— И на когда же она назначена? — волнуясь, прошептал Олесь.
— На завтрашнее утро. Но уже сегодня после полудня мы должны встретиться возле переправы через речку Звиздаль с главным «пугачом». Так что готовься!
Олесь уже давно был готов к поединку с Тархановым.
— Коррективы в предыдущий план внесены значительные?
— Практически никаких. Самое существенное изменение: вы не везете Тарханову никакого пакета с директивами. Нашему радисту удалось не только перехватить их радиодонесение в Киев, но и установить с ними связь. Следовательно, достоверность ваших полномочий будет подтверждена в следующий сеанс радиоигры. И это очень важно! А что касается словаков, маршрута перехода «пугачей» и места нашей засады — все остается в силе. Вы довольны?
— О чем вы спрашиваете, Витольд Станиславович! — всплеснул ладонями Олесь. — Я ведь так истосковался по настоящей работе, так изболелся душой… Не знаю, как и благодарить вас.
— Благодарить не надо. Давайте лучше отдохнем немного перед дорогой. Потому что вряд ли скоро придется поспать…
XXVII
Километры, километры… Сколько их, пыльных и тревожных, уже прошуршало под колесами «опеля»?
Слегка одурманенный непрерывной качкой, Олесь сонливо созерцал окрестные пейзажи, которые размеренно плыли и плыли нескончаемой лентой за окном. Грустновато притаившиеся могучие боры, молчаливо возвышавшиеся в голубой задумчивости по обочинам ухабистого проселка, сменялись березовыми дубравами, уже подсвеченными осенним багрянцем, за широкими болотистыми полянами с чахлыми перелесками выныривали из-за холмов полосы дичающих желтовато-песчанистых полей, где-то вдали отороченных подсиненными мглой стенками лесов. Роскошный караван красок, тишины, приволья! Мысленно Олесь беспощадно бранил себя за то, что, живя у порога этого очаровательного царства чистоты и нетронутости, ни разу не удосужился в мирные дни выбраться сюда, чтобы налюбоваться неповторимой красотой.
— Скоро прибудем к месту встречи с Пугачом, — присмотревшись к разостланной на руле топографической карте, объявил зловеще-хищный с виду Ксендз, сидевший в перепоясанном эсэсовском мундире, и тут же предложил: — Давайте, Олесь, сделаем еще один прогон легенды. Повторение, как мудро говорят русские, мать учения…
— Витольд Станиславович, а может, довольно? — произнес Олесь умоляюще. — Дважды ж прогоняли и основной и запасной варианты. На всю жизнь я их, как таблицу умножения, усвоил. Да и впервой ли мне?..
Ксендз настаивать не стал, но предостерег:
— В достоверности легенды ваш единственный шанс на успех. В среде «пугачей» никто из нас, к сожалению, не сможет помочь. Так что не теряйте зря времени.
— Не беспокойтесь: никого я в жизни еще не подводил.
Не сбавляя скорости, проскочили какое-то большое село. За его околицей Ксендз надвинул на самые глаза островерхую фуражку, лицо приняло горделиво-пренебрежлтельиое выражение лица. И сказал:
— Рубикон перейден, отныне ни единого украинского слова ко мне, пане Химчук!
— Яволь, герр гауптштурмфюрер! — в тон ему ответил Олесь.
— Кстати, князек ваш владеет немецким?
— Как родным. Диво дивное, но именно от него я усвоил этот язык.
— Что ж, это нам только на руку: пусть услышит, как заискивают перед сыном Рехера даже офицеры СС.
Вскоре дорога стремительно побежала в ложбину, по дну которой то блестела слабая полоска речушки, то терялась в зарослях аира и резака. Ксендз начал притормаживать, а возле деревянного переезда остановил автомашину.
— Ее величество речка Звиздаль! Конечная остановка…
Олесь оглянулся вокруг, ища глазами Тарханова, однако, кроме замухрышного человечка, который поодаль зачем-то резал рогоз, никого не увидел. «Почему же нет Тарханова? Неужели что-то заподозрил и не решился на встречу с неизвестным полпредом?» При одной мысли, что они с Ксендзом, постояв здесь, возвратятся ни с чем, сердце Олеся пронзила горячая колючка.
В грудь Витольда Станиславовича также проник неприятный холодок. Дабы не подать вида, он откинулся всем телом на спинку сиденья, закрыл глаза и открыл их только тогда, когда к «опелю» присеменил невзрачный человечишко с пучком нарезанной рогозы в руке. Сняв с головы замусоленную фуражку, неуклюже поклонился и затянул этаким елейным голоском:
— Не советовал бы вам, паны хорошие, останавливаться здесь. Нехорошее это место, сглазил его кто-то, говорят… К тому же бурелом может начаться…
Олеся так и ударило током: это же пароль!
— Бурелом уже начался, — все же ответил условной фразой. — Где пан Пугач?
— Извините, мне велено проводить вас к пану Пугачу.
— Это что такое?! А приказ центра?.. Пугач что, не получил приказа лично встретить нас или, может, игнорирует директивы высшего руководства? — И, обернувшись к невозмутимому Ксендзу, тихо спросил по-немецки: — Что будем делать?
— Гони этого болвана взашей за князьком. И без никаких церемоний!
Олесь не поскупился на крепкие слова. Только посланец Пугача не торопился выполнять приказ, в знак согласия кивал головой, виновато оскаливался, а с места не трогался:
— А может, вы бы того… подвезли меня? Оно хоть и не очень далеко, но все же пока сюда да туда…
— Да ты, я вижу, совсем олух! Не дай бог пан гауптштурмфюрер поймет, что ничтожное быдло предлагает ему стать своим извозчиком…
Услышав это, посланец пустился, будто от бешеных собак напрямик к лесу, видневшемуся вдали. К огромному удивлению Олеся, Ксендз неожиданно развернул машину и двинулся от Звиздали.
— Темнит что-то Пугач. Либо просто побоялся прибыть на встречу, либо что-то подозревает… Но нам не к лицу ждать его на юру, как бедным родственникам, пусть он там поторчит.
Свернув с дороги, они углубились в лес, вышли из «опеля» и, наверное, с час бродили между деревьями наедине со своими мыслями. В обратный путь тронулись, когда солнце уже покатило к горизонту. Снова миновали знакомые поля и перелески. Как только выскочили на гребень склона звиздальской долины, Олесь увидел поодаль на понизовье у примитивного настила без перил через речушку пароконную подводу, а возле нее — долговязого, узкоплечего человека в брезентовой бригадирской накидке, высоких сапогах и полувоенной фуражке. Он зачем-то возился в передке брички, и Олесь не видел его лица (да и смог ли бы он рассмотреть с такого расстояния?), однако сразу узнал своего бывшего «благодетеля».
— Он! Тарханов! — Вздох облегчения, даже радости вырвался из его груди.
Пораженно взглянул на парня Ксендз: через минуту-другую они должны расстаться, а он радуется. Однако Витольд Станиславович не промолвил ни единого слова. Лишь положил ему на плечо свою правую руку в кожаной перчатке и слегка стиснул: дескать, крепись, казаче!
В нескольких шагах от настила Ксендз резко нажал на правую педаль — «опель», взвизгнув тормозами, остановился рядом с подводой. Как и было условлено, гауптштурмфюрер проворно выскользнул на травку, обежал спереди автомашину и услужливо открыл переднюю дверцу. Тарханов, исподлобья наблюдавший за всем этим, был не на шутку удивлен, что для встречи с ним прикатила из Киева какая-то очень важная птица! Но у него буквально подкосились ноги, когда он увидел, что из «опеля» осанисто выбирается его бывший презренный подручный, оказавшийся отпрыском самого рейхсамтслейтера Рехера.
— Не ожидал, ваша светлость, что вы проявите к давнему знакомому такое откровенное негостеприимство… — произнес Олесь вместо приветствия. — А отец заверял, что я у вас могу чувствовать себя как у бога за пазухой.
— Простите, но кто же мог подумать… Это же такая неожиданность! — Тарханов нервно мял в руках кончик сыромятного кнута. — Ну, хотя бы полусловом намекнули в радиограмме…
— Ладно, когда-нибудь поквитаемся, — махнул рукой Олесь. — А сейчас начнем друг другу торочить басенки о буреломе или, может, сразу приступим к делу?
— Свят-свят, нам с вами просто смешно подтверждать свою подлинность каким-то там паролем! Я к вашим услугам…
Первый шаг задуманной операции был, можно сказать, удачным. Олесь обернулся к Ксендзу, стоявшему в сторонке с услужливым видом, взял из его рук кожаный чемоданчик и, перейдя на немецкий, бросил небрежно:
— Вы свою миссию выполнили, господин гауптштурмфюрер. Можете возвращаться в Киев, я остаюсь здесь…
Щелкнув каблуками, Ксендз молодцевато подбросил к виску два пальца. Сейчас ему надлежало бы повернуться, сесть в машину и скрыться из виду. Однако какая-то непостижимая сила удерживала на берегу тихой Звиздали, не давала ступить ни шагу. Витольду Станиславовичу почему-то казалось, что если он покинет здесь парня, то непременно навсегда. Честно говоря, они с Артемом и Данилом только в силу крайней необходимости, полнейшей безвыходности согласились с предложенным Олесем планом уничтожения псевдопартизанской банды. Нет, план его был весьма умным и заманчивым, но строился он на том, что Олесь должен был проникнуть в эту банду, заманить ее в западню, фактически обрекая себя на самопожертвование. Следовательно, никто не мог предугадать, что именно ждет его там. Несомненно было только то, что неосторожное слово, один неверный шаг — и голова его мигом слетит с плеч, как капустный кочан под секачом. И вот сейчас, наблюдая, с каким спокойствием и легкостью рвется юноша навстречу опасности, Ксендз с удивлением почувствовал, как его начинает переполнять нежное и светлое чувство. Во взаимоотношениях с Олесем он вообще себя не узнавал. Осторожный и недоверчивый от природы, он сживался с людьми трудно и долго, а вот этот болезненный парнишка менее чем за трое суток стал для него близким, даже родным. И уже сама мысль, что Олесь уходит от него навсегда, льдом сковывала сердце.
— Что я должен передать господину рейхсамтслейтеру Рехеру? — спросил, чтобы объяснить свое присутствие.
— Передайте, чтобы не волновался. Я с надежным человеком, а что касается операции… Уверен, все будет так, как спланировано.
— Яволь! Радируйте при первой же необходимости: радисты отныне переведены на круглосуточный режим дежурства.