Надпоручик иронично улыбнулся, покачал головой:
— О боже, как мы иногда близоруки! Неужели непременно нужно быть коммунистом, чтобы иметь мужество смотреть правде в глаза? Если хотите, я по убеждениям в самом деле коммунист, хотя пока еще и не являюсь членом этой партии. Да и не только я! Каждый разумный человек легко может прийти к подобным выводам, если он честен.
Ответ был исчерпывающим. Однако Стулке, к его собственному превеликому удивлению, хотелось поговорить с этим так неожиданно открытым собеседником. И он спросил, умышленно провоцируя Шмата на откровенность:
— А не кажется ли вам, надпоручик, что за самостоятельность и свободу своего народа нужно дорого платить? Кровью и жизнью платить!
— Самостоятельность? Свобода?.. И это говорите вы, сотник, проштудировавший множество наук в лучших университетах Европы?.. Извините, не понимаю. Не хочу понимать! Ведь простому лесорубу не составляет трудности понять, что вся эта наша «государственность» выползла из-под пелены фашистской диктатуры Гитлера. Свобода Словакии — это фикция, чистейший бред! Мы все под пятой проходимцев типа фон Луддена[20] и Карманиса[21].
— И вы пришли от партизан, чтобы сказать мне об этом?
— Не совсем так. Но в конце концов мы должны же были когда-нибудь с вами сверить взгляды!
— Никчемное занятие! Я не продаюсь и не вербуюсь.
— Пан сотник, как можно? Я считал вас… Зачем так оскорбляете? Неужели думаете, что если я всегда молчал, то мало и думал? Я искренне, а вы…
— За искренность весьма благодарен! А теперь скажите: ваше решение стать советским партизаном окончательное?
— Иного быть не может. С ними все мы четверо соединены самой судьбой, потому и пойдем одной дорогой, какой бы она ни была.
Стулка снова неторопливо прошелся по комнате, низко склонив голову.
— Зачем же вы тогда пришли ко мне? — спросил он после минутного размышления.
— За помощью!
— Вот как! — в который уж раз пораженно остановился сотник. — И чего же вы хотите?
— Нам нужно оружие. Пока партизаны дали нам взаимообразно все необходимое, но дело нашей чести — добыть оружие самим. Только таким образом мы можем завоевать право быть бойцами Калашника… Я знаю, на пристанционных складах в Малине огромное множество трофейных русских винтовок, патронов, взрывчатки. Эти склады охраняют наши стрелки…
— Вам нужно оружие, чтобы стрелять, возможно, и в словаков?
— Это оружие будет использовано против поработителей наших братьев-украинцев. Хотя как ни огорчительно это признавать, а мы, словаки, притащившиеся на Украину в обозе Гитлера, невольно стали завоевателями. И народ Украины имеет все основания обращаться с нами так, как всегда обращались угнетенные с оккупантами.
— Прекрасную перспективу нарисовали вы для своих соотечественников, надпоручик.
— Каждый народ имеет право рассчитывать на ту перспективу, которую он заслужил. Будущее словаков в их руках…
— Что вы хотите этим сказать?
— Не понимаете, пан сотник? Не верю. Вы, человек образованный и мыслящий, давно уже должны были понять элементарную истину: гитлеровской коалиции ни за что не одолеть русичей. Занятые территории — не аргумент! В данном случае действуют другие факторы. Какие именно?.. Давайте вспомним, чем закончилось нашествие гуннов, татаро-монголов, шведов, турок, французов в тысяча восемьсот двенадцатом году. Наконец, сколько армий и всяких интервентов отправлялись в крестовый поход против красной России два с лишним десятка лет назад. Ну, а что из этого вышло? Пшик! Как говорят, как бы высоко лягушка ни прыгала, ей все равно слона не проглотить. То же самое касается и Гитлера. Рано или поздно, а он закончит на мусорной свалке истории. Бесспорно! Но я себя спрашиваю: чего ждет тогда мой родной край? Ужас пронизывает мое сердце при самой мысли о будущем. Каждый искренний патриот уже сегодня должен заботиться о том, чтобы спасти честь своего народа. И дело, которое мы зачинаем с Карелом, Влодеком и Онджеем, возможно, и станет первой ступенькой возрождения…
— Вы ставите своей целью разжечь среди словаков национальную вражду? Правильно я вас понял?
— Мое самое большое стремление — собственным примером показать родакам, что словакам не по пути с фашистской кликой Тисо, что мы можем избрать иной путь…
Заложив руки за спину, Чеслав Стулка медленно двинулся в отдаленный угол комнаты и, глядя себе под ноги, негромко начал декламировать:
Проходят годы, пролетают,
А люд словацкий крепко спит,
Будить никто и не спешит.
Вокруг могилы вырастают,
Словаки к мирно почивают,
А время движется,
Летит…[22]
Потом внезапно остановился напротив Яна Шмата и, не скрывая иронии, спросил:
— А вас, надпоручик, не манит слава Яношика?[23] Может, вы и есть тот, кто нас разбудит?
— Что вам ответить?.. Я не из тех, кто стелет себе мягкую постель в хате, которая вот-вот должна быть охвачена пожаром. Когда родное околье в опасности, о собственных удобствах мы должны забыть.
— Хорошо говорите, Ян! Но понимаете, на что толкаете меня, офицера, присягнувшего на верность словацкой армии?
— Безусловно. Я указываю вам путь национального возрождения.
Ломая себе пальцы, Стулка снова забегал по комнате. Невидящими глазами блуждал по всем закоулкам, будто разыскивая что-то, и, казалось, совсем забыл о своем ночном госте.
— Что ж, надпоручик, в большинстве случаев правда на вашей стороне, — заговорил наконец Стулка не останавливаясь. — Словакам давно уже нужно думать, как выбраться из смердящего болота, куда нас затащил Тисо с компанией. Правда, путь, который вы избрали, возможно, не самый лучший, но… Главное, что вы не плесневеете в безделии, а, как умеете, движетесь к высокой цели. Жаль лишь, что сейчас я ничем не могу вам пособить. Я нахожусь под домашним арестом…
— Под арестом?! — ахнул Шмат. Во что угодно мог он поверить, но чтобы образец армейского послушания и дисциплины сотник Стулка оказался под домашним арестом, нет, такое ему даже во сне не могло примерещиться.
— Да, я уже второй день нахожусь под домашним арестом, — заметив сомнение Яна, подтвердил Стулка. — Хотя откуда вам знать, какая здесь закрутилась карусель!
В Малине в последние дни в самом деле произошли необычные события. И началось все с коварного ареста эсэсовцами его, Шмата, и троих стрелков. Как только об этом стало известно в батальоне, словаки заволновались. Первым взбунтовался взвод Гайдаша. Тут же к нему присоединились стрелки других подразделений. Они выдвинули категорические условия: до тех пор, пока четверо их однополчан не будут освобождены из эсэсовской тюрьмы, словаки не покинут казарм. Остерегаясь, как бы этот бунт не послужил причиной вооруженной стычки с немцами, которая, кстати, уже давно назревала, командование дивизии направило протест высшему военному руководителю житомирского генерал-комиссариата и потребовало немедленно передать задержанных под словацкое правосудие. Ответ генерала Крайцинга буквально потряс всех. Немецкое командование официально сообщало, что четверо задержанных словаков вместе с конвоем пропали без вести во время переезда в Житомир.
— Даже командир дивизии полковник Мицкевич расценил этот ответ как неуклюжую ложь, — рассказывал сотник. — Он, видимо, решил, что эсэсы сгоряча вас расстреляли и теперь не знали, как выкрутиться из ситуации. Ну а когда об этом узнали стрелки батальона… Это, скажу вам, было критическое мгновение! Схватив оружие, они бросились к гарнизонной комендатуре. Хвала Иисусу, что немцы нутром почуяли, куда клонится дело, и разбежались из Малина как мыши, а то бы кровавого побоища не избежать. Правда, за разгромленную до основания комендатуру кое-кому, к сожалению, придется предстать перед военно-полевым судом…
— Вам это тоже угрожает?
— С командира всегда спрашивают в первую очередь за проступки подчиненных.
— А поручик Гайдаш с чатаром Очаком… Скажите, они принимали участие в разгроме немецкой комендатуры?
— О, именно эти голубчики и заварили всю кашу!
— Где они сейчас?
— Разумеется, под следствием. Боюсь, через день-другой их с несколькими такими же «героями» переведут в коростенскую тюрьму.
«Так вот почему мы не застали ни Осипа, ни Михала! Бедные хлопцы, они сейчас в тюремных камерах, а все из-за нас…»
— Чем им можно помочь?
— Это нам с вами не под силу. Слишком широкую огласку обрела вся эта история. Возмущенный произволом бошей, полковник Мицкевич направил рапорт главнокомандующему. Теперь все зависит от генерала Чатлоша. Если он проявит характер и согласится с выводами командира нашей дивизии, что каратели спровоцировали словацких стрелков некорректными по отношению к союзникам и юридически незаконными действиями, тогда считайте…
Неожиданный предостерегающий стук в ставню не дал Стулке закончить мысль.
— Это знак мне, — чтобы развеять тревогу сотника, сказал Шмат и быстро направился к выходу. — Предупреждение, что кто-то сюда идет…
— Так куда же вы? За ширму! А то еще на крыльце столкнетесь… А я почему-то не очень хотел бы, чтобы сейчас вас здесь видели…
Через минуту Шмат сидел на застеленном цветастой занавеской диване, у изголовья которого на прикрепленной к стене полке красовался роскошный радиоприемник, каких Ян никогда не видел. Вскоре скрипнула дверь, и чей-то очень знакомый голос отрапортовал:
— Пан сотник, имею приказ передать, чтобы вы быстро прибыли в штаб батальона по вызову пана командира дивизии полковника Мицкевича…
— Хорошо, приду.
— Пан сотник, приказано без промедления!
— Так, может, вам приказано еще и конвоировать меня?
— Извините, пан сотник, вы не так меня поняли… Не конвоировать, а ради вашей безопасности сопроводить. Сейчас ведь такое время, что поодиночке лучше не ходить.