того отделения службы безопасности, повесят на первом же дереве!..
Лишь теперь Ксендз заметил, что перед ним не обычный военный фургон, а окованная жестью арестантская машина с характерным вентиляционным люком сверху.
— Кто в ней?
— Государственные преступники! Предатели!
— Куда их везете?
— В Житомир, где их ждет суд и виселица…
Вот так неожиданность! Только выехали на эту дорогу, как встретили арестантскую машину с невольниками, которых везли в Житомир на казнь!
— Освободить арестованных!
— Ни за что! Я истинный солдат, и приказ фюрера…
— Вы видали, этот стервец еще и хорохорится! — подступил Колодяжный. — Витольд Станиславович, разрешите «помочь» ему выполнить ваш приказ!
Услышав украинскую речь, эсэсовец инстинктивно съежился и прохрипел:
— Кто вы такие? Что вам нужно?
— Представляться будем после, а сейчас быстро освобождай невольников! — Ловко схватив эсэсовца одной рукой за ворот, Кирилл мигом поставил его на ноги. — И не очень выкаблучивайся. А то я сильно нервный и агитировать таких, как ты, привык только кулаками…
— Слушайте, Кирилл, я тут с ним как-нибудь сам, а вы, будьте любезны, позаботьтесь о заправке «опеля» бензином. Только не медлите!
— О чем речь, Витольд Станиславович! Айн момент! — Кирилл, словно перышко, схватил приготовленную пустую канистру, резиновый шланг — и к грузовику.
— Ну, долго еще придется вас уговаривать? — вытащив из кобуры «вальтер», Ксендз сурово подступил к эсэсовцу. — А ну марш в машину!
Прихрамывая, тот неохотно побрел по мостовой, сторожко поглядывая исподлобья по сторонам. Не трудно было догадаться, что он что-то замышляет, на что-то рассчитывает. Только на что? Вот он поравнялся с грузовиком, но, когда увидел в бурьяне над кюветом скрюченные трупы своих приспешников, встрепенулся, как-то странно икнул. Не успел Ксендз глазом моргнуть, как эсэсовец шмыгнул за кузов и кинулся в лес. Однако партизанская пуля оказалась быстрее…
— Кто стрелял? Что случилось? — тут как тут очутился Колодяжный.
— Заправляйте поскорее машину, Кирилл! Слышите, поскорее заправляйте! — повысил голос Ксендз. И тотчас же бросился в караульный отсек кузова. Дернул изо всех сил за ручку — металлические двери арестантской заперты. Неизвестно зачем еще раз дернул, а затем кинулся к убитым конвоирам, начал обшаривать их карманы в поисках ключей.
А время летело быстро и неумолимо. Вот уже и солнце выглянуло из-за верхушек деревьев, зашевелился, сонно зевнул под легким дуновением окружающий лес. С минуты на минуту могло ожить и шоссе. А появление на нем первого же военного автомобиля означало для Ксендза и Кирилла неминуемую катастрофу. Пока что единственным шансом на спасение было для них немедленное бегство отсюда. Но в металлическом чреве гестаповской душегубки изнывали люди. Кто мог бы оставить их там на произвол судьбы посреди дороги? Потому-то, рискуя собственной жизнью, Ксендз с лихорадочной поспешностью ползал на коленях возле убитых.
— Могу доложить: машина горючим заправлена, можно ехать! — подал голос Колодяжный. — А как тут у вас?
— Да вот ключей от арестантского отсека, черт бы их побрал, никак не могу найти!
— А на кой леший искать их? — искренне удивился Кирилл. — Для ловких рук любой замок — забава…
Он метнулся в кабину, вытащил из-под сиденья самый большой гаечный ключ, монтировочную лапу и полез в кузов. Сосновский слышал, как там что-то зазвенело, заскрипело. А потом до его слуха донесся радостный возглас:
— Вы свободны, товарищи! Выходите! — И в следующий миг: — Витольд Станиславович, здесь немцы!
Держа пистолет наготове, Сосновский подошел к грузовику, из которого будто ветром сдуло побледневшего Кирилла.
— Мы не немцы, мы — словаки…
В темном провале дверей показался небритый, с синим от побоев лицом человек. Незнакомец был в военном мундире неопределенного цвета, но без ремня. И почему-то держал у живота сложенные вместе руки.
— Какие еще такие словаки? Откуда им здесь взяться?
— Успокойтесь, Кирилл, и опустите свой автомат, — двинулся Сосновский к незнакомцу.
Для него не было секретом, как оказались здесь сыновья словацких пахарей и лесорубов. Еще будучи в Киеве, он узнал из немецкой военной прессы, что гитлеровской марионетке Тисо, который с недавних пор велеречиво именовал себя «верховным правителем независимой Словакии», захотелось поделить лавры победителя России с канцлером «тысячелетнего рейха» и он весной 1942 года направил на Восточный фронт свои куцые полки. Только немецкие генералы не очень спешили бросать их в наступление, ибо знали, что простые словаки отнюдь не рвутся в бой с советскими людьми. Потому-то рассовали словацкие дивизии по медвежьим углам, поручив им охранять железные дороги, военные склады и промышленные объекты. Одна из этих дивизий, оказавшись на украинском Полесье, едва ли не первой доказала, что немецкие генералы не зря сомневались. Как неоднократно свидетельствовали партизанские разведчики, словацкие солдаты не только благосклонно относились к местному населению, но и нередко помогали ему чем могли. Честно говоря, он, Сосновский, втайне лелеял надежду со временем наладить дружеские отношения со словаками, хотя пока еще точно не знал, как это сделать. И вот эта встреча…
— С кем имею честь?
— Надпоручик[7] Ян Шмат, — весьма сдержанно отрекомендовался тот, не сводя подозрительного взгляда с эсэсовских знаков различия на мундире Ксендза. — А вы кто, я могу знать?
— Хе-хе, он еще и спрашивает! Разве по нашему почерку не видно? — Кирилл кивнул на скрюченные трупы черномундирников в пожухлой придорожной полыни.
— О святой боже! Неужели вы советские партизаны? — В порыве неудержимой радости Шмат взмахнул руками, звякнув металлическими наручниками.
— Вы в наручниках? Как вы оказались в этой машине?..
Вместо ответа Шмат кинулся обнимать партизан, горячо повторяя:
— Благодарим, братки! Вельми благодарим!.. Вы зохране нас от виселиц…
Вслед за надпоручиком из темной утробы грузовика, щуря глаза от яркого света, выбралось еще трое таких же молодых парней с изможденными лицами и в наручниках.
— Онджей, Карел, Влодко! Тенто есть збавители смерти! Клянемси! — повернулся Ян к ним.
— Земной поклон вам, братки!.. Вовеки не забудем, детям и внукам поведаем!.. Благодарение и почет, братки!
Лишь несколько погодя Кирилл с Сосновским услышали:
— Проклятые боши заковали нас в железо за то, что мы отказались чинить массовые экзекуции над украинцами. Наш батальон был брошен на прочесывание лесов в район села Кодры. Там нам приказали стрелять в мирных жителей. Но мы отказались! Наотрез отказались…
— Сегодня в Житомире над нами должен состояться летучий военно-полевой суд. Мы не сомневаемся, что всех нас боши повесили бы, чтобы запугать остальных словаков…
— Вы спасли нам жизнь, и за добро мы тоже заплатим добром.
— Да сгинут Гитлер и его подстилка Тисо!.. — говорили наперебой возбужденные товарищи Яна Шмата, наверное все еще не веря своему неожиданному счастью.
Говорили, пока Сосновский не поднял руку и не промолвил властно:
— Сейчас, друзья, не время для речей. В любой миг могут появиться немцы. Всем нам нужно как можно скорее убегать с шоссе. Кирилл, помогите им освободиться от кандалов!
Через минуту на мостовую упали четыре пары наручников. Недавние смертники с наслаждением растирали отекшие кисти рук.
— Ну а теперь, как говорят, можно и по коням, — Колодяжный двинулся было к «опелю», где его ждал Ксендз. Но вдруг остановился, вынул из кармана замшевый кисет с самосадом и протянул Шмату в руки. — Это на память о встрече.
— Вы что же, оставляете нас одних? — У Яна даже лицо побледнело. — Как же так, братки?
— Видишь, человече хороший, мы спешим на боевое задание. Сам понимаешь, можем ли брать кого-нибудь с собой? Особое разрешение командира необходимо, чтобы взять в отряд граждан заграничных…
Но эти слова Кирилла породили настоящее отчаяние среди словаков.
— Что же вы делаете, братки? Мы ведь без вас погибнем… Словаки никогда не были и не будут врагами советских людей! Нас силком сюда пригнали, но оружие против русских братьев никто из нас не поднимал.
— Товарищи, возьмите с собой! Жизнью детей заклинаю: возьмите! Поверьте, умрем, но не подведем!
Но вот вперед вышел надпоручик Шмат, и вдруг настала тишина.
— Земной поклон вам от словацких воинов, — еле сдерживая волнение, начал он скороговоркой. — Вы спасли нас от пыток и надругательства, подарили жизнь. Но зачем?.. Чтобы обречь на ту же смерть? Дорога в свой батальон для нас закрыта навсегда, а пробираться отсюда домой, за Карпаты, — напрасное дело.
С Яном трудно было не согласиться: в чужом краю, среди чужих людей эти четверо ни на что не могли надеяться.
— Так посоветуйте, — глядя с мольбой в глаза Сосновского, спросил он, — как дальше нам быть, что делать? Лишь на вас наша надежда…
Совершенно случайно на считанные минуты свела судьба на Радомышленском шоссе Сосновского со словаками, но этих нескольких минут для Витольда Станиславовича оказалось достаточно, чтобы он сердцем почувствовал: перед ним честные и отважные люди, которых просто преступно было бы бросить в беде. Вот как только им помочь?
«Везти их в Малин нельзя. Отложить поиск хирурга, когда жизнь Ляшенко держится на волоске… Нет-нет, ставить на карту жизнь Данила — просто преступление! Но что же все-таки придумать?» И тут Сосновского осенило:
— Скажите, Кирилл, вы весь бензин выцедили из грузовика?
— Да что вы! В нем ведь не бак, а настоящая цистерна.
— Если я правильно вас понял, то на какую-нибудь сотню километров горючего хватит?
— Хватит и на две сотни.
— Немедленно садитесь за руль грузовика и по глухим проселкам доставьте этих людей на наш запасной пятый «маяк»… А потом — как можно скорее в лагерь! Скажите Артему, пускай перенесут Ляшенко к Семенюте и там ждут меня. Ясно?