— Кстати, а откуда тебе стало известно о возвращении Митрофана?
— Да от твоего же гонца.
— Такое скажешь… Когда бы он успел добраться до лагеря, если буквально минуту назад вон там, где ты, стоял?
— Мы на гати встретились. После всенощной я спешил к тебе…
Комиссар встревоженно стрельнул глазами, прошептал еле слышно:
— Снова что-то на нашу голову свалилось?
Тот лишь рукой махнул.
— Довгаль запоролся? Или, может, Василя постигла неудача?
— Да нет, успокойся… Довгаль, правда, еще не вернулся в лагерь, но Ксендзов «телеграф» передал уже: недостроенный секретный аэродром под Коростенем уничтожен партизанами дотла. Ну а что касается Загравы… Он, как всегда, на белом коне примчался от Корнина. Представьте себе, под самым носом у фашистов без единого выстрела полторы сотни узников сумел освободить. Вчера возвратился к Змиеву валу не то что без потерь, а даже с изрядным пополнением. Хороший командир вырастает из Загравы.
— А что же случилось?
— В Загорье беда. Позавчера там повешен Олекса Стах. Прямо средь бела дня. И кто бы, ты думал, учинил это? Загоряне в один голос утверждают, что… партизаны.
Ляшенко мигом приподнялся на локоть. На его запавших щеках тотчас же проступили вишневые пятна. Полковник Ляшенко был военным человеком, за долгие годы своей жизни принимал участие во множестве кровавых схваток, и смерть на войне не казалась ему чем-то необычным и неестественным: от вражеских пуль кто-то, хочешь или не хочешь, должен был умирать! Но смерть, причиненную человеку своими же единомышленниками, он считал невыносимо возмутительной, дикой, преступной.
— Неужели повторилась трагедия Прохора Кныша?
— Очень на это похоже.
— Кто же эти злоумышленники?
— Именно это меня более всего и тревожит. Витольд Станиславович обещал разыскать их и на том свете…
Тем временем Клава промыла Мудраку раны и обработала их лекарствами, осторожно одела его в чистую сорочку, забинтовала голову. Потом помогла ему перебраться на широкие полати и, уложив на разостланный кожух под жердочкой, обмотала натертые, распухшие ступни ног смоченной в травяном настое дерюжкой.
— Вот теперь можете расспрашивать его сколько угодно, — великодушно разрешила и, подхватив корыто, быстро вышла во двор.
— Расскажите, Митрофан, расскажите о своих странствиях. Не сразу ответил Мудрак. Сначала отхлебнул из кувшина квасу, потер ладонью давно не бритые щеки.
— Всюду-т меня носило, товарищи командиры. Черниговщину-т успел объехать, и на Брянщине побывал, и даже в Белоруссии-т… Пусть нашего-т Ксендза сто лет бог бережет: такие документы вручил мне-т, что перед ними все дороги-т были открыты.
— Ну, а с тамошними мстителями народными удалось повстречаться?
— А зачем же я-т сюда возвращался бы, если бы не удалось?
Мудрак никогда не отличался разговорчивостью, в нем, казалось, затаенно жило какое-то непреоборимое отвращение к общению, к словам. Если кто-нибудь хотел узнать о чем-нибудь у Митрофана, должен был буквально по слову вытаскивать из него. Неудивительно поэтому, что Артему с Данилом пришлось сегодня не менее часа бомбить этого молчуна разными вопросами, пока они наконец установили, что недаром он набил столько мозолей и нажил столько язв на теле, что странствия его оказались хотя и необычайно тяжелыми, зато весьма удачными. Самое главное — Мудрак принес достоверную и отрадную весть: на черниговском Полесье, а также в северных лесных районах Сумщины, на Брянщине и в Белоруссии действует огромное множество партизанских отрядов, контролируют они большие зоны.
— Меня-т еще в Чернигове негодяи из вспомогательной полиции, приняв за своего, строго-т предупреждали не соваться дальше-т Сосницы. Потому как, мол, уже-т за Корюковкой начинается край, где полицай глазом не моргнет, как окажется на виселице. Они-т по секрету и сообщили, что на территории Корюковского, Семеновского, Сновского и Холминского районов немчуре так до сих пор и не удалось внедрить свой «новый порядок». Сами того не зная, и подсказали мне, куда-т именно нужно направить стопы из Чернигова…
Слушали Артем с Ляшенко Мудрака и не могли поверить его словам. Подумать только, они со своим отрядом вот уже столько месяцев топчут в одиночестве тропинку, будто одинокий путник в пустыне, буквально задыхаются без связей и поддержки, а в каких-нибудь двухстах с лишним километрах от Киева, в лесах древней Северской земли, давно существует непокоренная партизанская республика, где фашисты вот уже скоро год не могут внедрить свой «новый порядок». Ну как сразу в такое поверить? Конечно, Мудрак о том, чего не видел собственными глазами, никогда не станет разглагольствовать, стало быть, его рассказам следует верить. Тем паче что Черниговщину он измерил из конца в конец.
Правда, с верховным командованием тамошних партизанских отрядов Мудраку не удалось встретиться, зато он вел откровенные беседы с десятками, даже с сотнями людей, которые были верными помощниками партизан. Именно от них ему и стало известно, что активная вооруженная борьба против оккупантов в северной части Черниговщины развернулась еще с октября прошлого года. И развернулась вполне закономерно. Ибо обком партии, выполняя директивные указания ЦК КП(б)У и правительства, еще летом сформировал во всех районах области подпольные ячейки, диверсионные группы и партизанские отряды, для которых были заложены базы с продовольствием, оружием, воинским снаряжением. Некоторые из этих отрядов (в частности, так называемый областной отряд под командованием секретаря обкома Николая Попудренко) еще до отступления советских войск были выведены в леса, чтобы будущие мстители заблаговременно освоились в новых условиях жизни, досконально изучили местность, где будут разворачиваться боевые действия, овладели основами партизанской тактики, а самое главное — сжились, сдружились, сплотились в крепкий коллектив. Разумеется, такие сплоченные отряды с первых же дней оккупации успешно начали вести бои с гитлеровскими захватчиками.
Как разузнал Мудрак, глубокой осенью Черниговский обком партии, учтя опыт борьбы с врагом в первые месяцы оккупации, кинул клич разрозненным подпольным группам и мелким партизанским отрядам объединиться в железный кулак. Клич этот был разнесен повсеместно верными гонцами, и уже к началу зимы к областному отряду присоединились народные мстители, действовавшие в Корюковском, Перелюбском, Рейментаровском, Холминском районах. Когда же образовалось многосотенное партизанское соединение, началось методическое, можно сказать, плановое очищение края от вражеских гарнизонов и полицейских «кустов». За несколько недель в сотнях хуторов и сел советская власть была восстановлена, люди зажили там свободно.
Конечно, жизнь в партизанской зоне не была безоблачной. Немецкое военное командование, стремясь во что бы то ни стало ликвидировать в своем глубоком тылу партизан, раз за разом высылало туда многочисленные карательные экспедиции. Но даже крупнейшие из них терпели неудачи, потому что каждый хуторок, каждый перекресток, ложбина или перелесок представали перед ними неодолимыми крепостями. Местное же население во всем помогало своим освободителям — несло гарнизонную службу, стояло на сторожевых постах и в дозорах, устраивало «секреты» и засады. Лишь ранней весной объединенный областной отряд вынужден был покинуть насиженные места, оставив там формирование под командованием Попудренко. Чтобы избежать боя с превосходящими силами противника, поддерживаемыми танками, артиллерией, авиацией, основные силы черниговских партизан, маневрируя, отступали на север, в Россию, где установили связи с орловскими и гомельскими партизанами. Общими силами они развернули активные боевые действия, отвоевали у врага огромную территорию в бассейне Злинковских, Климовских и Новозыбковских лесов.
— Прослышав обо всем этом, я-т, конечно, двинулся на Орловщину-т. Только не застал уже там черниговских партизан. Как сообщили мне-т надежные люди, черниговцы еще где-то перед петровым днем отправились в рейд. А куда именно… — Митрофан лишь развел беспомощно руками.
— Ну и непоседливый же командир черниговских партизан Орленко, — мечтательно промолвил Артем. — Такого в самом деле не застигнешь врасплох. Стратег!
— Не туда-т целитесь, командир, — улыбнулся Мудрак. — Черниговскими партизанами командует никакой не Орленко. Это народ в песнях своих окрестил первого секретаря-т подпольного обкома партии Алексея Федорова… «Холодной ночью в мороз и в мглу гуляет Орленко в немецком тылу…»
— Вот как! — приподнялся с постели Ляшенко.
— Могу еще добавить, правительство присвоило ему весной звание генерала и Золотой Звездой Героя наградило. И не только-т его одного. И на Черниговщине, и на Орловщине мне-т знающие люди в один голос твердили, будто генеральские звания и звания Героев присвоены еще трем руководителям украинских партизанских соединений.
— И кому же именно?
— Говорят, Сидору Ковпаку, Семену Рудневу и Александру Сабурову. Прослышал я, что сейчас их соединения-т находятся в Брянских лесах…
— Вот куда нам посланца направить!
— Я-т пробовал туда пробраться, но дудки-т. Сейчас Брянский партизанский край днем и ночью со всех сторон штурмуют эсэсовские-т полки и венгерские дивизии. Не проскользнуть!
Об ожесточенных боях вдоль южных отрогов Брянского лесного массива Артем с Ляшенко уже знали от Приходько, который недавно возвратился ни с чем из своих адских странствий. Как оказалось, Мудраку тоже не удалось проникнуть в тот партизанский край сквозь плотный огненный рубеж, однако возвратился он в отряд не с пустыми руками. Если о боевых подвигах Ковпака командиры знали раньше в основном из легенд, которые быстрее ветра распространялись по оккупированной территории, то сейчас точно узнали, что представляет собой соединение, как оно было создано и почему оказалось в далеких Брянских лесах.
Как установил Митрофан, в большинстве районов Сумщины, как и на Черниговщине, смертная схватка с гитлеровцами началась в первые же дни оккупации. В Эсманском, Ямпольском, Середино-Будском, Шалыгинском и Кильчицком районах еще в октябре начали действовать хорошо организованные и боеспособные отряды. Но наибольший ужас нагоняли на гитлеровцев народн