Прежде всего он вырыл поодаль узенькую летнюю печку, из всякого металлолома выложил в ней колосники, соорудил над ними из кусков кирпича невысокие стенки, а на этих стенках надежно укрепил ось с прилаженным к ней жестяным коромыслом-желобом, который вместе со снарядом или бомбой можно было приближать к пламени или отдалять от него. А чтобы оно, это пламя, всегда было равномерным, а следовательно, и выделяло постоянное количество тепла, вместо поленьев применял древесный уголь, который выжигал тут же, в яме. Лишь после того, как удалось отрегулировать температуру в коромысле-желобе, со снарядного стакана наконец густо потекла в подставленный котелок темно-оранжевая патока тола. В первый же день Иван вместе с Марком Безуглым, согласившимся ему помогать, выплавил не менее полутора пудов первосортной взрывчатки.
— Да вы настоящий бог горна, Иван! — восторженно воскликнул Павлюк. — Кому же, как не вам, распоряжаться на этой «кухне»?
И засел Иван сиднем на этой «чертовой кухне». Напарники каждый день мотались в разные концы, чтобы снабдить его сырьем, мастерили из вылитых им шашек боевые заряды, приноравливались использовать вместо детонаторов ручные гранаты, а он с Марком Безуглым все раскачивал и раскачивал над огнем не использованные армией боеприпасы. Случилось так, что даже на испытании первых зарядов ему не пришлось присутствовать. Разве же он мог отлучиться с «кухни»? Слышал лишь от Павлюка, что все заряды сработали безукоризненно.
Но настоящее признание и одобрение их работа получила после похода в Пущу-Водицу, когда с помощью изготовленных ими мин отряду удалось задержать карателей на лесных просеках под Киевом, а потом и до основания разгромить карательный батальон на Тали. С тех пор почти каждый день от Змиева вала отправлялись подручные Павлюка на диверсии, а громкое эхо от взрывов на гумнах и лесопилках, на мостах и вражеских складах катилось по всему Полесью, сбивая гитлеровцев с панталыку. Но через несколько недель поступил приказ прекратить подобные операции. Случилось это тогда, когда на «чертову кухню», расположенную на той стороне Змиева вала, прибыл командир отряда и спросил:
— Товарищ Павлюк, какие запасы взрывчатки вы имеете сейчас в своем распоряжении?
— Да с горем пополам полцентнера наскребем.
— Маловато… Очень даже мало!
— С каждым днем становится все труднее добывать неиспользованные армейские боеприпасы.
— Подсобим вам в этом деле. Но не разбазаривайте тол на мелкие диверсии. Пора уже переходить к большим делам. Так что готовьте крупные заряды… — И он поведал о замысле учинить такую боевую операцию на железной дороге, чтобы одновременно вывести из строя коростенскую и фастовскую ветки, по которым немецкое командование осуществляет через Киев снабжение своих армий на Восточном фронте.
— Ну вот, дорогие товарищи, пришла и на нашу улицу свадьба, — радовались павлюковцы. — Давайте же приготовим хороший каравай!
Только где же это видано, чтобы выпечка каравая происходила без запарки?! Настала и для подрывных дел мастеров горячая пора. С группами сопровождения Юстин Терлецкий и Котька Крутикишка спешным порядком отправились соответственно к фастовской и коростенской железнодорожным веткам, чтобы подыскать наиболее удобные для подрыва места. Иван с Марком Безуглым, можно сказать, круглосуточно вытапливали из доставленных загравинцами и довгалевцами боеприпасов тротил, Геворг Папаян и Флор Подкорытов укомплектовывали из готовых шашек полуторацентнерные заряды, а Павлюк ворожил над детонаторами к этим зарядам, в тысячный раз рассчитывая силу начального энергетического импульса. Каждый всю душу вкладывал в порученное дело, четко представляя после услышанных на политзанятии сводок Совинформбюро, как трудно сейчас приходится советским войскам на фронтовых рубежах и как необходима им действенная помощь. За работой они и не замечали, как проносились дни и ночи. А через трое суток, когда из разведки возвратились Котька и Юстин, могли доложить командирам, что подготовка к операции полностью завершена. Но перед тем как отправиться в штаб отряда, Павлюк собрал своих сподвижников, чтобы определить составы диверсионных групп и провести последнее инструктивное совещание.
— Начнем с основного — комплектования групп. В фастовском направлении со мной пойдут Флор и, разумеется, Терлецкий в качестве проводника. А под Коростень…
У Ивана при этих словах, казалось, сердце провалилось куда-то в низ живота от опасения: неужели и на этот раз обойдут его вниманием? У каждого из присутствующих на боевом счету уже были взорванные и мостики, и локомобили, и полицейские помещения, только он оставался в стороне от настоящего дела. И сейчас Ивану больше всего на свете хотелось, чтобы выведение из строя Коростенской железной дороги было поручено именно ему. Видимо, это его затаенное желание сердцем почувствовал Павлюк, потому что после минутного раздумья сказал:
— Думаю, будет справедливее всего, если группу в составе Папаяна и Крутикишки, которая отправится в коростенской направлении, возглавит уважаемый наш товарищ Потепух. Он давно это заслужил…
Никогда еще не чувствовал Иван себя таким счастливым, как в тот миг. Впервые в жизни ведь доверили ему такое почетное и ответственное задание! Поэтому собирался он на свою первую боевую операцию с необычайным подъемом, будто на собственную свадьбу. Пока Павлюк был в штабе, Иван помылся, тщательно побрился, надел чистое белье, до блеска натер подаренный полковником Ляшенко за честную службу трофейный немецкий автомат. Ну а инструкцию, как закладывать под рельсы и подрывать заряд, заучил, будто набожный святую молитву.
Возвратившись из штаба, Павлюк сообщил:
— Товарищи, выступаем немедленно! Каждой группе командование выделяет подводу и прикрытие. Операции нужно провести одновременно на обеих железных дорогах. А именно — завтра на рассвете. Так что сделайте для себя надлежащие выводы…
Вскоре к расположению павлюковцев подкатили две подводы, верхом на конях подъехали Дришпак и Чудин со своими отделениями. Они помогли подрывникам перенести и уложить на возы стопятидесятикилограммовые заряды, корзины с гранатами, мотки кабеля, лопаты. Павлюк лично проверил укладку боевого снаряжения и, оставшись довольным, сказал:
— Ну, вот и настал наш час. Но давайте присядем, как водится, перед дорогой…
Хлопцы молча опустились на землю.
— Наверное, мне надлежало бы сейчас произнести какую-нибудь речь, — подал голос командир отряда, пришедший к отправляющимся на боевое задание, — но не уверен, нужна ли она. Вы сами не хуже меня понимаете ситуацию. Скажу только одно: если операция, на которую вы сейчас собрались, закончится удачно, она, возможно, по своим результатам будет самым значительным боевым вкладом нашего отряда в дело победы. Вывести из строя одну из крупнейших транспортных артерий, соединяющих гитлеровский рейх с Восточным фронтом, это наиреальнейшая помощь, которую мы ныне можем оказать действующей армии. Потому-то просьба к вам: сделайте это дело так, чтобы наши там, на берегах Волги и на взгорьях Кавказа, могли хотя бы чуточку легче вздохнуть…
— О чем речь, сделаем! — загудели павлюковцы. — Если пообещали, можете не сомневаться…
Вот Котька Крутикишка вскочил на передок воза, взмахнул кнутом, после того как за его спиной расположились Потепух с Папаяном, и коростенская группа в сопровождении кавалеристов Аристарха Чудина первой направилась к переезду через Гнилое болото. Время уже было не раннее, а они должны были в обход сел и торных дорог преодолеть более тридцати километров, чтобы добраться до того места на железной дороге, которое Котька избрал для диверсии. Добраться, не напоровшись нигде на полицейских патрулей, пробить под железнодорожным полотном штольню для заряда и во что бы то ни стало до рассвета вывести колею из строя. Задание не из легких!
Только оно ни в малой степени не тревожило Ивана. В приподнятом настроении от сознания своего высокого долга он ехал со спокойной уверенностью, что выполнит, просто не может не выполнить такого важного боевого задания. И не думалось ему о будущей операции, а вспоминались почему-то двойные радуги на полнеба после июльских ливней над безбрежным пшеничным полем. А еще переливающееся манящее марево над степным горизонтом в полуденную пору, из которого проступают причудливые голубые озера… О, сколько раз он отправлялся к ним, будучи подпаском у горбатого Павлушки, но так никогда и не мог добраться…
Котька оказался первоклассным проводником. Миновав стороной все села и не заблудившись в лесах и на пустырищах, он примерно в полночь вывел своих спутников на песчанистый косогор, поросший редким лесом, и, остановив выбившихся из еил коней, объявил:
— Отдавай концы, швартуемся! Железная дорога не далее как в сотне шагов отсюда…
— А почему бы не подъехать к ней поближе? Заряд ведь нелегко переть на такое расстояние…
— Дальше — чистое место, на дорожных обходчиков можно напороться.
Прежде чем переносить к железнодорожному полотну тротил и инструменты, Иван с Геворгом решили взглянуть, что же за место избрал Котька для диверсии. Следом за ним двинулись по склону в туман, который низко стлался над высохшими болотистыми участками. Спотыкаясь на колдобинах, они вскоре приблизилась к высокой крутой насыпи, неведомо когда и кем насыпанной среди болота, и осторожно шли вдоль нее, пока не добрались до каменного одноарочного виадука, под которым проходила не то сточная канава, не то дренажный канал, густо заросший осокой.
— По-моему, сам бог велел здесь закладывать заряд… — прошептал Крутикишка, указав на верхний стык насыпи с каменной опорой виадука.
Ему не возражали. Для железнодорожной диверсии лучшее место в самом деле трудно подыскать. Если разнести в клочья виадук, оккупанты не скоро возобновят движение поездов на этом участке дороги.
— Что ж, приступим к делу! Времени очень мало…
Сообща перенесли тротил, гранаты, лопаты. Потом выслали по колее в разные стороны от виадука дозорных из группы Чудина и подступили к насыпи, чтобы пробить в ней штольню для мощного заряда. Отправляясь на операцию, никто из них всерьез это и за работу не принимал. Подумаешь, большое дело — выдолбить в насыпи какую-то там штольню, когда они в Змиевом валу целые подземные галереи сумели пробить! Но на самом деле это оказалось далеко не просто. Густо перемешанный с дресвой, утрамбованный за десятилетия окаменевший суглинок никак не хотел поддаваться лопате, а разбивать его, как надлежало бы, ломом было опасно — в ночной тишине удары лома слышны за сотни метров. Потому-то и пришлось им попеременно, натирая волдыри на ладонях, сантиметр за сантиметром терпеливо вгрызаться в неподатливый грунт. Хорошо, что хоть отбрасывать его можно было сюда же, в заросли осоки. И все же работа продвигалась крайне медленно. Потому что кроме почвы была еще и другая помеха — считай, через каждые полчаса по насыпи проносились, в основном на Киев, длиннющие товарняки, и землекопам то и дело приходилось бросать лопаты, падать в заросшую канаву под аркой и замирать.