Просто невероятно! Прошу, посмотрите на эту вещь, — и он развернул на столе огромную, похожую на простыню, оперативную карту-двухверстку, по которой извивалась черная жирная линия в каких-то численных обозначениях. — Это схема рейда зондеркоманды «пугачей». А вот их расшифрованные радиодонесения, — встряхнул стопкой бумаг Сосновский. — Вы почитайте, что здесь пишется! Вы только почитайте!..
Трое низко склонились над расшифрованными радиограммами.
«Начали рейд по намеченному маршруту. В первый же день с соответствующим огневым сопровождением посетили села Бобрицу, Загорье, Малютинку. Всюду были созваны митинги, провозглашены патриотические речи, розданы советские газеты и листовки. Первое впечатление: население сильно запугано и горячих встреч не устраивает, хотя на пожертвования не скупится. Выявить подпольщиков или партизанских пособников так нигде и не удалось. Поэтому посылаем списки бывших колхозных активистов, составленные прикомандированными к нам спецами…»
«Рейдируем вдоль Ирпеня, против течения, вживаемся в роль разведчиков генерала Калашника. О нем здесь знают стар и млад. Особенно после недавней диверсии на железной дороге. И все же население относится к нам более чем сдержанно. Речи слушают, газеты берут, но… Наверное, лишь такими мерами нам не удастся завоевать благосклонности жителей. От нас явно ждут подвигов. Какие будут указания в этом отношении?
Списки вероятных партизанских пособников в селах Кожуховка, Даниловка, Липовый Скиток, Жерновка, Княжичи, Новоселки, Звонковое, Мостище, Леоновка передадим в следующий сеанс радиосвязи…»
«Воспользовавшись предоставленными правами, совершили налет на Вильшанку. Операция удалась на славу. На радостях пугачи устроили такой тарарам, что, как нам после рассказывали, полицаи разбежались кто куда даже в окрестных селах. И все же один вильшанский остолоп с перепугу не нашел ничего лучшего, как сдаться в плен. Чтобы не вызывать подозрения у населения, пришлось судить его миром. Толпа единодушно постановила «казнить этого палача», что мы и сделали, повесив дурака на крыльце сельской управы. О, какое впечатление это произвело на присутствующих! К нам валом повалили охочие вступить в армию генерала Калашника…»
— Так вот, значит, от чьих рук погибли Заграва и Маршуба… — стон вырвался из груди Артема.
— Не только они. Уверен, этот завал трупов в лесных дебрях, на который случайно наткнулись загравинцы, тоже дело рук презренных оборотней, — сказал комиссар Ляшенко.
— Это же сколько горя посеяли мерзавцы на нашей земле! Ведь им, как апостолам, верит простой люд, тянется с открытым сердцем, а они… Они — под нож все самое чистое и святое!