шпиона немедленно отконвоировали к Змиеву валу, где его до полуночи допрашивали Ксендз, Артем и Заграва. В ту же ночь все окрестные «секреты» и сторожевые посты были оповещены об этом случае и получили соответствующие инструкции.
— А вы знаете, я эту особу уже где-то видел! — вдруг воскликнул Тимофей Ярош, когда молодица с корзинкой на руке приблизилась к их «секрету». — И знаете где? Позавчера в березовой роще. Она там тоже собирала грибы…
«Ого, куда занесло по грибы! Это же добрый десяток километров отсюда… И почему ей захотелось идти именно в березовую рощу, где мы на той неделе заложили продовольственную базу?..» Недоброе подозрение закралось в сердце Павла, он нахмурился и резко приказал:
— Немедленно задержать! Я тебе говорю, Рябой. Но сделай это подальше от «секрета»… Потом проводишь ее к горелому пню, а я там буду вас ждать… На посту остается Ярош!
Плотный Антон с трудом выполз через узкий лаз из своего секретного укрытия, оглянулся вокруг, прикрыл дерном вход в «секрет» и, осторожно перебегая от дерева к дереву, кинулся за неизвестной женщиной, не упуская ее из виду. Как и раньше, она неторопливо двигалась невесть куда, вороша палочкой заросли папоротника, иногда останавливалась, приседала, что-то внимательно рассматривала на земле. Однако Антон ни разу не заметил, чтобы она клала в корзину гриб или ягоду. Хотя какие там грибы или ягоды могли быть при такой засухе в прожаренном солнцем душном лесу, когда даже неприхотливые поганки давно уже засохли на корню!
Миновав просеку, Антон ускорил шаг и начал обходить с правой стороны собирательницу грибов, чтобы повстречаться с нею через определенное время подальше от «секрета». Одна, другая, третья перебежка… И вот он, пригибаясь и тщательно маскируясь, неожиданно оказался перед той, которую должен был задержать, Вытерев ладонью пот со лба, притаился между стволами двух спаренных сосен и принялся наблюдать за женщиной, которая шла прямо на него, выискивая что-то под ногами. И что более всего поражало Антона — она нисколько не беспокоилась о своей безопасности. Даже он, потомственный полесский смолокур, выросший под зеленым шатром древнего леса, как родную хату, знал и любил эти места, и то, появляясь один в глуши, невольно прислушивался к каждому шороху, присматривался к каждому кусту, а эта молодица забрела в такую пущу и чувствовала себя будто на собственном огороде.
Когда незнакомка приблизилась почти вплотную к спаренным соснам, Антон выскочил ей навстречу и, держа руки на трофейном автомате, который висел на груди, глухо кашлянул:
— Эгей, ты кто такая? Как здесь очутилась?
От неожиданности женщина испуганно вскрикнула, уронила корзину, инстинктивно закрыла ладонями разгоряченное лицо. А в следующий миг украдкой взглянула на высоченного широкогрудого Антона, и тотчас же в ее больших зеленоватых глазах вспыхнуло не то удивление, не то приглушенная радость. Опустив руки, она произнесла воркующим голосом с напускной обидой:
— О господи, чуть сердце не разорвалось… Разве ж можно так пугать одинокую женщину в лесу?..
— Зачем же тогда одна забрела сюда?
— А разве нельзя? Разве уже и в лес не дозволяется ходить?
— Ты ко мне с такими вопросами не приставай, говори лучше…
— Да я ведь ни о чем тебя и не спрашиваю, — не давала и слова сказать молодица. — Вижу ведь: стоящий казачина. С таким не грех бы и в более тесном месте повстречаться… — И бесстыдно забегала по нему глазами, прощупывая таким взглядом с ног до затылка, что даже Антону, человеку не очень тонкой натуры, стало как-то не по себе.
— Ну так будешь говорить, кто такая и куда идешь?
— А разве не видишь? По грибы пришла…
Антон выразительно взглянул на корзину у ее ног, которая предательски светила голым донышком, и саркастически улыбнулся. Дескать, рассказывай сказки про белого бычка кому-нибудь другому, а не мне. Женщина заметила и этот его взгляд, и улыбку и сразу же парировала:
— А может, и не по грибы… Вообще, будь ты подогадливее, не спрашивал бы, почему иногда молодицы слоняются в одиночку в лесу. Особенно в такое время, когда в селе и на развод путного мужика не осталось, когда женское племя уже и дух мужской забыло…
— Документы у тебя есть? — пропустил мимо ушей все эти разглагольствования Антон.
— Господи, твоя воля, да разве же молодице непременно брать с собой паспорт, если вдруг надумается где-нибудь разжиться греховной скороминой?
— Значит, не имеешь. Тогда пойдешь со мной!
— И далеко?
— Там увидишь, — указал он рукой в направлении горелого пня.
Но она и в помыслах не имела подчиниться его приказу. Картинно сложив руки на груди, похотливо улыбалась, бесстыдно подмигивала ему, взглядом указывая куда-то в сторону.
— А может, не нужно никуда ходить? Кто нам помешает здесь измять травушку?.. Я еще таких полных да осанистых никогда в объятиях не держала. А хочется, все тело немеет, так хочется подержать! — и потянулась полными руками к Антону.
— Тьфу на тебя! — отпрянул тот обескураженно.
— Да не будь же дурачком. Счастье само к тебе в руки просится. Взгляни только, какая я статная да пригожая… Так не теряй же времени! Разве не видишь, как я дрожу? Развлечемся вдоволь да и разойдемся кто куда. И пусть бог будет нам судьей!
— Брось болтать и иди куда сказано! — Антон слегка подтолкнул ее в спину.
Вдруг она крутанулась на месте и выпалила скороговоркой:
— Дикарик мой приблудный, да разве же со спины начинают знакомство с женщиной? Ты лучше вот куда руку засунь… — и расстегнула кофту.
Антон даже позеленел от возмущения: вишь, чем надумала купить!
— Прочь, шлендра подворотная! Спрячь свое хозяйство и иди без оглядки, а то… Ты это пробовала? — ткнул он ей под нос полупудовый волосатый кулачище. — Если не пробовала, так отведаешь!
Ошеломленная таким поворотом дела, молодица тотчас съежилась, растерянно захлопала ресницами. Ее большие зеленоватые глаза начали набухать слезами, наполняться невыразимой болью, смешанной с немой обидой, а лукавая улыбка на полных губах медленно угасала, блекла, пока не превратилась в гримасу горького отчаяния. Будто побитый щенок, она понурилась, отвернулась, дрожащими руками застегивая кофточку. Потом подхватила корзинку и побрела, даже не удостоив Антона взглядом.
Поникшая, ссутулившаяся, беззащитная в своем горе, равнодушно плелась лесом, не проявляя ни малейшего любопытства, куда и зачем ее ведут. Антон сбоку смотрел на нее, и постепенно его начало охватывать сомнение: «А нужно ли было вообще задерживать эту женщину? Что подозрительного заметил в ней Проскура? Подумаешь, мимо «секрета» прошла. Лесом же сотни людей ходят…» С каждым шагом это его чувство все больше крепло и разрасталось, пока не переросло в раскаяние. «И почему я разъерепенился, зачем так грубо повел себя с ней? Возможно, это обыкновенная солдатка? Эх, бревно я!» Антон уже готов был загладить перед ней свою провинность, только не знал, как это сделать. Вот если бы она догадалась обернуться и начать разговор… Он ждал, что она в конце концов действительно обернется и скажет хотя бы слово. Но та за всю дорогу даже головы не подняла.
Вот так они приблизились к горелому пню, где их уже ждал приведший себя в порядок Проскура. После печального случая в малиннике под Медвежьим Током руководство отряда предложило всем командирам сторожевых нарядов на отдаленных «секретах» при задержании и проверке подозрительных лиц непременно прибегать к уже испытанному на практике «методу Дришпака». И вот сейчас, разложив на коленях трофейный планшет и изображая озабоченность, сидел на высохшем, как кость, бревне под обугленным пнем когда-то рассеченного молнией старого дуба туго затянутый блестящими ремнями в черный эсэсовский мундир человек.
Как только молодица увидела его, сразу же словно бы споткнулась, походка стала неровной, как у человека, идущего по колючкам. Оглянувшись, она пораженно взглянула на Антона, и в этом взгляде он будто отгадал затаенный вопрос: «Так ты, оказывается, продажная шкура?..» А еще он заметил: ее лицо мгновенно покрылось багровыми пятнами, а руки невольно потянулись к поясу. Несомненно, встреча с эсэсовцем была для нее неожиданнее грома при ясной погоде.
— Пан начальник, — не называя звания, обратился Рябой к своему командиру, как и нужно было обращаться в таких случаях, — позвольте отдать рапорт: при попытке проникнуть в запретную зону задержана вот эта особа…
— Кто такая? Откуда?
— Какие-либо сведения о себе она отказалась давать.
— Документы!
— Обыска я не проводил, она утверждает, что никаких документов при себе не имеет.
До сих пор Проскура не удостаивал задержанную взглядом, но при последних словах Антона оторвал наконец глаза от планшета и с нескрываемым удивлением посмотрел на нее. А потом встал и, постукивая видавшим виды прутиком по голенищу, обошел вокруг, осмотрел со всех сторон, как придирчивый покупатель. И не нашел в ней ничего такого, что могло бы насторожить. Обыкновеннейшая сельская молодица — дебелая, загоревшая, крепкая, налитая силой. «А не поторопился ли я с ее задержанием? — где-то в глубине сознания мелькнула мысль. — Пускай бы себе шла своей дорогой… Как теперь с ней быть?» Но вдруг вспомнил, как она ползала на четвереньках на дне ложбины, рылась в суглинке, который хлопцы выбирали, оборудуя «секрет», и переносили в мешках в колдобину. И им овладело обыкновенное человеческое любопытство: что же там нашла и спрятала за пазухой эта молодица?
— С какой целью шла в запретную зону?
— А где сказано или написано, что эта зона запретная?
— Разве не слыхала о появлении в лесах партизан?
— Я к сплетням не прислушиваюсь.
— Оружие имеешь?
— Не смешите, пан эсэсман! Разве ж не видно, что при мне ничего нет? Или, может, вас уже пугает чисто женское оружие?.. — И она похотливо улыбнулась.
— А здесь что? — Проскура прутиком указал на заметный бугорок, выступавший из-под пояса полотняной сорочки.
Дерзкую молодицу будто кипятком ошпарили. Она вся зарделась, на лбу мгновенно появились капельки пота. Антон уже имел случай убедиться, что эта особа далеко не робкого десятка, поэтому такое ее поведение и удивило, и насторожило.