— Чем могу служить заезжему пану?
— Мой «опель»… — указал глазами на помятое заднее крыло и оторванный глушитель, — Бил малый аварий… Надо — ремонт, надо — карош мастер. Ферштейн?
— Я-то ферштейн, только где же в этой глуши найти хорошего мастера? — кисло улыбнувшись, беспомощно развел руками староста. — У нас в селе даже печника подходящего нет…
— А бляхнер?.. Тот, кто делайт крыша… — деликатно подсказал ему ответ Ксендз. — Ну, бляхнер, жестянщик?
— Нет и таких, — отрицательно покачал головой староста. — Мы все здесь, можно сказать, гречкосеи, к металлу не способны… Вы лучше в Малин поезжайте, там непременно найдете хороших мастеров. Тут недалеко…
«Вот черти б его побрали, он спроваживает меня в Малин! Не помнит о Вухнале или умышленно не хочет помочь?..»
— Мне нужен бляхнер-мастер! — гаркнул Ксендз. — Даю айн час поиск… Не будет мастер — вон там будет твой голова! — И выразительно ткнул пальцем в телеграфный столб.
Такой тон подействовал на старосту. Он долго морщил нос, чесал пальцами затылок, потом промямлил:
— Может, разве Антона прислать… Он хотя и самоучка, но если нет лучшего… Палазя, а сбегай-ка, голубушка, к паяльщику, скажи, чтобы он поскорее пришел сюда с инструментом. Да не мешкай, дитя мое! Сама ведь все слышала…
И снова затрепетала под ветром полотняная, окрашенная в неопределенный фиолетовый цвет юбчонка босоногой Палази. И снова прохаживался туда-сюда маятником Ксендз по выгоревшему уличному спорышу, будто убаюкивая тяжелую усталость после бессонных ночей. А поодаль с непокрытой головой горбился кособокий ворсовский староста, явно проклиная мысленно этого залетного черномундирника. Лишь примерно через полчаса замаячила наконец среди кукурузных стеблей за избушками знакомая высокая фигура Вухналя.
«Как отреагирует он на мое появление здесь да еще в эсэсовском мундире? — стремился предвидеть Ксендз. — Не выдаст ли себя и меня?» И он, чтобы избавиться от нежелательных свидетелей их встречи, попросил старосту немедленно раздобыть кувшин молока. Только кривобокий и не думал сразу выполнять его просьбу:
— Будет вам, пан офицер, и молоко, и к молоку. Но разрешите сначала приказ Антону отдать. Я же здесь, можно сказать, и перед богом, и перед властями за всех в ответе… Эгей, Антон, а ну-ка пошевели скорее своими клешнями! Видишь же, пан офицер ждут. Им подсобить с ремонтом машины надо…
— Я заплачу, корошо заплачу, рейхсмаркен. Надо только работа — гут, гут унд шнеллер. Я отшень, отшень спешил! — подал голос и Ксендз, чтобы Вухналь своевременно узнал его.
Тот и в самом деле узнал его сразу. От неожиданности вздрогнул, напрягся весь, но тут же овладел собой и спокойно, слишком спокойно промолвил:
— Если пан офицер так уж спешат, нужно было бы подкатить к моему двору. А то ведь зря пропало столько времени…
— Не разглагольствовал бы, а лучше за дело принимался! — прикрикнул на него староста. — Запомни: отремонтировать машину нужно так, чтобы мне не пришлось краснеть перед паном офицером потом. Ясно?
Кряхтя, Антон опустился на корточки возле заднего колеса, долго присматривался, принюхивался к оборванному глушителю, ощупывал жесткими пальцами вмятину на подкрылке и наконец объявил:
— Дело нехитрое, отремонтировать машину можно, но не среди дороги. Глушитель только в мастерской могу подпаять.
«Ну и молодчина же! Все понял и хорошо отшивает этого выродка, чтобы нам остаться с глазу на глаз», — мысленно похвалил Вухналя Витольд Станиславович. Но для приличия вопросительно взглянул на старосту, мол, ехать с этим мастером или нет.
— Смело трогайтесь, пан офицер, это человек надежный… — понял тот его взгляд.
Кивком головы Ксендз поблагодарил старосту и сел за руль.
— Каким это ветром вас сюда?.. — почему-то шепотом обратился к нему Вухналь, когда «опель» набрал скорость и покатил по глухой улочке.
— Беда пригнала. У нас умирает человек, немедленно нужен квалифицированный хирург. Я вспомнил ваш рассказ о малинском враче и… Не может ли он помочь нам в беде? Как его зовут?
— Иван Иванович Соснин.
— А как встретиться с этим Сосниным?
— Ясное дело, в Малине. Только этот ваш мундир…
— Человек он надежный? Поручиться можете?
— Головой! Это честный советский патриот! Он не один десяток наших людей спас от немецкого рабства.
— Вот я и просил бы, чтобы вы помогли мне встретиться с ним. Скажем, сделайте вид, что во время ремонта моей автомашины поранили себе руку. Я подброшу вас в Малин. Вы пойдете на прием к Соснину и вызовете его в условленное место.
Сухощавый и жилистый Вухналь насупил брови, морща лоб.
— Нет, так дело не пойдет. Сегодня ведь воскресенье, и вряд ли мы застанем Соснина в больнице. А набиваться к нему домой…
Воскресенье… Ксендз горько улыбнулся: он давно и безнадежно перепутал дни, утратил им счет. В конце концов, не он один утратил; для большинства партизан лесная жизнь измерялась единой меркой — от похода до похода, от операции до операции.
— Нет, нам в супряге никак нельзя прокладывать тропинку к квартире Соснина, — продолжал размышлять вслух Вухналь. — Лучше сделаем так: вы добираетесь в Малин и там, например, на центральной площади спрашиваете первого же встречного, где найти начальника вспомогательной полиции Кашкина. Запомните: Кашкина. Дом этого негодяя знают даже псы малинские, так что дорогу вам точно укажут. Ну а встретившись с Кашкиным, который, кстати, живет напротив Соснина через улицу, потребуйте в категорической форме, чтобы он помог найти квалифицированного врача для срочного вызова. А поскольку лучше Ивана Ивановича врача на всей Малинщине не найти, то Кашкин непременно направит вас к нему. Вот так вы и встретитесь с Сосниным. Чинно и легально. А уж в беседе с ним сошлетесь на меня. Уверен, он выручит вас из беды.
Слушал Ксендз Вухналя и лишний раз убеждался, какой это сообразительный и осмотрительный человек. Казалось, ничего такого особенного Антон и не предложил, но, если вдуматься, план его отличался суровой простотой, логичностью действий и почти начисто исключал случайности и риск. Избегать неосмотрительных шагов, риска — это вообще было присуще Вухналю. За шесть недель сотрудничества с партизанами он ни разу не показался на глаза хозяину «маяка», хотя это и не возбранялось, не нарушил правил доставки почты, а переслать успел огромное множество всяких донесений. Иногда Ксендз даже удивлялся, как успевает этот человек собирать по окрестным селам, систематизировать информацию и переправлять ее из Ворсовки Семенюку. Во время последней встречи откровенно спросил об этом. «Когда кровь закипит в сердце от ненависти, человек и не на такое способен», — вот и весь ответ. С тех пор Ксендз проникся еще большей симпатией к Вухналю, мысленно благодарил Загравиных хлопцев, которые когда-то во время ночного перехода повстречались с этим жестянщиком (тогда он подковал им измученных лошадей, за что и получил прозвище Вухналь).
— Быть по-вашему, принимаю такой вариант встречи с Сосниным, — сказал Витольд Станиславович, когда они въехали на убогое подворье Вухналя. — А сейчас… Пока вы будете ремонтировать «опель», мне не мешало бы часок вздремнуть.
— Именно так и сделайте. Простите, что раньше не додумался предложить…
Антон проводил гостя к погребу во дворе, стоявшему поодаль, у старой липы, а потом принялся за работу. А Ксендз, переступив порог, пораженно остановился. Стены погреба были старательно выбелены и украшены липовыми засохшими ветвями в цвету, земляной пол обмазан глиной и присыпан привядшей травкой, а вдоль боковой стены на деревянном настиле лежало сено, прикрытое цветастыми ряднами. Это сооружение явно служило кому-то летней спальней. Прикрыв за собой дверь, он расстегнул китель, утомленно лег на настил и, едва коснувшись головой подушки, будто провалился в темную бездну. И спал не пошевельнувшись, до тех пор, пока Вухналь не затормошил его:
— Машина исправлена… Можно ехать…
Ксендз открыл глаза, приподнялся на локте: когда же Вухналь успел отремонтировать «опель»?.. Но увидел, что солнце уже подбиралось к зениту, и понял: спал он довольно долго. Вскочив на ноги, умылся студеной колодезной водой, выпил кружку молока и торопливо начал прощаться.
— Спасибо за все! А это — за работу, — и протянул Вухналю несколько похрустывающих рейхсмарок.
— Да вы что?! — искренне возмутился тот.
— Возьмите! Вы должны показать соседям свой солидный заработок. Непременно! А старосте, может, следует и подбросить что-нибудь… Ясно?
Тот понимающе кивнул и хитро улыбнулся. На этом и расстались.
А через каких-нибудь полчаса Ксендз уже подъезжал к бывшему стольному граду древлянского князя Мала. Проскочив мост через серебристую Иршу, начал подниматься по прибрежному взвозу к центру города, о котором еще в детстве наслушался романтических преданий. Выскочив на возвышение, с которого открывался неповторимый вид заиршанских далей, отороченных нежно-синей бахромой дальних лесов, почти сразу же оказался на весьма просторной, вымощенной булыжником площади. По словам Вухналя, это должен был быть центр Малина.
Именно здесь, возле облупленного сооружения, похожего на каланчу, остановился. Выбрался на тротуар, оглянулся — вокруг никого. Пусто, тихо, затхло. Будто страшная эпидемия прокатилась здесь, выкосила все живое до основания, а теперь сооружение дыбится под палящим солнцем, как горький памятник всенародной беды, грозное предостережение путникам. Но вот в окне дома напротив за мутными, запыленными стеклами увидел чью-то словно бы приплюснутую физиономию с клочком усов под носом и поманил пальцем к себе. Через минуту, тяжело стуча огромными сапожищами по мостовой, к нему подбежал пожилой, весь какой-то измятый, будто пережеванный, коротышка с нарукавной повязкой полицая. На ломаном украинском языке Ксендз спросил, где можно найти пана Кашкина.
— Они нынче дома находются. Это туточки недалеко. Ехать попервам надобно к костелу, а там — сворачивайте налево. А потом… — размахивая во все стороны руками, тараторил страж порядка.