Постояли, погрустили да и потянулись журавлиным клином в обратный путь. Отдалился и затих в лесных зарослях шорох шагов в пересохшем позапрошлогоднем сушняке, а возле свежей могилы все еще оставался Артем с Клавой и Ксендзом. Невидящий, посеревший, он исступленно уставился в пятиконечную фанерную звездочку среди хвои и приувядших болотных трав, а с его обескровленных уст чуть не срывалось: что же случилось с тобою, дружище? Почему ни словом никому не обмолвился о своем путешествии в Киев?.. В ответ лишь всхлипывали под дуновением утреннего ветерка молодые березки да тяжело вздыхал поодаль старый бор. А тайна, большая тайна, которую Микола унес с собою в могилу, осталась неразгаданной.
— В Киев нужно кого-то послать… — как-то странно и вроде бы даже неестественно прозвучали в изболевшейся тишине слова Ксендза.
Вздрогнул Артем, скользнул вокруг рассеянным взглядом и утвердительно кивнул головой. Дескать, в Киев в самом деле нужно кого-то немедленно послать. Но вдруг в глазах его промелькнула тревога: «Но ведь это же на неминуемую смерть посылать… После учиненного нами в Пуще-Водице тарарама там, наверное, сейчас такое творится… Кого же послать?»
— Я пойду. — Клава будто угадала его смятение.
— А Ляшенко? Как он, в таком тяжелом состоянии, останется без врачебного надзора?
— Данила нужно переправить в Бантыши к Коздобычу. Боюсь, ему без хирургической операции не обойтись. А тут… тут и здорового комары заедят.
— Хорошо, подумаем. — Артем набросил на голову просоленную от пота фуражку.
В глубокой печали тронулись к лагерю, где каждого из них уже ожидала тысяча и одна забота. Еще с вечера нынешний день был объявлен «санитарным»: после многодневных изнурительных переходов партизанам предоставлялась возможность вымыться, побриться, привести в порядок обувь и одежду. А для командиров он должен был стать авральным. Отряд только обжился на новом месте, и в первую очередь нужно было позаботиться о размещении людей и служб, тщательно проверить и уточнить систему сторожевых постов и «секретов», наладить оперативную связь с «маяками». Направляясь к Змиеву валу, Клава мысленно прикидывала, как развернуть госпиталь. Ксендза беспокоила мысль, кого все-таки отправить на разведку в Киев, как обеспечить доставку информации от своих людей из окружающих сел и городков. А что касается Артема, то он даже не представлял, с какого конца приниматься за дело. Ведь необходимо было как можно скорее основательно проанализировать действия отряда в последних боевых операциях, подыскать замену Заграве, составить детальную программу ежедневных учебных занятий партизан с учетом опыта похода на Пущу-Водицу, продумать, где, когда и каким образом нанести по врагу ряд отвлекающих ударов, устроить тайные укрытия для хранения трофейного оружия, заложить продовольственные базы… С чего здесь начинать, чему отдать предпочтение? Если бы хоть Ляшенко был на ногах. Теперь вся тяжесть этих хлопот легла только на его плечи.
За невеселыми размышлениями они и не заметили, как зашелестели впереди заросли, и в тот же миг из них выскочил Федько Масюта. Запыхавшийся, раскрасневшийся, чем-то возбужденный.
— Товарищ командир, новость: вернулся Заграва!.. — выпалил он, не переводя дыхания. — Вместе с Хайдаром… Они сейчас в шалаше начальника штаба, — радостно сверкал светлыми глазами Федько. — Товарищ Ляшенко за вами послал…
И тут у Артема словно бы спал железный обруч с головы; невыразимая радость и приглушенная боль, слепой гнев и необычайное облегчение забурлили в груди.
Как взбирались по крутому склону, как потом скатились с гребня вала вниз, не помнили ни Артем, ни Клава с Ксендзом. Пришли в себя лишь в заполненном кизяковым дымом шалаше, где на ветках хвои лежал осунувшийся Ляшенко, а рядом с ним сидел заросший до самых глаз огненно-рыжей щетиной Заграва. Оглянувшись на командира, он вскочил на ноги, выставил, будто напоказ, свои крепкие ровные зубы, распростер для объятий руки — и наткнулся на холодный взгляд.
— Что все это означает? — спросил с порога Артем. — Как понять твое исчезновение?
— Все как-то так случилось, товарищ командир… Но я объясню, все объясню…
— Кому нужны сейчас эти объяснения, если из-за тебя кровь пролилась. За такое наказывать следует! Чтобы одарчуковщиной и не пахло в отряде!
— Виноват, признаю, виноват. — Он взглянул на почерневшего от мук Ляшенко, и вдруг глаза его набухли слезами. — Так что наказывайте, судите самым жестоким судом…
И тут подал голос Ляшенко:
— Не нужно об этом, друзья. Василь здесь ни при чем. Виной всему — слепой случай. А на месте Василя, если хотите знать, я поступил бы точно так же. Вы только послушайте его…
Спокойный голос Данила, его по-детски доброжелательная улыбка мгновенно пригасили пламя, бушевавшее в груди Артема.
Неизвестно почему, но на него всегда успокаивающе действовали и голос, и улыбка, и даже взгляд этого душевного, мягкого человека.
— Пускай говорит. Только коротко!
Он потянулся рукой к кружке, висевшей на ушке наполненного ведра, долго и жадно пил тепловатую, с болотным привкусом воду. Однако остудить, залить жар в груди так и не смог.
— Рассказывай, Василь, чего же ты? — Клава первой опустилась на утрамбованный земляной пол шалаша.
Сели и Артем с молчаливым Ксендзом рядом с ворохом сухого кизяка на куске ржавой жести, над которой вился сизый дымок, выкуривая опостылевшую мошкару. Закурили цигарки, ожидая, пока Заграва соберется с мыслями. А он мучительно морщил лоб, сердито взъерошивал рыжий чуб и явно не знал, с чего начать свой рассказ.
— Так где же вас носило все эти дни? — поспешила ему на выручку Клава.
— Всюду были. Считай, два гебита объездили вместе с эсэсовцами в легковой машине…
— Вот об этом и расскажи. Не каждому ведь выпадает случай кататься в одной машине с эсэсовцами, — многозначительно кинул Артем, хотя сразу же и осознал: неуместен и несправедлив этот его намек. Но переутомленный до предела, измученный тяжелыми утратами, он просто не мог, не имел сил взять себя в руки. — Только учти: времени для посиделок у нас нет.
Василь кивнул и виновато улыбнулся:
— Понимаете, все как-то так вышло… Если бы мне кто-нибудь раньше о подобных приключениях рассказал, ни за что бы не поверил. Но что было, то было. Хайдаров не даст соврать: перед боем я ведь у него в «гнезде» якорь бросил. После подрыва моста мы должны были вдвоем ударить эсэсам в спину и тем самым закупорить горловину взвоза. А вышло… Ну, проскочили, помните, к Тали две бронемашины. Потом за ними автоколонна двинулась, подняв огромные клубы пыли. Вдруг откуда-то из ее середины откололась черная легковая машина и, как нарочно, остановилась в нескольких шагах от соснового корневища, закрыв нам сектор обстрела. Мы сначала было подумали, что кого-то из карателей до ветру потянуло… Ну и ждем. Однако прогрохотал последний грузовик с солдатами, а легковая машина ни с места. Тут уж стало не до шуток. Вот-вот ведь должен был прозвучать взрыв на мосту, а мы оказались в западне. Что тут поделаешь? Разумеется, ждать дальше было невозможно. Я — нож в зубы и выскочил из засады. Хорошо, что вокруг в лесу такая пыль стояла — солнца не рассмотришь. Потому-то к черному «опелю» подкрался незаметно. Вижу, капот поднят, шофер, согнувшись в три погибели, в моторе ковыряется. Я, раз плюнуть, мог бы отправить его на тот свет, но в сторонке под деревом торчал какой-то мрачный эсэсовский чин. Схватываться сразу с двумя? Рискованно. И тут попутал меня леший. Увидел я сквозь открытую дверцу офицерский плащ, кожаную сумку, какие-то планшетки на заднем сиденье. Ну и решил кое-что из этого добра прихватить себе на память. Только забрался я на заднее сиденье, как на Тали грянул взрыв. Не успел я и глазом моргнуть, как заревел мотор и оба немца оказались на переднем сиденье. Ясное дело, там бы мне и амба была. Спасибо Мансуру, выручил. Увидел, что я в опасном положении, и своевременно бросился на помощь. Прямо с ручным пулеметом вскочил в машину и закричал что было мочи: «Хенде хох!» Офицер тот, можно сказать, сразу капитулировал, а шофер… Шофер, вражина, наверное, бывал и не в таких переделках. Потому что как рванул с места, как крутанул руль, так мы с Мансуром чуть было головы себе не проломили. Благодарение богу, офицер тоже прочность бокового стекла лбом испытал, а то бы… Короче, пока мы восстановили утраченные позиции, машина уже мчалась к Коблице. И на такой бешеной скорости… Все же с горем пополам разоружили мы эсэсов. А вот чтобы заставить их остановиться… Вокруг ведь деревня, а скорость такая, что, выпусти шофер баранку из рук, — ни от кого из нас и костей не собрать. А слова, даже самые крепкие, на этих болванов не действовали. Вот так Коблицу проскочили. Потом и Леоновку. Через какой-нибудь десяток километров должен уже быть иванковский тракт. Верите, меня в холодный пот бросило, когда подумал, что скоро-окажемся на той дороге. Ясное ведь дело, оттуда эсэсы нас в самехонький Киев, как кроликов, отвезут. Но что было делать?.. И снова выручил Мансур. За Леоновкой, как только мы оказались в поле, он слегка приоткрыл дверцу и ударил из своего кольта по заднему колесу. Машина тотчас же завихляла по дороге, замедлила ход. Шофер видит, что такое дело, бросил своего начальника и прямо на ходу выпрыгнул из «опеля»… И айда к копнам. Только далеко ему, вражине, убежать не удалось: я со второго захода укокошил его. Вот так остановились мы в поле с подстреленным «опелем» и эсэсовским чином. Да и стали думать-гадать, что же делать дальше.
— Что ж там думать? В отряд нужно было побыстрее возвращаться. — сказала Клава.
— Все это правильно, однако ж фриц, автомашина…
— Так я и поверю, что вы не знали, как избавиться от эсэса и его кареты!
— А если бы возвратились в отряд с пустыми руками, кто бы нам поверил, что не дезертировали мы с поля боя? — хитро прищурил глаз Заграва. — Да и жаль было, по правде говоря, уничтожать такую быструю легковушку. Целая же целехонькая! Вот мы и решили доставить ее на сохранение к Мокрине. Так сказать, повторили козырн