— Холера с ним, с этим Чатлошем! Лично у меня пути с ним разошлись и, наверное, никогда не сойдутся.
— Молите всевышнего, что так оно вышло. Иначе… Вы себе даже не представляете, какую лавину непредвиденных событий может вызвать огласка, что вы воюете в супряге с большевистскими партизанами. Советовал бы вам, и притом искренне советовал бы, не дразнить судьбу и десятой дорогой обходить Малин.
— Вы хотите сказать, что нам лучше всего было бы забыть сюда дорогу? — Шмат чеканил каждый слог.
— Не совсем так, друже. Просто в жизни я исповедую принцип, что словак не имеет права отрекаться от словака. А тем более, когда тот в беде. Но одновременно словак не имеет права накликать беду на голову другого словака. Разве не так? Я за оправданный риск, а не мальчишеское геройство.
— Конкретно: мы можем рассчитывать на вашу помощь?
— Безусловно! Только лично я, как офицер, верный воинской присяге, не смогу помогать вам. Но обещаю: мешать другим не стану. Если хотите, имейте дело с чатаром Очаком и поручиком Гайдашем. Мне же на глаза постарайтесь не попадаться. Разве лишь в случае исключительной необходимости.
— Все ясно, пан сотник. Спасибо за откровенность.
— Не сердитесь на меня, Ян, — Стулка стиснул руку Шмата, — пока большего для вас я сделать не могу.
— На страж! — нехотя поднял Шмат руку и направился к выходу.
От сотника Стулки Шмат в сопровождении верного Карела двинулся через огороды к дому, в котором квартировал Михал Гайдаш. Была поздняя пора, и ему пришлось долго тарабанить в окна и двери, пока не проснулась и не вышла на крыльцо пожилая хозяйка.
— Поручику Гайдашу секретный пакет из штаба. Прошу позвать его на выход! — прибегнул к хитрости Шмат.
Через минуту-другую на крыльце появился заспанный, простоволосый Михал, обутый на босу ногу, в наброшенном на плечи кителе.
— Прошу не удивляться и ни о чем не спрашивать! — шепнул Шмат ему на ухо. — Пройдем лучше в сад, там поговорим.
— А с чего это ты взял, что я должен удивляться или о чем-то расспрашивать? — спросил Михал с непринужденностью, даже равнодушием, будто расстались они не далее как вечером. Однако Шмат заметил, что сонливость поручика будто ветром сдуло.
Когда они торопливо пересекли подворье и оказались за перелазом на тропинке, ведшей в настороженно притаившийся сад за грядками, Гайдаш вдруг схватил Шмата в объятия, прижал к груди:
— Так из какого штаба ты принес мне, Янек, секретный пакет?
Шмат еще до прихода в Малин наперед знал, что по-детски искренний и добродушный, до безрассудности горячий и бескомпромиссный Михал будет несказанно рад их встрече. Вот почему он не стал сейчас тратить лишних слов, а сказал напрямик:
— Из партизанского, друже.
— Серьезно? Хотя можешь не убеждать: я давно знал, что вы на той стороне…
— Такое скажешь: знал! Откуда?
— Представь себе, своим умом дошел. Грешен, правда, в первый момент поверил слуху, что вас боши потихоньку постреляли, а когда хорошенько поразмыслил над этой историей… А времени у меня достаточно было: сидел ведь в кутузке! Так вот, когда я взвесил все, пришел к выводу: не боши вас, а вы их прикончили и удрали в лес. Знаю ведь тебя, хитрюгу, ты из воды сухим выйдешь.
— Нет, Михал, все было совсем не так, как ты думаешь. Нас спасли советские партизаны. Абсолютно случайно…
Забравшись в глубину сада, они опустились на густую отаву возле ствола старой яблони, и Шмат начал рассказывать о необычайном приключении на Радомышльском шоссе, о путешествии по лесному бездорожью в тюремном фургоне к секретной партизанской базе, о встрече и беседе с очень симпатичными красными командирами…
— Какое удивительное стечение обстоятельств! Везет же людям… — тяжело вздохнул Гайдаш.
— Нашел кому завидовать! Судьбу нам, конечно, нечего гневить, но для уважающего себя человека невелика приятность чувствовать себя нахлебником. А мы как раз в партизанском отряде находимся на положении захребетников. Тем только и занимаемся, что едим, спим, загораем… И это в то время, когда партизаны вершат настоящие дела.
— А кто же вам мешает взяться за настоящее дело? Или, может, не за что поквитаться с бошами?
— Я всегда был того мнения, что настоящие долги незачем выплачивать медяками, а звонкой монеты мы пока еще не имеем. Ты, случайно, не догадываешься, зачем я пробрался в Малин в столь позднее время?
— Хе-хе, загадал, называется, загадку. Да каждый на твоем месте прибился бы сюда, чтобы сагитировать охочих в красные партизаны. Так вот, я сразу откровенно тебе заявляю: меня уговаривать не нужно. Михал Гайдаш уже вдоволь нахлебался тисовской похлебки, он не имел и никогда не хочет иметь ничего общего с законченными палачами, называющими себя армией немецкого фюрера. Мне давно уже хочется плюнуть на все, но куда только деваться? И именно сейчас подворачивается счастливая возможность соскочить с фашистской брички, так я непременно воспользуюсь ею и с охотой перейду на сторону славянских братьев. Их дело святое, они борются за свободу своей отчизны, так разве же не честь для любого порядочного словака стать с ними плечом к плечу? Должен заметить, что после недавних здешних событий не один я так мыслю в нашей роте. Стало быть, охочих пойти за тобой, Ян, окажется достаточно.
Как ни огорчительно было Шмату, но он должен был погасить запал своего друга:
— Нет, дружище, не звать вас в партизаны пришел я сюда. Таких полномочий партизанские командиры мне не давали и вряд ли могли дать. При нынешних условиях открытый переход на сторону большевиков хотя бы мизерной группы наших воинов был бы только на руку фашистам. Это позволило бы им начать против словаков суровые репрессивные меры. Короче, такая акция выглядела бы скорее провокацией, чем заранее обдуманной боевой операцией. Партизаны на такие вещи никогда не пойдут.
Поник, сгорбился, будто надломившись, поручик.
— Не горюй, Михал! — обнял Ян его за плечи. — Я рад, что жизненные цели у нас совпали. Это главное! А встать плечом к плечу с братьями, борющимися за свободу своей отчизны, можно, друг мой, и не соскакивая с теперешней брички. Ради общего добра, возможно, даже и лучше, если вы будете оставаться на этой бричке. Вот мы с Карелом, Онджеем и Влодком, скажем, сейчас абсолютно безоружны, а в пристанционных складах в Малине лежат целые горы трофейного русского оружия, взрывчатки, военного снаряжения. И было бы совсем неплохо, если бы двери этих складов раскрылись перед нами…
То ли Гайдаш не понял намека Яна, то ли, быть может, впал в глубокую задумчивость, но никак не среагировал на эти слова.
— Я, конечно, понимаю, дело это слишком рискованное. Поэтому, чтобы не накликать на ваши головы беды, ни на чем не настаиваю. Подумай, взвесь и, если не найдешь возможным принять мое предложение, скажи честно, обижаться не буду.
— А не пошли бы вы ко всем чертям, пан надпоручик? — вдруг взорвался гневом Гайдаш. — Да разве ж ты не видел, что я буквально не находил себе места в последние месяцы, прятался от мерзостей жизни в пьяном угаре? Потому что понял наконец, в каком смердючем болоте оказался, однако не ведал, как из него выбраться. И вот ваша четверка показала собственным примером всем нам тропинку из безвыходного положения. Возможно, она и не самая прямая, но в нашем положении… Для людей, которые оказались средь необозримого океана безнадежности, увидеть вдоль горизонта не то чтобы крошечную полоску спасительного берега, но лишь его едва уловимые, размытые далью пунктиры — это жизненно важное дело. А ты говоришь… Сейчас я просто прикидываю, как передать в полное ваше владение эти склады со всем их содержимым. Если хочешь, сделаем так: я с довереннейшими стрелками сбиваю замки и ломаю запоры, а вы приходите с партизанами и берете что захотите и сколько захотите.
— Более глупого плана и придумать трудно! — Шмат не скрывает своей досады. — А ты подумал, что будет потом? Мы пришли и ушли, а вас эсэсовцы как котят перевешают на телеграфных столбах за пособничество партизанам.
— Дудки! Руки у них коротки. По армии, говорят, разослана специальная немецко-словацкая директива о введении принципов военного судопроизводства и суровом подчинении союзнических контингентов войск национальной юрисдикции.
— Нашел чему радоваться! Какая разница, кто будет набрасывать вам петлю на шею — немецкие фашисты или словацкие гардисты? Что касается меня, в этой ситуации целесообразнее всего действовать тихо, незаметно, без лишнего риска. А главное — к осуществлению всей операции следует привлечь минимальное количество людей. И притом самых доверенных.
— Все ясно, — даже заерзал на месте Гайдаш, поняв, на что намекает Шмат.
В Малине рота сотника Стулки только тем и занималась, что охраняла немногочисленные промышленные предприятия, железнодорожную станцию, пристанционные пакгаузы и временные склады. Ни для кого в местечке не было секретом, что особого рвения в службе словаки не проявляли. Более того, ходили слухи, что словацкие стрельцы тайком пробираются в помещения складов, выносят оттуда мешками зерно, фураж, трофейное армейское обмундирование, хомуты, колеса военных фургонов и то ли обменивают на продукты, то ли просто раздают населению.
— Мне думается, чата Осипа Очака вполне справилась бы с этим делом.
— Несомненно. После той истории с арестом могу с уверенностью утверждать: на чатара Очака, как и на его стрелков, можно положиться во всем. И в связи с этим у меня возникла интересная идея… Вам вообще не нужно появляться возле складов. Стрелки Очака сами проделают замаскированные лазейки в пакгаузе, сами проникнут туда во время патрулирования и вынесут сколько нужно оружия, хоть тонну взрывчатки и патронов. А потом незаметно перебросят из зоны охраны и спрячут в условленном месте. Вам останется только приехать сюда в удобное время и потихоньку забрать все.
— Вот это уже слова мудрого стратега!
— Единственная забота: когда пошлют мой взвод в наряд на станцию?..
— Скоро, Михал, скоро. Об этом разреши мне позаботиться.