— За находчивость всем объявляю благодарность, — сказал Артем и без всякого перехода скомандовал: — Отряд, в колонну по два…
Пока партизаны строились на просеке, прилаживая и располагая на плечах поклажу, Артем дал группе Дришпака сигнал отхода — три желтые ракеты. Затем выслал главный походный дозор. А через минуту в мерцающих отсветах отдаляющегося пожара колонна уже продвигалась на север. Возле перекосившейся беседки осталось только отделение Колодяжного, которое, прикрывая отряд, должно было дождаться группу Дришпака и уже вместе добираться к переправе на Ирпене.
Угасли в небе ракеты, и еще более темные сумерки окутали все вокруг. Сгорбившиеся под ящиками с патронами и медикаментами, отягощенные мешками с солью и сахаром, партизаны на ощупь двигались по давно не хоженной просеке. Одна-единственная мысль сейчас владела всеми: поскорее бы добраться до Ирпеня! Никто никого не подгонял, но с каждой минутой становился все шире и стремительнее шаг каждого партизана. В предутренней тишине слышно было лишь надсадное дыхание, похрустывание сушняка и шуршание подошв по выветренному песку. И так километр за километром…
За крутым поворотом внезапно начался спуск в лесной овраг, заполненный слепой темнотой и болотной духотой. По разрытой весенними потоками, заваленной разными палками и старыми пеньками просеке идти становилось все труднее. Вот в середине колонны кто-то споткнулся, с разгона ступив в невидимый ров, сердито ругнулся. Через миг уже позади слышен треск, глухой стук, сдавленный стон.
— Товарищ командир, привальчик бы… — послышался чей-то нерешительный голос. — Хотя бы дух перевести да поклажу с плеча на плечо переложить…
Артем сам видел, что нужно было сделать хотя бы кратковременную остановку (впереди у них еще дорог да дорог!), однако не мог, просто не имел права решиться на это. Как бы после не пришлось платить большой кровью за этот минутный отдых!
— Реже шаг! А об отдыхе забыть! Привал сделаем только за Ирпенем…
И никто из партизан не сетует на командира. Ведь рассвет не за горами, а они все еще под самыми стенами Киева. О какой тут передышке можно думать? И они идут и идут, обливаясь соленым потом и до крови кусая пересохшие губы. Скорее бы за Ирпень! А он, проклятый, будто нарочно убегает куда-то в серую безвесть. И не одному из них в сердце закрадывается невольное сомнение: а что, если до восхода солнца так и не удастся выбраться из этой пущи?..
Когда небо над головой начало постепенно блекнуть и просвечивать нежной синевой, в лесу вдруг потянуло влажной прохладой. Легкое дуновение ветерка донесло запах сена и торфянистой топи. До предела утомленные и встревоженные, партизаны бросаются вперед, за какую-то минуту добираются до опушки и останавливаются — впереди, сколько охватишь взором, седеет мягкое одеяло приземистого тумана. Наконец! Наконец-то выбрались на приирпенские луга!
— Где командир? Немедленно проведите меня к командиру! — доносится от головы колонны.
Через миг к Артему препроводили посланца от главного дозора.
— Путь к Ирпеню свободен, — доложил он. — Главный дозор с невольницами уже на том берегу. Меня послали провести вас напрямик к переправе…
И вот уже отряд, вытянувшись причудливой цепочкой, следом за проводником сбивает обильные росы на высокой отаве. У каждого на сердце облегчение — теперь до переправы рукой подать! Но самая первая мысль — как утолить жажду? Потому-то, как только добрели до реки, сразу же стремглав кинулись к воде. Становились на колени, приникали пересохшими губами прямо к плесу и пили, пили такую сладкую, такую животворную ирпенскую воду. Торопливо споласкивали раскрасневшиеся лица, смачивая грудь и плечи, и снова приникали к воде.
«Бгу-ух!» — эхо далекого взрыва внезапно тугой волной прокатилось над ирпенской поймой и мгновенно подняло всех на ноги. Это взрывались мины Павлюка. Следовательно, на территорию только что опустошенного ими профилактория уже вступили прибывшие из Киева вражеские войска.
Вскоре и второй взрыв донесся издалека.
— Приготовиться к переправе! Саперы, вперед!
Но партизаны, едва услышав эти взрывы, мгновенно взвалили каждый свою ношу на плечи и принялись быстренько выстраиваться вдоль речки. Но без шума, без суеты и толкотни. Ибо, готовясь к походу на Пущу-Водицу, не раз всем отрядом на лесных ручейках или болотцах учились преодолевать водные переправы. Поэтому каждый из присутствующих четко знал порядок форсирования речки и теперь спокойно ждал своей очереди.
Первыми на противоположный берег, как и надлежало, тронулись саперы из бывших военнопленных, которые еще неделю назад изготовили, а этой ночью навели через Ирпень наплавной плот-мосток, доставив его сюда по частям под сеном на подводах. Держась за туго натянутый и закрепленный между берегами канат, предусмотрительно обернутый белым полотном, они придирчиво прощупывали ступнями плотно увязанные между собой тугие кули из тальника, изо всех сил притопывали на каждом шагу, дабы убедиться, что осиновые жерди с нанизанными на них кулями нигде не разведены между собой и не сорваны с прикола стремительным течением. Скрипели, похрустывали под их тяжестью длиннющие, связанные между собою слеги, прогибались кули из тальника, но все же надежно держали на воде.
Следом за саперами на тот берег перенесли все еще не приходившего в сознание Мотренко. И потянулись по извилистой тропинке в сизых сумерках живой вереницей через каверзную речку…
Коротки, удивительно коротки летние рассветы над Ирпенем! Не успел отряд переправиться на левобережье, как на небосклоне, там, где восток, кто-то украдкой развернул гигантский веер с радужным перебором нежных красок, и сразу же мириады звезд в зените одна быстрее другой начали блекнуть, угасать, а вокруг на лугах заметно посветлело. Разгоралось погожее летнее утро.
— Застряли! И тут, черт побери, застряли! Теперь нечего и думать, чтобы уложиться в намеченный график, — нервничал Артем, с тревогой посматривая то на часы, то на пламенеющее небо.
Командиры взводов также с мрачным видом вслушивались в беспорядочную стрельбу, доносившуюся из лесу, и волновались за Колодяжного и Дришпака, которые со своими группами оставались на лесных просеках. Как там у них? Успеют ли до восхода солнца форсировать Ирпень? Сумеют ли оторваться от преследователей?..
Вот подбежал посланец главного дозора:
— В Заирпенье все спокойно. Дорогу между Гостомелем и Раковкой перекрыли. Так что можно трогаться…
— Эгей, на подводах, там у вас все готово?
— Готово! Готово! — в один голос закричали партизаны, хлопотавшие возле до отказа нагруженных трофейной поклажей возов.
Распорядившись оставить у переправы две пароконные подводы, на которых группа прикрытия после форсирования Ирпеня и уничтожения наплавного временного мостика могла бы догнать отряд, Артем коротко отдал приказ на ускоренный марш.
Дружно щелкнули кнутами погонщики, застоявшиеся кони весело рванули с места — колонна следом за проводником из главного дозора потянулась напрямик к затерянным среди тумана песчанистым пригоркам, за которыми лежала дорога на Гостомель. Двигаться по болотистым лугам на подводах — дело далеко не простое. В дождливое лето здесь не всюду ступала даже нога косаря, а перезревшие, пожухлые травы и камыши до самых декабрьских морозов шумели под дуновением ветра, не тронутые косой, но нынешний сезон оказался таким засушливым и жгучим, что на ирпенских поймах высохли почти все заболоченные топи. Затвердевшая торфянистая почва проваливалась под копытами коней и колесами возов. Поэтому то тут, то там раздавались треск ломающихся телег, тревожное ржание, приглушенная ругань погонщиков.
Все же колонна не остановилась ни на минуту: под завязшие по самые ступицы возы партизаны без команды мгновенно подставляли собственные плечи, выхватывали из мокрых колдобин и на руках выносили на более сухие места. И снова шли, упрямо продирались сквозь все преграды на запад, то и дело оглядываясь на щербатую темную полоску леса в заирпенской дали. Как там хлопцы Дришпака и Колодяжного? Почему так внезапно затихла перестрелка? Удастся ли им до восхода солнца догнать отряд?..
Наконец все облегченно вздыхают — треклятая ирпенская пойма осталась позади! Правда, вскоре отряд ожидали новые, не менее опасные дороги: вокруг села да села (слева — Гостомель, Балановка, впереди — Блиставица, а справа — Раковка, Озера, Лулянка), и в каждом — полицейские постои. Вот почему отряд должен был незаметно проскользнуть между этими селами, чтобы нигде не обнаружить себя и не ввязаться в бой. Ведь не было ни малейшего сомнения, что из Киева в пригородные гебиты — дымерский, бородинский и макаровский — уже наверняка поступили категорические приказы местным гарнизонам перекрыть все дороги, как можно скорее вцепиться в «хвост» партизанам и сковать, затруднить их продвижение до подхода военной подмоги. Так что нужно было в любую минуту ждать полицейскою разъезда. Но об этом никто сейчас не думал, всех переполняла радость оттого, что счастливо преодолели ирпенский рубеж.
Миновав заросшие нетронутыми бурьянами пригорки, колонна без каких-либо приключений пересекла торный проселок на Раковку и следом за новым проводником из главного дозора потянулась по выгоревшей под июльским солнцем, вытоптанной, затвердевшей толоке. Неуютно, тревожно почти сотенным скоплением двигаться на рассвете по чистому полю: колонна видна очень далеко, а вокруг ни малейшего укрытия. Невольно все снова ускоряют шаг, чтобы быстрее уйти с этого пустыря, и вскоре замечают в сизых сумерках впереди околицу села.
— Взять левее от Озер! Ускорить шаг и прекратить разговоры!
Колонна сразу же свернула с выгона в сторону клина нескошенных хлебов и, топча перестоявшуюся реденькую рожь, вскоре оказалась на укатанной полевой дороге, ведшей на запад. Поскольку главный дозор не подавал никаких тревожных вестей, отряду было приказано двигаться именно по этому большаку, чтобы поскорее выбраться из плотно заселенной Приирпенщины.