Одни погибли, другие растерялись — осталось нас только пятеро. Одним словом, отряд как таковой исчез, не появившись на свет…
«Все повторяется… Все повторяется… Наверное, всем нам суждено пройти через горнило неудач и неумения», — подумал Артем. Ведь их отряд рождался не в меньших муках. Да иначе вряд ли и могло быть. Народными мстителями становились люди, которые до войны занимались каждый своим делом и в помыслах не имели, что им придется с оружием в руках сражаться на оккупированной территории. О борьбе в глубоком вражеском тылу они знали разве лишь из книг или из рассказов участников гражданской войны. Только в мирные дни писалось и говорилось в основном о подвигах и победах бойцов невидимого фронта, но почему-то редко упоминались теневые стороны партизанского бытия. Когда же вчерашние труженики оказались на партизанском рубеже, на них свалился целый ворох, казалось бы, будничных проблем, без решения которых была бы просто немыслимой настоящая борьба с фашистами. И огорчительнее всего, что не у кого было спросить, как, скажем, наладить снабжение отряда продуктами питания и всяким снаряжением, как приучить людей спать под открытым небом под обложными дождями, как организовать транспортировку и лечение раненых, не говоря уже о решении сугубо военных проблем. До всего приходилось доходить на ощупь, очень часто расплачиваясь за неопытность, неумение большой кровью. Лишь любовь, беззаветная любовь к Отчизне, помноженная на нетленную ненависть к врагу, помогла им преодолеть большие и малые трудности. И теперь, после нескольких месяцев пребывания в лесах, пусть и не такой уж многочисленный, но закаленный в боях и походах отряд, можно сказать, крепко встал на ноги и превращался в реальную силу. Но ведь для этого понадобилось несколько месяцев…
— Первые ступеньки во всяком деле едва ли не самые трудные, — задумчиво сказал Артем, покусывая засохшую травинку. — Но если уже у кого-нибудь хватит сил и терпения их преодолеть, тому успехи в будущем обеспечены. Это уже проверено.
Цымбал иронично улыбнулся:
— А вот я из собственного опыта пришел к другому выводу: чтобы иметь успехи, кроме сил и терпения необходимо еще и везение. Вот скажите: чем объяснить, что я столько сил вложил, столько времени затратил, чтобы сплотить ядро будущего отряда, а все пошло прахом в один момент? Если бы хоть сейчас мог себе объяснить, в чем заключалась моя ошибка… А что она была допущена — факт неоспоримый.
— В таком деле без ошибок не обойтись. Кто мы, в конце концов? Кустари на ниве партизанской стратегии. Следовательно, поле боя — наша единственная академия…
— Потому-то и не имеем права допускать ошибок. Ведь ошибка в бою всегда стоит крови… Не повторить ее потом можно, а исправить — нет!.. После чупреевской трагедии я дал себе клятву: не повторять ошибок и отплатить сторицей за первую неудачу! Метнулся снова по хуторам и селам, но… Недаром ведь говорят: новый дом легче построить, чем отремонтировать обгоревший. Неизвестно откуда, но жандармам стали известны имена моих сподвижников, и они в один день уничтожили их семьи. Поэтому даже самые преданные патриоты, опасаясь расправы над родными, не спешили становиться под мое знамя. Вступить в отряд Калашника — пожалуйста, а вот отправляться бог весть с кем и куда… Все же с горем пополам сагитировал и вывел я в лес около двух десятков людей. Только что мы могли сделать оккупантам такими силами? То молочный пункт разбили, то кандыбовскую полицию в щепки разнесли, то скирды немолоченого хлеба сожгли… на большее ни сил, ни умения не хватило. Но все это не более чем комариные укусы для фашистов…
Проводив Колодяжного с Мансуром, возвратился на пасеку Ксендз. Чтобы не привлекать к себе внимания, на цыпочках подошел к командиру и потихоньку опустился рядом с Артемом.
— Вот и решил я честно доложить о своих бедах киевским товарищам. Недавно отправился в город, встретился с Александром Сидоровичем и выложил все, как на исповеди. Он выслушал меня внимательно и поставил первейшую задачу: установить с вами связь и влиться в ваше соединение, чтобы общими силами громить врага. Так что, если хотите, я прибыл сюда как посланец Александра Сидоровича…
— Это кто же такой — Александр Сидорович? — удивился Артем.
— Как — кто? Один из тех, кому партия поручила возглавить борьбу в тылу врага. Товарищ Пироговский.
Ксендз от неожиданности даже вздрогнул:
— Простите, какой Пироговский? Не тот ли, случайно, что до войны работал на Чоколовском лесозаводе?
— Он самый. Вы с ним знакомы?
— Да приходилось когда-то встречаться… Можете устроить нам встречу с товарищем Пироговским?
Цымбал неопределенно пожал плечами:
— Я могу только передать Александру Сидоровичу, что установил с вами контакт и вы имеете желание встретиться с ним… Надеюсь, он примет ваше предложение.
— Тогда вот что, — сказал Артем, — давайте отложим решение всех дел до следующей встречи. Но желательно, чтобы она произошла в присутствии Пироговского. И без особых затягиваний.
— Что ж, я не против.
— Когда и где может состояться встреча, пускай решает Александр Сидорович. Мы заранее принимаем его условия. Единственное пожелание: мы предпочли бы встречаться не в Киеве, — добавил Ксендз.
— Я тоже думаю, что вам незачем появляться в городе.
— Когда вы можете поговорить с Пироговским?
— Да хоть завтра! За сутки, надеюсь, доберусь до города, если в дороге ничего не случится.
— Наши хлопцы отвезут вас туда. И назад могут доставить, если не будете долго там задерживаться.
— А что мне в Киеве долго делать? Поговорю с Александром Сидоровичем — и обратно. Хотя трудно сейчас что-нибудь наперед загадывать…
— Что ж, тогда, как говорят, в добрый путь и до лучших встреч!
Распрощавшись с Цымбалом, Артем с Ксендзом сразу же отправились на первый «маяк». Были возбуждены, окрылены и словно бы даже обновлены, наполнены радужнейшими надеждами. Это подумать только: скоро будет установлена связь с киевским подпольем!
— Ну, Витольд Станиславович, кажется, выбрались мы на торную дорогу! Теперь не будет носить нас по волнам событий, как утлый челн в штормовом океане. Отныне мы будем иметь надежный компас! — буквально пьянел от мечтаний Артем. — Что вы на это скажете?
— Я не люблю загадывать наперед. Тем паче вслух. Есть такое поверье: неосторожным словом можно вспугнуть удачу, которая робко приближается…
Артем помолчал и произнес:
— Наверное, вы правы. Пока что не будем об этом…
И в самом деле, за всю дорогу они не говорили о будущей встрече с Пироговским, хотя каждый тайком только о ней и думал. Чтобы как-то убить время, в который уж раз завели речь о подготовке очередной боевой операции с целью захвата местечка Иванков, где, по данным разведки, на строительстве моста через Тетерев работало несколько сот советских военнопленных. Потом обдумывали, где раздобыть взрывчатку, из-за нехватки которой люди Павлюка не могут регулярно устраивать диверсии; говорили о необходимости создания в отряде интернациональной группы, ядро которой должны были составить словаки; о необходимости оборудования партизанской типографии. А вот о Пироговском, о перспективах, которые откроются перед отрядом после установления связи с киевскими подпольщиками, даже не заикнулись.
Уже катилось солнце к горизонту, когда они наконец добрались до знакомой гати над пересохшим лесным ручейком. И вдруг услышали какой-то гомон, возбужденные голоса на Семенютином подворье. А вскоре увидели расхристанного простоволосого Заграву, который стоял возле старого дуба за углом хаты и распекал кого-то:
— И куда только тебе бог руки вставил! Говорю же: выше, выше! Да не дергай так, провода ведь, как раз плюнуть, оборвешь! Осторожнее, ирод!..
Лишь теперь Артем с Ксендзом заметили на вершине дуба разутого Синило, прилаживавшего к стволу длинную палку, от которой тянулась к раскрытому окну проволока.
— Что здесь происходит?
— Военная тайна, товарищ командир, — хитро сверкнул глазами раскрасневшийся Василь. — Разве лишь по секрету могу сказать: выходим в большой мир… — И жестом пригласил прибывших в хату.
Там они кроме Ляшенко застали сухопарого Андрона Павлюка. Собранный и сосредоточенный, он сидел на корточках с отверткой в руках возле стола, в центре которого величественно, будто на троне, стоял громоздкий, умело сколоченный из полированного дерева ящик-куб с серебристым матерчатым кружком посередине и множеством черных пластмассовых ручек настройки под ним.
— Подарок полковнику Ляшенко от братьев-словаков… — так и сиял от счастья Заграва. — Первоклассный, скажу вам, аппаратик! От Токио до Нью-Йорка все станции принимает…
— Царский подарок! — даже причмокнул языком Ксендз. Сколько месяцев охотился он за таким вот радиоприемником, сколько специальных групп снаряжал — и все напрасно. В селах и до войны подобная вещь была большой редкостью, а у немцев никак не удавалось ее раздобыть. Вот и вынуждены были жить, как в погребе, не ведая точно, что происходит в мире. И вот наконец! — Интересно, где же все-таки раздобыли такую шикарную штуку?
— У пана надпоручика Шмата.
— Они что, в Малин к своим наведывались?
— С моего, извините, разрешения. Чего же им было изнывать от безделия?
— Своевольничаешь, Василь! А если бы их там схватили?..
— Если бы да кабы… Кто ног не мочит, тот и рыбки не ловит. А Шмат, можно сказать, золотую рыбку поймал. Вы бы только услышали, какие они вести принесли! Нам предлагают негласный нейтралитет: мы не трогаем словаков — они не трогают нас… Даже более того: словаки будут кое в чем нам помогать. У Шмата есть интересный план по этому поводу. Очень интересный!
Приподнялся на локоть Ляшенко:
— Знаешь, Артем, с этим славным Шматом тебе стоило бы поговорить…
Честно говоря, Артем и сам об этом подумывал. А после Загравиных слов твердо решил: со словаками надо встретиться немедленно.
— Вот что, Василь, поезжай-ка к словакам и пригласи их сюда.