Забыв обо всем на свете, партизаны только головами покачивают: ну и молодцы же синиловцы! Ну и находчивые!
— Слушай, друг, подойди-ка сюда! — обратился к Семену Парменов.
Тот подошел к бричке, склонился над раненым радистом.
— Просьбу к тебе имею: возьми вот… В знак благодарности. — Он протянул командирские ручные часы с покрытыми фосфором стрелками и циферблатом.
А солнце тем временем медленно скрылось за горизонтом, на просеки хлынули из зарослей сумерки. Пора было выступать в поход.
Не дожидаясь команды, партизаны выкатили из укрытий возы, впрягли в них коней и с сумерками тронулись в дорогу. Не менее полутора часов продирались вдоль берега, а когда наконец выбрались из лесу, перебрели Каменку и напрямик через стерню взяли курс к дороге на Соколово.
— Куда же мы движемся? Почему свернули с маршрута? — подскочил к командиру Синило, который задремал было на телеге со своими помощниками после дневных странствий в Бебехи.
— Все правильно, Семен. Сейчас наш курс — на Бантыши. Нужно же Парменова где-нибудь на лечение пристроить…
— Ого-го-го, дай нам боже ног, чтобы до утра туда добраться.
— Эх, не были бы только дороги перекрыты после вчерашнего… Хотя боюсь, что сейчас нас всюду высматривают.
Беспокоился Матвей не зря. Оказалось, все дороги между селами были перекрыты постами и секретами. Об этом стало известно в первом же за Каменкой хуторе. Как только Павло Проскура с Антоном Рябым и Тимохой Ярошем, которые ехали в головном дозоре, приблизились к его околице, из темных кустов за придорожной канавой будто кнутом щелкнуло:
— Ни с места! Пароль! — И предостерегающе клацнули затворы.
— Подвижный дорожный патруль войск СС! — поняв, что напоролся на полицейскую засаду, мгновенно нашелся Проскура и, чтобы выпутаться из этой ситуации, решительно потребовал: — Старший поста, на выход!
Только никто не спешил выходить на дорогу. Полицаи явно держали на прицеле ночных конников и выжидали.
— Да долго мы будем здесь торчать? — воскликнул Ярош. — Разве не слышали: перед вами подвижной эсэсовский патруль!
— Ги-ги, так мы и поверили… — донеслось насмешливое из кустов. — А почему разговариваете по-нашему?
— А по какому же с тобой, болван, разговаривать? Или ты, может, по-немецки понимаешь?
Подействовало. После небольшой паузы осторожно зашелестели ветки за рвом. На дорогу, стуча сапожищами, вывалился какой-то детина и недовольным голосом спросил:
— Ну, так чего хотели?
— Как ты разговариваешь со старшим по званию, олух! Скажи спасибо, что мы спешим, а то бы… Слушай, здесь обоз подвод не проезжал? — наклонившись из седла, прошептал Павло доверительно. — Наша воздушная разведка обнаружила в этих местах перед заходом солнца какой-то конный обоз. Вы что-нибудь можете сказать о нем?
Услышав это, а может, рассмотрев в темноте эсэсовские знаки различия на черных мундирах всадников, полицай из придорожного «секрета» мгновенно перевоплотился. Вытянувшись, он отрапортовал, что никакие подводы здесь не проезжали. И вообще мимо их поста даже мышь не прошмыгнет.
— Вот молодцы! Но куда же это обоз мог деваться? — пустился на хитрость Проскура. — Слушай, а по бездорожью не обошли они ваш хутор незаметно?
— Может быть… Если они поехали через луга, то запросто могли вдоль ручейка добраться до Шкуратов.
— Ну, спасибо. Вы тут внимательно смотрите, а мы… От нас они не уйдут.
Получив такую информацию, головной дозор изо всех сил рванул назад, чтобы предупредить товарищей об опасности.
Как и объяснил местный полицай, Довгаль свернул колонну на луга и повел напрямик к Шкуратам. А оттуда по стерне да толокам — на Лупляне, Межигор, Ратайлов. Вот так всю ночь и плутали они от села к селу, избегая торных дорог да недобрых глаз. Утро встретило их на давно не топтанном полевом проселке, стремительно спускавшемся по косогору к отдаленной ложбине.
— Эх, черт возьми, припоздали! — с досады хлопнул себя ладонью по колену Довгаль, глядя на пламенеющий горизонт, над которым мечтательно повисли позолоченные облака. — Занять бы где-нибудь еще ночи…
— А может, все-таки попробуем доскочить?.. Если подналечь… До Бантышей отсюда самое большое с пяток километров осталось.
— Что ты, Семен! А как потом обратно среди бела дня?.. В конце концов, и это для нас не самое главное. Мы пришли да и ушли, а что будет с Григором и Софьей… Нет, Коздобычей мы не должны ставить под удар!
— Все это так, но посмотри на радиста. Боюсь, не дотянет до вечера, бедняга. Нужно что-нибудь придумать.
Вслед за дозорными подводы покатились в ложбину, которая, извиваясь между холмами, собирала в свое ложе окрестные буераки и за третьим или пятым изгибом превратилась в настоящий овраг с густо заросшими подлеском пологими скатами. Все время Довгаль молча покачивался в седле, обдумывая каждый дальнейший шаг, а когда обоз достиг колодца между тремя березами, резко остановил коня, объявил:
— Вот здесь и будем дневать! Проскура, принимай командование взводом. Располагайтесь, маскируйтесь, организуйте наблюдение и круговую оборону, а я… Прихвати, Семен, ручной пулемет — и за мною! — и с места пустил коня в галоп.
Синило даже не подумал спросить, куда ведет его командир. Каждый, к кому бы ни обратился Матвей, почитал бы за честь сопровождать его хоть в самый ад. Разумеется, Синило не без гордости двинулся за своим взводным. Продравшись сквозь кустарники, они по ручейку, который журчал от колодца по дну ложбины, выбрались на луг, простершийся до пруда.
— Жди меня здесь. Я скоро вернусь… — Соскочив возле кустов ольшаника с коня, Матвей бросил поводья Семену и широким шагом направился к облысевшему глинистому пригорку, за которым виднелись в зарослях садов бантышевские хаты.
Сторожко оглядываясь, он прокрадывался по знакомой тропинке к трухлявым, дуплистым яблоням, и грудь его наполнялась неосознанной, давящей тревогой. Когда-то в этом саду развеялись его светлейшие надежды, а что сейчас приготовила ему судьба в аккуратной хате с резными ставнями под развесистым берестом? Матвей наверняка знал: никто не ждет его в этом доме, никто не обрадуется его приходу, однако поднимался на крыльцо с затаенной радостью, смешанной с беспокойством.
— Снова ты? — открыв наружную дверь, вскрикнула Софья.
— Снова… Григор дома?
— А где же ему быть?
— Может, выйдет?
— Григор сейчас нездоров.
— Что с ним?
— А это у тебя, Матвей, я должна была бы спросить, что ты сделал с ним в ту растреклятую ночь, — рубанула Софья с недобрым блеском в глазах. А потом глухо: — Ну так проходи, чего же насупился?..
Пригнув голову, чтобы не удариться лбом о притолоку, Матвей ступил в светлицу. В сизых утренних сумерках сразу же увидел обложенного подушками Григора, который полулежал на диване у раскрытого углового окна, но не узнал его. Со времени их последней встречи Григор очень осунулся, высох, пожелтел и напоминал сейчас морщинистого подростка. Но более всего Матвея поразили глаза Григора. Еще совсем недавно такие ясные, нежно-голубые, как утреннее небо, они сейчас словно бы опустели, угасли в темных впадинах под вылинявшими, поредевшими бровями, стали какими-то блеклыми, будто припорошенные пеплом.
— Здорово, Григор, — сняв картуз, слегка поклонился Довгаль.
— Что-то меня здоровье не балует, — попытался тот улыбнуться. Но вместо улыбки на бледном лице появилась такая вымученная, такая болезненная гримаса, что Матвей невольно опустил глаза. Жалость резанула ему сердце, напомнив о провинности перед этим человеком. За что он избивал его? Только за то, что Софья сделала Григора своим избранником, отдала ему сердце…
«Какой удивительный поворот судьбы! — думал Довгаль, стоя перед Коздобычем с непокрытой головой. — Когда-то я чуть было не искалечил его сдуру, а сейчас пришел за помощью…»
— Так каким ветром тебя сюда занесло? Может, своих захотелось проведать?
— Что правда, то правда, — неопределенно промолвил Матвей, колеблясь, говорить Григору о раненом радисте или не нужно? Как может помочь он Парменову, если сам прикован, и наверное надолго, к постели?
— Ну, с Бородой все в порядке. Через неделю-полторы может встать в строй, а вот с Бреусом… Раны, правда, уже затянулись, но сил ему нужно еще набираться да набираться. Главное для него сейчас — добрый харч, а у нас, сам знаешь, какие достатки. Если бы не те ваши ночные подарки…
— Только обязательно ли их тайком подбрасывать? — стрельнула от зыбки антрацитом глаз Софья, и Матвей мгновенно понял: она догадывается, кто тайком приносит еженедельно и оставляет на их крыльце котомки с продуктами.
— Ну, если так… Тогда позвольте не тайком… — Он вытащил из кармана принесенную Семеном из Бебехов тысячу рублей и положил на стол.
— Деньги? Это зачем же? — вспыхнул Григор. — Неужели думаешь, мы с Софьей все это за деньги?..
— Да разве я идиот? Просто подумал… понимаете, советовал бы вам купить коровенку, ну, для поддержки раненых. Кому сейчас под силу лишний рот в хате держать? А их у вас целых три…
— Да, по правде говоря, мы не сами ваших людей содержим, теперь у нас много помощников…
— Ну, это только к лучшему! — обрадовался Довгаль и взглянул в окно.
Вот-вот должно было взойти солнце. Пока не проснулись Бантыши, нужно было немедленно сматывать отсюда удочки. Только как же быть с Парменовым?
— Ты что, уже собираешься? — заметил смятение Довгаля Григор. — Почему так спешно? Хоть присядь с дороги, перекуси чем бог послал. Софья, попотчуй гостя!
— Спасибо, но некогда. Меня ждут…
— А никто из ваших не нуждается в медицинской помощи? — сам пришел на выручку Матвею хозяин.
И тут Довгаль торопливо поведал о подобранном в лесу советском авиаторе.
— Так почему же ты до сих пор молчал? Немедленно несите его сюда!
— Далеко он отсюда. Понимаете, не сумели мы затемно добраться до Бантышей. Ну, когда рассвело… Это же нужно идиотами быть, чтобы таким скопом к вам переть. Да и неизвестно было, что здесь и как. Вот я и пришел, так сказать, на разведку…