Вскоре добрались до запустелого лесного хуторка. Олесь еще издалека заметил целый обоз замаскированных ветвями возов, коней под навесом с драной кровлей, а вот ни одной живой души даже напоказ не было. «Пугачи» то ли спали, то ли разбрелись куда-то.
— Прошу предоставить мне возможность связаться с центром, — заявил Олесь Тарханову, как только они въехали на подворье давно покинутого жилища. — Я должен немедленно связаться с «Виртшафтом»…
Князек понимающе закивал головой и направился в небольшую, похожую на баню рубленую каморку, темневшую за высоким бурьяном. Разбудил там прыщавого человека неопределенного возраста и приказал выйти в эфир. Тот без единого слова надел наушники, включил рацию и начал что-то поспешно выстукивать ключом. А Тарханов вдруг надумал переобуваться. Его явно интересовало, что будет передавать этот приблуда в Киев. И как же он был разочарован, когда Олесь велел радисту зашифровать лишь одну, абсолютно непонятную фразу: «Распускаются пригожие розы». Однако помещения не покинул.
Наступал кульминационный момент. Как и предвидели они с Ксендзом, именно он должен был обусловить общий успех или провал всей операции. Если центр под Змиевым валом откликнется на позывные «пугачевского радиста» и своими указаниями подтвердит слова Олеся, у Тарханова безусловно рассеются какие бы то ни было сомнения и дальнейшее течение событий пойдет по заранее определенному руслу. А вдруг радиоигра провалится? Что, если Парменов по каким-нибудь причинам не сумеет выйти в эфир? Или неправильно зашифрует текст ответа?… Но все тревоги Олеся оказались напрасными. Через несколько минут радист начал принимать и записывать целые россыпи цифр, а чуточку погодя радостно доложил:
— Центр приветствует своего полпреда с выходом на звиздальский меридиан. Просит передать, что «крестины» состоятся в точно определенное время, а «дары» от «крестников» лучше всего принимать в селе Резня над одноименной речкой. «Пугачам» центр желает удачи и после окончания «освящения даров» просит немедленно радировать…
Некоторое время Тарханов сидел в задумчивости, будто все еще не верил услышанному. Потом резко встал, подошел к Олесю. Заметно побледневший и очень сосредоточенный, он положил руки на плечи юноши и, не обращая внимания на радиста, горячо сказал:
— Разное бывало между нами в жизни, мой юный друг, но отныне… Выходит, мы богом сведены, и только бог нас может развести. Отныне, да будет это вам известно, я навсегда предан вам!
Олесь уже был достаточно опытным человеком, чтобы верить патетическим заверениям, а тем более заверениям такого клятвопреступника, как Тарханов. И все же он был рад, что чуть ли не самая трудная ступенька задуманной операции преодолена успешно.
— За добрые слова спасибо, но пора подумать о ночном приеме «подарков» в Резне.
Они поспешили к подводе.
— Топографическую карту! — на ходу бросил Тарханов «балаганщику».
Втроем склонились над разостланной на бричке двухкилометровкой, начали прощупывать глазами каждый квадратный сантиметр. Не без удовольствия Олесь заметил в глазах князька азартный блеск охотника, который наконец напал на свежий след давно выслеживаемого зверя.
— Все ясно! — ударил по карте ладонью Тарханов. — Из-под Малина они хотят проскочить в болотистые горобиевские леса. Но на их пути есть речка Резня. Вот здесь мы и устроим им «крестины»! Как вы думаете, Олесь, это место подходящее? — и хищно ощерил зубы.
— В оперативные дела я не вмешиваюсь. Решайте как найдете необходимым. Только, по-моему, игнорировать указание центра недопустимо. Ведь в радиограмме точно сказано: «дары», принимать в селе Резня.
— Через сколько мы сможем добраться до того села?
«Балаганщик» склонился над картой, посопел, что-то обдумывая да подсчитывая, и вскоре объявил:
— Не раньше, чем через пять часов. По прямой туда, пожалуй, верст тридцать, будет, но если учесть бездорожье и ночное время — не раньше чем через пять часов.
— Значит, пора отправляться в дорогу. Как, Олесь, созывать сбор команды для постановки боевого задания?
— Смотрите сами. Только что вы скажете «пугачам»? Не станете же разглашать военных тайн… А задачу можно поставить перед ними на месте событий.
— Тогда объявляйте боевую тревогу!
Как только прозвучал сигнал тревоги, сразу же ожил, зашевелился до этого безлюдный лесной хуторок. Без лишней суеты и шума «пугачи» выкатили на дорогу возы, впрягали в них коней, прилаживали оружие.
А примерно через четверть часа обоз, состоявший почти из двух десятков подвод, уже двигался по узкой просеке. Двигался в свой последний поход…
Как и предвидели партизанские командиры, «пугачи» до полуночи не сумели добраться до села Резня. Партизанский агент Олесь Химчук ехал на одной бричке с князем Тархановым — предводителем «пугачей» — и стал невольным свидетелем приключений, которые сопровождали обоз всю дорогу. В поселке Бордник внезапно затерялась головная походная застава. Пришлось почти час торчать в открытом поле, пока адъютант Тарханова не разыскал ее под селом Трудолюбовка. Чтобы избежать в дальнейшем подобных инцидентов, весь состав головной походной заставы пришлось заменить.
Однако и новые дозорные оказались не более сообразительными. Непривычные к ночным переходам («пугачи» рейдировали по селам только днем, а ночью преспокойнейшим образом отсыпались по глухим хуторам, нисколько не заботясь о своей безопасности), они быстро заблудились: на полевой развилке дорог, вместо того чтобы свернуть налево в направлении села Червоный Лан, вновь назначенные проводники свернули на Рутвянку. Хорошо, что вовремя обнаружили ошибку, но исправление ее обошлось слишком дорого. Чтобы не возвращаться назад (плохая ведь примета!), решено было напрямик пробираться через леса и низины в сторону Лесной Колонны. Выбраться-то они выбрались, но без одной брички и четырех «пугачей», которые неизвестно куда делись, будто в воду канули. Чтобы не задерживать обоз, Тарханов не стал их разыскивать, махнул рукой и приказал двигаться дальше.
В полночь едва добрались до Новых Воробьев, а до села Резня оставалось еще не менее восьми — десяти километров.
— С такими темпами только на кладбище, черти бы его побрали! Мерзавцы смердючие, подонки полоумные! В нужник не могут без провожатого сходить, а еще борцов за идею корчат из себя. За какое наказание послал мне всевышний таких идиотов в помощники? — свирепствовал Тарханов.
— Спокойно, князь, пока все идет как нужно, — успокаивал его Олесь, втайне радуясь, что в Резню пугачи прибудут, когда партизаны основательно приготовятся к встрече.
В резнянскую пойму, за которой притаилось в густой тьме небольшое одноименное село, обоз прибыл уже перед третьими петухами. Тарханов остановил его перед хилым мостиком через болотистую речушку и велел позвать к себе командиров отделений. Слушал Олесь, как атаман банды ставит перед ними боевое задание, и искренне удивлялся: что за примитивная говорильня? Какие-то неопределенные намеки, туманные обещания, никому не нужные призывы. Если бы Олесь не был знаком с планом операции, со слов Тарханова он ни за что не мог бы понять, зачем пригнали сюда обоз. Но еще больше удивило его то, что отделенные командиры не задали ни единого вопроса, не уточнили ни сил противника, который будет прорываться через село, ни своих позиций, ни сигналов для связи. Они лишь тяжело сопели да бесцеремонно сплевывали песок с зубов, и со стороны казалось, что здесь собрались не сообщники, а заклятые враги, ненавидящие не только друг друга, но и самих себя.
Наконец переправились на противоположный берег. У Олеся будто гора с плеч спала: с одной стороны западня закрылась наглухо! Ведь по плану их операции со стороны Змиева вала еще днем к речке Резня была выслана усиленная боевая группа во главе с Кириллом Колодяжным, которая должна была пропустить «пугачей», на правый берег, а потом оседлать дорогу, чтобы перекрыть им плотным огневым заслоном единственный путь к отступлению. И те двое «пугачей», которых Тарханов оставил для охраны моста, будут уничтожены первыми.
Вступив в село, Тарханов сразу же принялся распоряжаться, кому идти в разведку, кто должен перегородить возами улицу, ведшую к клубу, как разместить засаду. И никто из них не мог даже предположить, что в это время партизанский гонец уже мчится по ночным полям в Малин, чтобы сообщить словакам, какие гости «пожаловали» в Резню.
Не успели «пугачи» выпрячь и отвести в безопасное место лошадей, тем более не успели они занять боевые порядки, как издали донесся глухой протяжный взрыв. И такой мощный, что даже земля вздрогнула под ногами.
— Все! В Малине уже началось!.. — радостно воскликнул Олесь. — Теперь не больше чем через час можно ожидать гостей.
И, как бы в подтверждение его слов, донесся отзвук второго взрыва, потом — третьего… И вдруг «пугачей» будто кто-то подменил. До этого молчаливые, какие-то задеревенелые, они внезапно засуетились, зашумели. Неизвестно откуда молниеносно распространился слух, что к селу приближается армия самого Калашника.
Олесь догадался, что это партизанские ездовые подкатили к окраинам две подводы с взрывчаткой, чтобы через некоторое время словаки «отбили» ее у злоумышленников, которые, мол, «напали» на пристанционные малинские склады, но в то же время Олесь побаивался, что среди «пугачей» может подняться настоящая паника и они начнут убегать отсюда еще до прихода стрельцов сотника Стулки. Поэтому и обратился к Тарханову:
— Да что это в самом деле происходит? Если мы дадим партизанам преждевременно обнаружить себя, тогда прощай, Калашник!..
— Э, те-те-те… — передразнил его не на шутку перепуганный главарь банды. — Со стороны всегда легко давать указания. Я попросил бы вас не вмешиваться не в свои дела! — Но все же отдал приказ всем занять боевые позиции и соблюдать тишину.
Над селом повисла предрассветная тишина. Притаившись в своих укрытиях, «пугачи» не заметили, как на землю ступил погожий рассвет.
— А вы уверены, что Калашник будет отступать именно сюда? — спросил Тарханов Олеся, когда совсем рассвело.