— Это же надо, земляка встретил! Ты давно из тех краев? Как здесь оказался?..
— Да что говорить… Спасался от смерти, вот так и оказался здесь.
— Что правда, то правда, — поддакнул ему Юхим, который стоял в сторонке, прислонившись спиной к печи. — Ты, Степуха, не стесняйся, как на исповеди, все выкладывай. Это люди хорошие, поймут все как надо.
— Оно, собственно, и рассказывать нечего. Ну, весной меня записали в управу для отправки в Германию. А я с односельчанами взял да и сбежал. Приплелся домой, а там уже полицаи ждут в засаде. Ну, схватили, руки скрутили, пинков надавали, отвезли на станцию — в телятник и снова в Германию. До Днепра довезли, а в Киеве при пересадке я снова бежал. Выбрал подходящий момент, пробил рельсовым болтом череп охраннику, а сам — деру. Вот с тех пор и слоняюсь тута, как затравленный волк…
«Вишь, какую жалобную «легенду» придумали для него гестаповцы! И побеги, и засады, и удар по черепу… Тут и расплакаться от сочувствия недолго… Что ж, пой, пой лазаря!» — мысленно возмущался Кирилл, но виду не подавал.
— Так почему же сразу об этом не сказал, а прятался среди ухватов? Не дай боже, беда могла случиться… Как же это ты так сплоховал, Юхим?
— Сначала ведь дело нужно было сделать, а потом уж… На потом я приготовил для вас очень сердечную просьбу.
— Что за просьба? — прикинулся непонятливым Кирилл. — Выкладывай. Кому-кому, а верным людям мы никогда не отказываем.
— Лично мне ничего не нужно, а вот Степе… Не дайте пропасть человеку, примите к себе…
Наступил решающий момент начального этапа операции. Предложение сделано, пускай не совсем так, как представлялось раньше, но сделано. Теперь нужно было надлежащим образом разыграть драматическую сцену перехода «родича» в партизаны.
— Попроси, Юхим, что-нибудь полегче, — сокрушенно вздохнул Кирилл. — Не я в партизаны записываю, не я из них и выписываю. Мое дело простое — выполняй честно то, что тебе прикажет командование.
— Но ведь ты с хлопцами мог бы рекомендовать Степу. Или по крайней мере хотя бы слово замолвить…
— О чем говоришь, человече добрый? Блатом у нас и не пахло.
— А мы вас тут, как христова прихода, ждали… Думали, вы в горе наша надежда и спасение. А получается… Кирилл, голубчик, да сжалься над несчастным человеком. Сам видишь, здесь ненадежное для него укрытие: рядом торная дорога и мало ли кому придет в голову заглянуть ко мне на чердак… Чует мое сердце: в случае чего оба пропадем. Так что окажи милость!
— Да пойми же, вербовая твоя голова, не могу я такие дела решать. Для этого есть соответствующая служба, а мое дело… К тому же я сейчас с группой выполняю срочное и важное задание командования. К тебе мы зашли, считай, случайно. Чтобы почту лишь доставить…
— Случайно зашли… А разве вы когда-нибудь заходили не случайно? Разве меня кто-нибудь предупреждал, когда именно нагрянут нежданные гости?.. Ну а принесет их на порог, хочешь не хочешь, Юхим, вставай среди темной ночи да поскорее подавай на стол хлеб и к хлебу. А то еще и на чистую сорочку не поскупись, на портянки что-нибудь дай… И глупый Юхим ничего не жалел, чем только мог делился. Последний кусок, считай, от рта своих детей отнимал да ночных пришельцев кормил. И никогда не требовал ни платы, ни благодарности. А вот когда Юхим один-единственный раз осмелился этих случайных гостей попросить… И о чем попросить? Чтобы человека возле себя пригрели, человека, которому если не в партизаны, то только в петлю лезть… Так вот на эту просьбу Юхимову дулю под нос сунули… — Из глаз Опанасюка покатились слезы, и он мелко затрясся всем своим худощавым телом. Но вовремя взял себя в руки и шепотом продолжал: — Оно, конечно, в партизаны не всем ворота настежь раскрыты, но ведь сами видите, кто перед вами. Да и не обязательно его вот так сразу и записывать… Вот вы сейчас на выполнение боевого задания идете. Скажите, а почему бы вам не взять моего родича с собой? Что он, мешать будет? Не думаю. А подсобить при случае сможет. А тем временем вы бы присмотрелись, изучили, чего он в деле стоит…
Слушали партизаны этот монолог и только диву давались: ну и актер же этот малограмотный, неказистый дорожный обходчик! Так умно, легко и непринужденно играл свою роль, что даже они поверили: нет у него сейчас более важных хлопот, чем только пристроить своего «родича» в партизаны. А еще эти слезы, это приглушенное рыдание. Отказать Юхиму было бы даже преступно. Но, в конце концов, ему никто и не собирался отказывать. Кирилл лишь ждал, чтобы и Квачило хотя бы ради приличия пробормотал свою просьбу. Но тот лишь хмурился у косяка и натужно сопел, втянув в плечи голову.
«Да он ведь, как черт ладана, наверное, боится партизан! — вдруг догадался Кирилл. — Сейчас точно молит господа бога, чтобы мы отказали Опанасюку». Поняв это, Колодяжный поспешил вмешаться в разговор, пока Степан Квачило не успел дать задний ход.
— Что ж, Юхим, ты в самом деле не раз выручал нас в трудную минуту. Мы это хорошо помним и, если поступать честно, не можем, не имеем морального права тебе отказать. Так и быть, принимаем к себе твоего родича. Но знай: этим самым я грубо нарушаю партизанские законы и вынужден буду нести суровое наказание.
— Моя твоя, командир, наказание равно делить будет! — в соответствии с разработанным планом поддержал Кирилла Хайдаров.
— Да ни о каком наказании не думайте, товарищи, — на радостях Опанасюк чуть не пританцовывал. — Вот увидите, вы еще опосля будете благодарить меня за этого человека…
Степану Квачило, очевидно, тоже приличествовало бы выразить свою радость, но он, как и раньше, молчал, мрачно набычившись. И это лишний раз убедило Кирилла, что гестаповский шпик не имел большого желания проникать в партизанскую среду, что сердце, наверное, подсказывало ему: если отправится сейчас отсюда — то в свою последнюю дорогу…
— Ну так что, по рукам, земляче? — с ясной улыбкой приблизился к нему Гриц Маршуба. — Поздравляю! Можешь считать, что тебе здорово пофартило. В ряды калашниковцев не так-то просто попасть…
О калашниковцах Маршуба намекнул умышленно, однако «родич» будто и не заметил этого намека. Как-то вяло пожал протянутую руку и пробормотал:
— Я рад, спасибо… От души спасибо…
— Долго мы здесь не можем задерживаться, на сборы даю четверть часа, — объявил Кирилл, стремясь как можно скорее покинуть этот дом и выбраться на оперативный простор.
— А нам больше и не нужно, нам хватит… — и тут не обошлось без Юхима.
Как ошпаренный он кинулся к шестку, вытащил оттуда торбу и, бегая по хате, набивал ее то харчами, то разными тряпками. А Квачило тем временем неторопливо, слишком уж неторопливо начал переобуваться и переодеваться, будто надеялся — что-нибудь все-таки помешает ему идти с этими лесовиками.
— Хайдаров! Отнеси-ка дозорным кваску, пускай и они малость жажду утолят. — Кирилл не знал, каким делом заняться. — И предупреди их: скоро выступаем…
Мансур с недопитым кувшином исчез за дверью. А вскоре за ним двинулись и Кирилл с Маршубой и Квачило. Суетливый и разговорчивый Юхим тоже вышел на крыльцо. Хватал каждого за руки, пожимал их своими шершавыми ладонями и все приговаривал:
— Пусть бог станет вам помощником в добром деле!.. Не забывайте тропинки к моей хате! Я буду ждать…
Партизаны поблагодарили Опанасюка за гостеприимство, пообещали вскоре навестить снова и небольшой цепочкой бесшумно направились через грядки. Выбрались на толоку, миновали лесную вырубку и наконец достигли леса.
— Стой! — подал команду Колодяжный. — Довожу до сведения, товарищи, что отныне наша спецгруппа будет состоять из восьми человек. Я взял на себя персональную ответственность принять в наш отряд еще одного человека — Степана Квачило.
— Кто такой? Как сюда попал? Кто рекомендовал?.. — посыпались вопросы партизан.
— При первом же удобном случае, я думаю, он нам все по порядку расскажет. А пока прошу относиться к нему как к равноправному члену группы. Ну а теперь — шагом арш!
…Они шли всю ночь. Шли быстро и без остановок, всего лишь раз устроив коротенькую передышку на какой-то опушке. Даже привычные к ночным переходам партизаны, кто уже отмерил пешком не одну тысячу километров по вражеским тылам, и те не могли взять в толк, куда так спешит Колодяжный, зачем он все время делает зигзаги, а не придерживается определенного курса. Заметает следы или хочет кого-то сбить с панталыку? Наконец пришли к выводу: наверное, решил преподать урок партизанской стратегии и тактики гестаповскому проходимцу, одновременно посмотреть, на что тот способен. Но, к общему удивлению, Квачило оказался выносливым и закаленным — он не только не просил сделать привал, но даже не отстал ни разу, не сбился с ноги. Упорно шагал, как бык, лишь посапывая, и не встревал ни в какие разговоры, не интересовался, куда и зачем они идут. Короче, вел себя так, чтобы его вообще в группе не замечали.
Уже на рассвете, когда позади остались добрых два десятка километров, Кирилл вывел усталых спутников в какую-то росистую ложбинку к небольшой речушке, зажатой с обеих сторон развесистыми вербами, и бросил:
— Малый привал! Всем помыться, почистить одежду и обувь!
Хлопцы рады стараться — пропотевшую одежду на землю, а сами взапуски к реке. Плеск, приглушенный смех, бултыхание. Кирилл не поддался общему искушению и не нырнул в речку. Сполоснул лишь лицо, шею, грудь и сразу же выбрался на берег. И удивился: там одиноко сидел, положив голову на колени, Квачило.
— У нас приказы касаются всех! Вы почему не у воды?
Тот утомленно повернулся и произнес не совсем уверенно:
— Да я… понимаете, я не умею плавать.
— А плавать никто и не заставляет. Умыться нужно!
Квачило неохотно встал и побрел вниз. А буквально через минуту, едва увлажнив физиономию, вернулся и уселся возле своего сидора.
«Наверное, боится, как бы не обворовали. Ну и боров же!» — Кирилл с досады даже сплюнул и отвернулся. А потом подумал, подумал и, вроде бы к самому себе обращаясь, произнес: