— Ныне мы переживаем, наверное, самые трудные дни, — продолжал размышлять вслух Пироговский. — Только рано торжествуют фашисты победу. Несмотря на кровавый террор, на тяжелые потери, киевское подполье не умерло. Оно не только живет, но и борется, учится побеждать. Да, мы непременно овладеем наукой побеждать. Овладеем, несмотря на то, что против нас немецкая армия, гестапо, полиция, жандармы, что за нами охотятся целые ордища шпионов и провокаторов, нас душат за горло голод и нехватки. Могу похвалиться: уже на сегодняшний день мы поддерживаем устойчивую связь с семьюдесятью тремя подпольными организациями, практически на всех крупнейших предприятиях Киева действуют наши ячейки. Правда, наученные горьким опытом, мы вынуждены были несколько изменить методы руководства ими. Жизнь доказала, что механически перенесенная из мирного времени организационная структура городского партийного руководства — многоступенчатая, громоздкая — не отвечает требованиям современного момента. Сейчас у нас действует железное правило: никаких массовых совещаний или активов руководящих кадров подполья. Конспирация и еще раз конспирация! Постоянная связь с группами и организациями — только при помощи индивидуальных средств. Не хочу быть велеречивым, но скажу: пройдет очень немного времени, и фашистские изверги ощутят на себе — и еще как ощутят! — наши выверенные удары.
Пироговский говорил обо воем этом с такой уверенностью, с такой внутренней убежденностью, что Артем ни в малейшей степени не сомневался, что так оно и будет. Как не сомневался и в том, что руль киевского подполья попал в надежные руки.
— Ну вот, в общих чертах я и нарисовал реальную картину наших дел, — как-то виновато улыбнулся Пироговский. — Если у вас есть вопросы, я охотно на них отвечу.
— Да что ж тут расспрашивать, Александр Сидорович? Больше того, что вы сказали, мне, вероятно, и знать не следует. Недаром ведь говорится: настоящий полководец даже собственной подушке не доверяет своих секретов… Главное, что, несмотря на тяжелые потери, дело наше живет. А все остальное… Хочу верить, что и на нашу улицу придет праздник. Особенно если мы начнем действовать сообща.
— Именно на это мы возлагаем наибольшую надежду. Если мы сможем опереться на такую силу…
Не скрывая скептической улыбки, Артем покачал головой:
— Какая там из нас сила! Это просто народная фантазия стократ ее умножила. А пока мы, как говорится, оперялись, сколько кровавого горя хлебнули… Какие из нас стратеги! Разве кто-нибудь мечтал партизанить раньше? Всем нам, видимо, суждено учиться на собственных ошибках. Хотя почему же это мы здесь стоим? Вы ведь с дороги. И неблизкой. Наверное, устали. Пошли-ка присядем где-нибудь в тени, — и, не дожидаясь согласия, взял Пироговского под руку, повел через сад к лесной опушке.
— Вот, считайте, именно отсюда почти пять месяцев назад и начался боевой путь нашего отряда. Тяжелый и путаный путь! — сказал Артем, когда они опустились на крутую насыпь над размытым дождями рвом, где предусмотрительный Варивон разложил на полотняном вещмешке походный партизанский обед. — Было нас тогда только шестеро. Необстрелянных, плохо вооруженных, оторванных от всего мира шестеро вчерашних киевских подпольщиков. Сейчас просто не верится, как нам удалось не только выжить, но и умножить свои силы…
И далее Артем повел неторопливый рассказ о тернистой судьбе своего отряда.
Пироговский, сняв туфли и расстегнув воротник косоворотки, сидел, прислонившись спиной к отводу груши-дичка, и внимательно слушал партизанского командира. И невольно проникался к нему сердечным уважением. Подумать только, сколько трудностей выпало одолеть этому головастому, неповоротливому, крутоплечему человеку с закаменевшей усталостью в печальных серых глазах, и каких трудностей! Оказавшись за городом просто под открытым небом с горсткой смельчаков, не располагая никакими знакомствами, утратив связь с киевским подпольем, почти безоружный и лишенный четких перспектив, другой на его месте наверняка впал бы в отчаяние, опустил руки и растерялся бы, а бывший герой Днепрогэса с удивительным упорством, шаг за шагом начал протаптывать собственную тропинку — в народные мстители. Как тут не восторгаться его терпением, силой воли, с которой он по крошечке собирал людей в отряд, обучал их партизанскому искусству, превращал в боевое, грозное подразделение. Собственными силами овладевая секретами партизанской стратегии и тактики, Артем со своими сподвижниками за четыре летние месяца сумел учинить свыше сотни больших и малых боевых операций, во время которых была уничтожена по меньшей мере тысяча гитлеровцев и их прислужников, расколошмачен офицерский санаторий, эсэсовская мотоколонна на Тали, недостроенный подземный объект с ангарами под Коростенем, учинены две мощные диверсии на железнодорожных ветках, пущен под откос один эшелон с военной техникой, предназначенной для фронта, разрушены мосты через Здвиж и Тетерев, взорваны сахарный и спиртовой заводы на Фастовщине, сожжено с десяток пристанционных продовольственных складов. Может ли быть лучшая характеристика для партизанского командира? Недаром ведь даже в Киеве самое имя партизана Калашника (а под таким именем знали Тарана и друзья, и враги) наводит ужас на фашистов.
— Быть может, не такой уж и весомый взнос успели мы сделать в дело победы над гитлеровскими завоевателями, быть может, кто-нибудь из слишком «правильных» и «непогрешимых» упрекнет нас, что в трудные для Отчизны дни мы слишком много размышляем, вместо того чтобы ежечасно бить врага, упрекнет нас в том, что очень часто мы допускаем ошибки и просчеты, не всегда умеем правильно избирать важнейшие цели. Что ж, в таких упреках, бесспорно, будет частица правды. Не в оправдание, а ради истины хочу одно сказать: как бы там ни оценивали в будущем наши поступки, но мы честно жили, не искали для себя укромных мест, не уклонялись от опасностей и крутых дорог, а если чего-нибудь недодумали, недоделали, то только из-за своего неумения и неопытности в военных делах. Все эти месяцы были для нас порой становления, своеобразной начальной школой, где мы осваивали азбуку партизанской науки. И кто бы там что ни говорил о нас задним числом, но мы гордимся, что выстояли, не разбежались по кустам, на собственных ошибках научились бить фашистов, наладили прочную связь с населением. Без бахвальства могу сообщить: сейчас отряд стоит на пороге нового этапа своей истории. Сейчас перед нами возникла реальная перспектива перерастания отряда в многотысячное партизанское соединение…
— Так это же давняя мечта всех киевских подпольщиков — опираться в своей работе на крупное партизанское формирование! Только в какой степени все это реально?
— К числу романтических мечтателей, Александр Сидорович, я никогда не принадлежал. Сказанное мною — не плод буйной фантазии, а закономерный вывод из реальных предпосылок. Вы, видимо, согласитесь со мной, что морально-политическая ситуация на оккупированной территории за последние месяцы круто изменилась. Беспощадный террор, откровенные грабежи, бесцеремонное отношение фашистов к населению сделали свое дело — ныне жители сел и городов в массовом порядке повсеместно поднимаются на борьбу с оккупантами. Знали бы вы, сколько под нашей маркой уничтожено в крае сельскохозяйственного инвентаря, сожжено необмолоченных скирд и амбаров с зерном. Стоит нам сейчас бросить клич… Разведка давно доносит: по селам и хуторам есть множество охочих взяться за оружие и хоть сегодня присоединиться к нам. Особенно рвутся в партизаны так называемые «примаки» из бывших окруженцев и пленных, а также молодежь, которой угрожает отправка на немецкую каторгу. Короче, при определенных усилиях мы можем за несколько недель получить многосотенное пополнение.
— Прекрасно! Прекрасно! — потирая руки, воскликнул Пироговский. — Кстати, можете рассчитывать и на нашу помощь. Мы заинтересованы регулярно направлять к вам людей, которым угрожает провал или отправка на каторгу…
— Все это хорошо, но… — без особого энтузиазма воспринял предложение секретаря подпольного горкома Артем, — на последнем командирском совещании мы решили пока не форсировать событий.
— Вас волнует проблема вооружения?
— Вовсе нет, Александр Сидорович. По секрету говоря, мы имеем целый арсенал в своем распоряжении. На несколько сотен бойцов хватит трофейных и винтовок, и автоматов, и патронов. Про запас держим даже одиннадцать станковых пулеметов и две малокалиберные пушки. Так что оружия, и обмундирования, и продовольствия мы имеем вдоволь. На «черный день» мы в тайники заложили примерно триста мешков муки и разных круп, более двадцати центнеров сахара, немного меду, соли, сушки, спирту… Одним словом, материальное обеспечение для нас сейчас не является проблемой. Волнует другое: где разместить на первых порах такую массу людей? В пещерах на Змиевом валу многосотенное соединение не спрячешь, очень скоро фашистам станет известным место его базирования. И разумеется, они непременно нанесут непрошеный визит. А сумеем ли мы выстоять против оснащенных техникой регулярных войск? Да и стоит ли вообще придерживаться каких-то определенных рубежей? А если отказаться от лобовых стычек с регулярными воинскими частями противника, то за счет чего достичь высокой мобильности соединения? Как избегать изнурительных преследований?.. Как видите, разрастание отряда рождает множество вопросов, на которые мы пока не в состоянии дать ответ.
— А не драматизируете ли вы ситуацию, дорогой друг Артем? Если с горсткой смельчаков сумели сплотить такой боеспособный отряд, заложили прочные основы для создания крупного партизанского соединения, то почему сейчас проявляете нерешительность?
— Потому что не готов командовать крупными силами.
— Скромность, конечно, украшает человека, однако скромность, граничащая с болезненностью… не к лицу вам, Артем!
— Боюсь, вы не так меня поняли, Александр Сидорович. Дело тут значительно сложнее, чем может показаться на первый взгляд. Распоряжаться собственной жизнью каждый из нас может как угодно, но когда речь идет о жизни других… Извините, легкомысленность здесь просто преступна! Я считаю, людьми руководить — не цепом махать, для этого одного лишь желания мало, для этого необходим особый дар природы. И каждый порядочный человек, когда ему судьба ненароком подбросит возможность командовать другим, а тем паче распоряжаться чьей-то жизнью, непременно должен честно посмотреть правде в глаза и точно определить, наделен ли он этим даром. Вот я и говорю вам как партийному руководителю: по своему характеру, по своим душевным качествам я не командир. И никогда им не стану! Ссылка на опыт сплочения отряда — не в счет. Что-то там у нас вышло, в чем-то просто повезло. Но ведь соединение — это пять-семь таких отрядов, по сути, качественно новое боевое формирование. У него иная организационная структура, иные возможности, а следовательно, перед ним должны ставиться и иные цели, применяться ин