— Оружием и прикрытием на подступах к этому островку мы обеспечим. Ну и продуктами питания, разумеется, — пообещал Артем. — Хотелось бы знать: много ли ваших соотечественников в наших краях?
— На Полесье тысяч пятнадцать наберется. Здесь вся наша дивизия.
— Дивизия?.. А где ее штаб? Кто ею командует?..
— Штаб расположен на Коростене, а командует нами полковник Мицкевич[9].
— Что это за человек?
Карел и Влодек толкнули под бока светловолосого однополчанина, сидевшего между ними.
— Брат десятника Онджея до трагической гибели под Житомиром служил первым адъютантом пана полковника… — объяснил Шмат. — Десятник Онджей, может, вы рассказали бы о пане полковнике?
Тот зарделся под пристальными взглядами, кашлянул в кулак и заговорил звонким голосом:
— Полковник Мицкевич всегда был образцом для нас с братом. Это есть мужественный и честный воин. Вельми суровый и требовательный к подчиненным, но исключительно справедливый. За таким можно смело идти в бой…
— Любопытно, любопытно… А лично вас он знает? Встречались с ним когда-нибудь?
— О, не один раз! Полковник заезжал к нам в Попрад погостить день-другой, когда во время каникул выбирался поохотиться на медведей в Левоцких лесах.
Артем коротко переглянулся с Ксендзом, потом с Загравой, который не скрывал интереса к беседе.
— Если бы только знать, как он поведет себя, встретив вас после приключения на Радомышленском шоссе… Не прикажет ли арестовать и передать в гестапо?
— Не думаю. Как и мой покойный брат, полковник Мицкевич ненавидит германов!
— Вот как! — не удержался Заграва. — Так поскорее сюда этого полковника.
— Ну что ж, нам пора, — сказал Артем и первым поднялся. — Кажется, обо всем поговорили. А о чем не договорили — договорим в следующий раз… Завтра ждите наших людей. А сейчас счастливо оставаться!..
IX
«Ну что же, посты расставлены, хлопцы проинструктированы, почтовый пакет при мне — можно начинать!» Кирилл Колодяжный уже потянулся было рукой к стеклу, чтобы постучать, как было условлено, но внезапно заколебался. И начал лихорадочно перебирать в памяти, все ли сделал, как советовал Витольд Станиславович, не забыл ли чего-нибудь. Кажется, ничего не забыл. Можно было поднимать с постели Юхима Опанасюка, однако Кирилл медлил. И это тот Кирилл, который в самых трудных ситуациях никогда не ведал, что такое страх или сомнение.
«Да что это я в самом деле… Хоть пан, хоть пропал — нужно начинать!» Постучал в угловое окно Опанасюковой хаты. Выждал немного и снова постучал. А потом и в третий раз, как и договорились с Юхимом. Партизаны напряженно ждали минуту, другую, но в жилище Опанасюка ни звука, ни шороха. Будто вымерли там все… «Этого еще только не хватало, — сплюнул со злостью Кирилл. — Куда мог подеваться Опанасюк с «родичем»? Нет ему отсюда дороги!» Уже не заботясь о конспирации, он так трахнул по раме, что хата ходуном заходила, а тревожное эхо прокатилось по двору и растаяло в смолянистой бездне за Житомирским трактом.
— Тише там, тише!.. — послышалось изнутри, и какое-то пепелистое пятно проступило в черном квадрате окна. — Шоссе ведь рядом…
В сопровождении Мансура и Грица Маршубы, которым Ксендз поручил лично опекать «родича» в странствиях группы, Кирилл, слегка пригнувшись, метнулся к крыльцу. И как только входная дверь открылась, он крепко выругался, набросившись на хозяина:
— Ты что, вздумал у нас на нервах поиграть? Почему так долго не откликался? Или, может, уже…
— Да господь с вами! Просто не слышал… Христом-богом клянусь, не слышал! Оно ведь, знаете, за день так намотаешься, что потом, только прикоснешься головой к подушке, и спишь как убитый. А еще первый сон… Вы уж извиняйте, христа ради! Не ждал сегодня. А вот в следующий раз…
Кирилл тотчас же заметил, что всегда молчаливый и какой-то словно бы недотепистый дорожный обходчик на этот раз был подозрительно разговорчив. А еще заметил нарочитость его поведения, фальшивую развязность. И сразу же вспомнил предостережение Ксендза: «Самым трудным и рискованным будет у вас первый этап: как бы Опанасюк не подложил свинью. Постарайтесь как можно скорее исключить его из игры…»
— Веди в хату! — резко произнес Кирилл, чтобы прервать разглагольствования Юхима. — Да приготовь молока: мы с дальней дороги, упарились…
На ощупь, как слепые, пробрались через загроможденные всякой домашней утварью сени в светлицу.
— Свет не зажигай! — приказал Кирилл еще с порога. — Мы ненадолго, выпьем да и пойдем.
— Как знаете. Но молока, извините, нету. Могу разве лишь кваском попотчевать. Холодненьким, прямо из погреба.
— Тащи квасок. Только побыстрее.
Юхим смотался в погреб, принес кувшин питья, и хлопцы в самом деле полакомились прохладным свежим кваском, от которого даже дыхание перехватило.
— Почты из Киева или Житомира не было? — Кирилл знал, что никакой почты здесь нет и быть не может, но четко действовал по разработанному Ксендзом плану.
— Пока что нет, — ответил Юхим ему в тон.
— Каратели не дают о себе знать? Ничего не слыхал?
— Что-то глухо.
— На шоссе какие-нибудь перемены в движении произошли?
— Не заметил. Вроде все по-прежнему.
— Ну вот что: мы оставляем здесь важную почту. Пакет командования вручишь тому, кто назовет и основной и запасной пароль. Ясно? За почту отвечаешь головой.
Ни о каком пакете Опанасюк сном-духом не ведал, поскольку об этом не было разговора во время встречи на первом «маяке» с руководителями отряда. Идея доставить Опанасюку «архиважную почту» для передачи мифическому посланцу возникла лишь сегодня, буквально за час до выхода группы Кирилла из лагеря. И подал ее Артем, чтобы усыпить бдительность «родича», тем самым объяснив ему причину неожиданного появления партизан в доме дорожного обходчика. И вот сейчас Кирилл (а он был абсолютно уверен, что «родич» прослушивает каждое промолвленное здесь слово) более всего опасался, как бы Опанасюк вдруг не стал допытываться, что это за пакет, о котором даже не заикнулись тогда на «маяке» партизанские командиры, да кому именно его передать. Но забитый на вид, какой-то даже придурковатый Юхим оказался на удивление сообразительным и догадливым.
— Не беспокойтесь, товарищи, передам, как велено. Не впервой ведь… — ответил он настолько непринужденно, что Кирилл с облегчением вздохнул.
А потом, вручая Юхиму опоясанный накрест лентой конверт с сургучными печатями, поймал в темноте и крепко пожал ему жилистую руку.
— Ну, тогда мы пошли… Потом наведаемся. А ты уж тут смотри.
Кирилл был уверен, что после этих слов Опанасюк скажет о своем несчастном «родиче», отрекомендует его как потерпевшего от оккупантов и уже потом попросит принять в отряд. Как быть, что говорить на это, Кирилл знал словно азбуку: этот «узел» они особенно тщательное отработали с Витольдом Станиславовичем. Но в соседней комнате внезапно что-то громко стукнуло.
— Хайдаров. — Кирилл инстинктивно стиснул в ладонях автомат.
Но Хайдаров и без напоминания знал свое дело. Как рысь, одним прыжком оказался у дверного косяка, изо всех сил ударил ногой в закрытую дверь, чуть не сорвав ее с петель, и направил в боковушку луч трофейного электрофонаря. В тот же миг предостерегающе щелкнули предохранители на автоматах — за раскрытой дверью партизаны увидели приземистого, головастого человека, который подслеповато щурил глаза в ярком свете, держа в руках ухват.
— Руки за голова! — как и надлежит в подобной ситуации, приказал Хайдаров. — Жива, жива!..
Растерянный, оторопевший незнакомец медленно стал поднимать короткие крепкие руки.
— Товарищи, да не тревожьтесь: это свояк мой… Родич то есть… — спохватился Юхим.
«Родич»… Так вот какой он, этот «родич», продавший палачам душу! Они ждали с ним встречи, тщательно готовились к ней, но представить никак не могли, что она окажется такой вот. Случайный грохот в боковушке, произведенный неповоротливым «родичем», свалившим ухваты, спутал все карты. Что здесь делать?
«Я не стану забивать вам голову разными советами и напутствиями, — вдруг вспомнились Кириллу прощальные слова Ксендза. — Они здесь ни к чему! Все, что может произойти, трудно предвидеть, на все случаи жизни рецептов не напасешься. Вы человек находчивый, вот сами и должны искать подходящие оптимальные решения в сложной ситуации. Главное — ведите себя естественно, без натяжек, делайте все так, как делали бы, если бы не знали, кто такой «родич». Хотя ни на миг не забывайте: рядом враг, умный и хищный…»
— Кто такой? Что здесь делаешь? — спросил Колодяжный после паузы.
Не успел «родич» рот раскрыть, а Опанасюк уже с объяснениями:
— Да говорю же вам: свояк мой.
— А ну прикуси язык! — цыкнул на него Гриц Маршуба. — Тебя спросят, когда очередь дойдет.
— Ой люди добрые! Что же это получается?.. Уже и в своей хате ты не хозяин… Ну чем провинился перед вами мой свояк, что вы к нему пристаете?
В этот момент из боковушки выскочила простоволосая женщина в одной сорочке, заголосила, как на похоронах:
— Это снова они?.. За меньшенькой пришли?.. Не дам! Не да-а-ам! — Она встала в дверях, заслонив собою «родича».
— Прекратить визг! Чтоб ни звука! — прикрикнул Кирилл гневно.
Подействовало. В комнате вдруг все затихло. Именно этого и добивался Кирилл, чтобы перевести разговор в спокойное русло и подготовить почву для дальнейшего. Опанасюк проводил жену в бовокушку и, занавесив ряднами окна, зажег каганец.
— Так мы ждем ответа, — обратился Колодяжный к «родичу», который нервно переступал с ноги на ногу в дверном проеме.
— Вам ведь Юхим истинно все сказал… — с трудом выдавил тот из себя.
— А мы не Юхима — тебя хотим послушать…
— Ну если так… Зовут меня Степаном, по фамилии Квачило. Родом из-под Лебедина, что на Сумщине…
— Из-под Лебедина?! Да ты что?.. — радостно воскликнул Гриц Маршуба.
— А что? — спросил «родич» с нескрываемой тревогой.