— Вот это вояки! — сплюнул со зла Заграва. — Таких голыми руками, как цыплят, можно взять…
При этих словах Ксендз вдруг споткнулся, умышленно зашуршал ногами в сушняке и громко засмеялся:
— Тьфу ты, напасть! Это же нужно, на ровном месте полететь…
Четыре фигуры мгновенно отпрянули от костра в темноту.
— Кто ходит? — прозвучало предостерегающе.
— Свои, свои… — Ксендз подступил к огню, чтобы его было видно издалека. — Вот ужин вам принесли! — и положил на ворох наломанного сушняка завернутые в полотняный рушник пресные коржи и четвертушку сала.
Первым из темноты вынырнул высокий Ян Шмат. Осторожно приблизился к угасающему костру и принялся с любопытством рассматривать поздних гостей. Казалось, он верил и не верил, что перед ним советские партизаны, но наконец расцвел белозубой улыбкой, узнав в Ксендзе утреннего гауптштурмфюрера, и радостно воскликнул:
— Онджей, Влодко, Карел! Это действительно избавители!..
Зашелестели, затрещали кусты — из зарослей выскочили трое молодых парней в военных мундирах.
— Так, может, будем знакомиться? Это мои боевые товарищи — Артем и Василь…
Словаки представились, пожали ночным гостям руки.
— А мы уж было подумали: бросили нас на произвол судьбы… — искренне признался Шмат.
— Вы просто нас мало знаете.
— О, о партизанах мы много наслышаны! И от немецких офицеров, и от малинских хозяев, — загудели словаки в один голос. — Но что вы именно такие, не представляли…
— Думали, с рогами на лбу и с глазами на затылке? — мрачно спросил Заграва.
Словаки вдруг примолкли, неловко улыбаясь.
— Да что же мы стоим, как на помолвке? — пошутил Артем, чтобы рассеять возникшую неловкость. — Наверное, у всех славян значительные дела решаются за столом…
Полукругом расположились у огня, перебрасывались малозначительными фразами, а вот серьезный разговор никак не вязался.
— Ну так вот что, товарищи, не будем зря терять времени, — решительно взял в свои руки инициативу Артем. — Нам известно о вашем гуманном поступке, и сейчас мы искренне рады приветствовать вас, настоящих интернационалистов. Ведь вы, несмотря ни на что, не подчинились преступным приказам и не применили оружия против ни в чем не повинных советских женщин и детей. В конце концов, между братьями так всегда и должно быть. Нам хотелось бы, очень хотелось, чтобы этот ваш поступок послужил примером для всех словацких воинов на Восточном фронте. За тысячелетнюю историю между нашими народами никогда не было ни вражды, ни столкновений, и святейший наш долг — не допустить этого сейчас.
Словаки утвердительно кивали.
— Э, если бы не Гитлер да не этот торбохват Тисо!.. Разве мы пришли бы сюда как завоеватели? Нас силком пригнали на Украину. Но словаки не были и не будут врагами русских людей!
— Мой друг Витольд уже сказал: партизаны никогда не оставляют в беде тех, кто проявил доброе отношение к советскому народу. Вот и сейчас мы пришли, чтобы спросить: чем можем вам помочь?
Ян Шмат удивленно развел руками, дескать, какой же еще помощи просить, если вы и так сделали для нас все, что только можно сделать, — вырвали из гестаповской петли.
— Вы люди вольные и можете сейчас по собственному усмотрению выбрать для себя дальнейший путь, — продолжал Артем. — Но вы люди нездешние, и на первых порах вам придется нелегко. Так вот, когда попадете в трудное положение, можете рассчитывать на нашу помощь.
— А зачем нам сушить голову над дальнейшим путем, если его нам судьба сама подсказала? — вдруг горячо заговорил худощавый словак со знаками различия десятника[8]. — Мы уже тут думали… Назад, в казарму, нам дорога навсегда отрезана. В Словакию показываться тоже нельзя — там жандармы наверняка ищут нас. К линии фронта, где можно было бы сдаться в плен, нелегко пробиться… Следовательно, один-единственный путь у нас отныне — только плечом к плечу с вами! Так что просьбу большую имеем: примите к себе.
Просьба словаков была вполне разумной и закономерной, однако Артема как-то неприятно поразила легкость и, можно сказать, даже легкомысленность, с которой говорил о своем выборе симпатичный десятник. В партизанские отряды, по твердому убеждению Артема, людей ведь должно вести высокое сознание своего гражданского долга, а не какой-то там слепой случай.
— В самом деле, нам некуда больше податься, — по-своему понял молчание Артема Ян Шмат. — Отныне ваш враг — это и наш кровный враг. Следовательно, и дорога у нас должна быть общей…
— Только общей! До последних дней жизни общей!
— Конечно, мы понимаем: честь воевать под командованием генерала Ковпака, Калашника или Орленко нам нужно еще заслужить. И мы хотим заслужить! Дайте только оружие…
— А оружие, кстати, партизаны ни у кого не выклянчивают, а добывают в бою, — будто между прочим пустил шпильку Заграва.
— Нам бы только на первый случай. Ну, вроде как взаймы… — смутился Шмат. — А там хоть целый вагон оружия добудем. На пристанционных складах в Малине его полно. А охраняют склады словаки же…
Это сообщение явно заинтересовало Заграву. Он заерзал на месте и нетерпеливо начал расспрашивать:
— А к этим складам можно пробраться? Какая охрана? Взрывчатки там, случайно, нет?..
Но тут в разговор включился Ксендз:
— Об этом потом, Василь. — И повернулся к словакам: — Я хотел бы знать, как к вашему поступку отнеслись соотечественники? Осуждали за невыполнение приказа союзников или, может, сочувствовали?
— Видите ли, на этот вопрос вряд ли можно дать однозначный ответ. Дело в том, что ни лично я, ни Карел с Онджеем или Влодком никакого героического поступка не совершали. Это просто было стихийное проявление непокорности всего батальона… Понимаете, неделю назад нас по тревоге подняли среди ночи и спешным порядком доставили на какой-то безлюдный хуторок, где якобы незадолго до этого были советские партизаны. Потом мы в супряге с отдельным венгерским батальоном, доставленным откуда-то из Брусилова, и полицейской немецкой ротой под общим руководством оберштурмфюрера СС Бройля двое суток прочесывали окрестные леса. Никаких результатов эта облава не дала, партизан мы не нашли. А на третий день лично от Бройля поступил приказ: окружить село Крымок, расстрелять всех без исключения жителей якобы за сотрудничество с партизанами, а жилища сжечь. Вот тогда все и началось… Не знаю, у кого первого родилась идея бойкотировать этот приказ, но в считанные минуты ею проникся весь наш батальон. Стрельцы вообще отказались идти в Крымок и в знак протеста сели прямо у дороги. А командиры тоже не очень настаивали. И вот в это время появился Бройль. К своему несчастью, я первым попался ему на глаза и на вопрос: «Почему не выполняется приказ немецкого офицера?» — ответил, что словаки — не убийцы и никогда подобных приказов выполнять не будут. Ну, тут на меня сразу же набросились эсэсовцы из свиты Бройля, чтобы разоружить и арестовать. Но рядом был мой верный Карел… — С мягкой улыбкой Шмат положил руку на плечо коренастого, крутоплечего молодого парня. — Да и Онджей с Влодком вовремя подоспели. Короче, меня отбили у бошей, а батальон пешком отправили в Малин. А по дороге… Нас по одному вызывали якобы к командиру батальона и потихоньку хватали как злостных зачинщиков бунта…
— Стало быть, однополчане не догадывались, где вы и что с вами?
— Почему не догадывались?.. Но что они могли поделать?
Ксендз некоторое время щурил глаза:
— Ну а что было бы, окажись вы в своем батальоне?
Словаки переглянулись многозначительно, и после паузы за всех ответил Карел:
— Германы нас на месте расстреляли бы…
— Нет, я спрашиваю: как бы отнеслись к вам соотечественники?
— Ну, обрадовались бы… Наверное, спрятали бы… Возможно, придумали бы, как нас спасти…
— А нашлись бы такие, которые пошли бы вместе с вами в партизаны? Короче говоря, есть среди них такие, кто откровенно встал бы на борьбу с гитлеровцами?
Этот вопрос оказался нелегким для словаков.
— Среди наших однополчан много таких, кто искренне хотел бы порвать с гитлеровцами. И офицеров, и рядовых много, — негромко произнес Шмат. — Но сделали бы они сейчас это открыто?.. У каждого ведь семья… А семья того, кто перешел на сторону врага, по нынешним законам Словакии, подлежит уничтожению. Так что охотников открыто пойти в партизаны было бы немного. Иное дело, если бы подвернулся удобный случай…
— А речь и не идет о том, чтобы отправляться в леса с барабанным боем и под красными знаменами. Главное — уверены ли вы, что в батальоне у вас найдутся единомышленники, которые при удобном случае могли бы примкнуть к вам?
— Конечно, уверены! И мы можем это доказать, — заверил Шмат без колебаний.
Посветлели лица его соотечественников, заблестели глаза.
— Так вот, можете считать, что это и есть первое боевое задание вам.
— Да мы хоть сейчас готовы его выполнить!
— А вот торопиться не следует. Дайте хоть немного улечься переполоху после сегодняшнего события под Радомышлем. Да и сами отдохните малость после немецкого «курорта». С такими синяками и на люди не появишься…
— Так это что же, мы должны сидеть здесь сложа руки? — удивление, смешанное с обидой и разочарованием, прозвучало в голосе Яна Шмата.
— Вот здесь и должны сидеть, — как можно мягче подтвердил Ксендз. — А если точнее, то не сидеть, а вживаться в новую обстановку, приноравливаться к партизанским будням. Могу заверить, многое вам здесь покажется необычным и неожиданным. Хотя бы тот же быт, лишенный малейшего комфорта…
— А мы солдаты и к комфорту непривычны.
— Так-то оно так, но… Поживете — увидите. А вот когда малость обвыкнете, тогда окончательно все обсудим.
Конечно, такое решение проблемы словакам, которые успели за день все обсудить и решить, не очень понравилось, но им ничего не оставалось, как только согласиться со своим спасителем.
— Нам бы хоть одну вылазку сделать, чтобы раздобыть какое-нибудь оружие, — сказал нахмурившийся Карел. — Что, если герман сюда нос сунет? Он ведь нас, как куропаток, перестреляет…