т табака усы и болезненно полыхающие темные глаза мужчины, о котором он, кроме имени, собственно, ничего не знал.
— Что, не ждали поздних гостей, Николай Иванович?
— Да, честно говоря, сегодня не ждал. Я ведь только вчера «почту» отправил…
— Срочное и неотложное дело привело меня сюда. До нашего командования дошли слухи, будто в этих краях появилась какая-то конная группа народных мстителей. Вот меня и послали установить, что это за люди, и при случае наладить с ними связь. Надеюсь на вашу помощь. Может, что-нибудь слыхали о них?
Хитро сверкнул на ночного гостя Николай Иванович веселыми глазами и неуклюжими, почерневшими от работы пальцами подкрутил пожелтевшие усы:
— Об этих голубчиках я не только много слышал, но вот так, как вас, собственными глазами их видел. Прошло лишь трое суток, как они отсюда уехали…
— Вот как! И что же это за молодцы?
— По всему видно: люди стоящие. При здоровье все, хорошо вооружены, одеты, как на парад, в новехонькую красноармейскую форму. К тому же не какая-нибудь там скромная пехота — на бричках все, с пулеметами. А главное — в горячем деле бесстрашные и башковитые. Такие самому черту как раз плюнуть рога свернут. На что уж наш здешний душегуб Мефодий Кравец некоронованным царьком чувствовал себя, а, вишь, и пискнуть не успел, как в их тисках оказался. За тяжкие грехи перед народом эти архангелы публично приковали его гвоздями за руки-ноги к колоннам крыльца, а горобиевцам велено было разграбить имущество этого предателя. Только никто из наших даже щенки не взял с этого червивого гнезда, потому что нечистое там все, на крови невинной нажитое. Так знаете, что эти приезжие хлопцы учинили? Загнали весь кравцовский выводок в хату, позабивали окна и двери и пустили красного петуха под стреху со всех четырех сторон. Чтобы одним махом очистить землю от скверны…
Слушал Заграва рассказ одноногого хозяина, и сердце его постепенно наполнялось удивлением, испугом, гневом и отвращением. Не раз ему самому приходилось вершить праведный суд над фашистами и презренными предателями, однако никогда и ни при каких обстоятельствах не прибегал ни он, ни его побратимы к жестоким пыткам над пленными. Тем паче даже пальцем не трогали их домочадцев! А эти… Мало того что публично по-инквизиторски казнили самого Кравца, так еще заживо сожгли всю его семью!
«Кому нужна такая зверская жестокость? Кто дал им право расправляться с детьми и женщинами? — мысленно спрашивал себя Василь и не находил ответа. — Неужели не понимают, что наше оружие может быть использовано только против врагов, а отнюдь не для сведения личных счетов или слепой мести? Ведь даже капелька невинной крови, как всегда подчеркивал Ляшенко, может стать смертным приговором для самой светлой и высокой идеи. Не может быть, чтобы среди них не нашлось человека, который бы не понимал всего этого!..»
— А кто же в этой группе за командира? И вообще есть ли он там?
— А как же, конечно, есть. И притом не один, а, как я понял, двое там верховодят. Я их вот так, как сейчас вас, видел…
— Кто же они? Откуда? Куда направляются? Какими силами совершают свой рейд?
Николай Иванович почесал пятерней затылок:
— Да разве они такие лопухи, чтобы каждому встречному обо всем рассказывать? В основном они меня спрашивали, а не я их…
— Ну, хотя бы внешность их можете описать?
— Это дело нехитрое. Один у них настоящий бугаище. Плечистый такой, чернущий как жук, с цыганскими глазами и горбатым носом. Другой — довольно пожилой, хилый какой-то и безликий на вид. Очень похож на больного желудком. Но он, наверное, самый главный у них. Партизаны понимают его без слов и как огня боятся. Даже этот черный бугаище и то на цыпочках перед ним ходит и все время тараторит: «Слушаюсь, товарищ Пугач!..», «Будет исполнено, товарищ Пугач!..», «Принимаю во внимание, товарищ Пугач!..» Одним словом, дисциплина у них что надо! Хлопцы, видно, сильно муштрованные, свое дело как «Отче наш» знают. Слова от них лишнего не услышишь, о водке и слушать не желают, на чужое даже глазом не поведут, к женским юбкам не липнут. К ним, ясное дело, сразу же поток охочих ринулся, так где там. Никого не приняли! Приказали лишь организоваться в отдельную группу, избрать из своей среды старшого и ждать сигнала при подходе главных сил…
— Кто же у вас за старшого среди желающих вступить в партизаны?
— Молодежь избрала Марийку Пистинчину. Комсомолку бывшую, лучшую звеньевую…
— Как с ней встретиться?
— Да уже не встретитесь. Если бы вчера прибыли, я помог бы, а сейчас… Прошлой ночью она куда-то отправилась с односельчанами…
— Вот те раз! — в отчаянии всплеснул руками Заграва.
— Приказ ей, видите ли, такой от партизан поступил. Вот она собрала всех единомышленников и направилась куда было велено.
Опять неудача! Прищурив глаза, Василь, огорченный услышанным, закрыл лицо руками.
— Да вы не очень переживайте, — поняв настроение Загравы, Николай Иванович сочувственно коснулся его плеча. — К этим молодцам мы все равно проложим тропинку. Это уж можете мне поверить! Ну а сейчас… Судя по всему, вам сейчас не помешало бы хорошенько выспаться с дороги. Мотаться по округе абсолютно ни к чему. А разыскиваемые вами партизаны после посещения Горобиев пока еще нигде не объявлялись. Видимо, где-нибудь в глуши тоже мозоли на пятках отпаривают. Так что смело располагайтесь на чердаке в сене, а я, если что-нибудь услышу, сразу дам вам знать.
— Я ведь не один, а с группой товарищей. Нам здесь не разместиться. Да и не имеем мы права рисковать…
Одноногий хозяин понимающе закивал головой, в задумчивости начал тереть шершавой ладонью небритые щеки. А потом, после минутного размышления, глухо промолвил:
— Напрасно рисковать, конечно, не следует. Пока еще тепло, место для отдыха всюду легко найти. Вот как только я вас потом разыщу?.. Ну, когда нужно будет добрую весть передать.
— К сожалению, не могу сейчас знать, где мы расположимся на отдых. А вот присылать сюда каждый вечер гонца — дело вполне реальное.
— Разумеется, реальное. Только в таком деле просто грешно терять время на переходы сюда да туда. Какая из того будет вам польза, если узнаете, скажем, в полночь, что утром в том или ином селе побывали партизаны? Пока вы доберетесь туда, их и след простынет. Тут нужно действовать оперативно и без промашки. Вот вам мой совет: оставьте у меня кого-нибудь из своих хлопцев, кто мигом мог бы вас предупредить о появлении калашниковцев…
Заграва без малейших колебаний принял это предложение. На часах у Николая Ивановича решил оставить Пилипа Гончарука, который сторожил сейчас во дворе. Как и советовал тайный помощник Ксендза, они для отдыха избрали место среди непролазных зарослей лозняка и орешника на дне широкой ложбины со склонами, спускавшимися к болотистым иршанским поймам. Хлопцы расположились вповалку на сырой земле с одним-единственным желанием как можно скорее уснуть.
Только и на этот раз не удалось им по-настоящему выспаться. Солнце не успело еще высушить росу в тени, как из Горобиев прибежал Пилип. Запыхавшийся и вспотевший, он склонился над Загравой и прошептал ему на ухо:
— Поступили сведения: калашниковцы недавно появились в Воропаевке…
Хлопцев, которых после стольких дней изнурительной беготни и волнений сейчас, наверное, не разбудил бы даже орудийный выстрел, приглушенный шепоток Пилипа в одну секунду поднял на ноги. Не дожидаясь команды, они принялись седлать коней. А через каких-нибудь полчаса уже топтали камыши вдоль прииршанских пойм. Всем, кроме Василя, была хорошо знакома дорога в Воропаевку — ведь всего несколько дней назад именно в этом селе Колодяжный «взял взаймы» для вечного пользования у тамошнего управителя пароконку чудесных рысаков. Примерно в полдень без особых приключений выбрались они по бездорожью в глубоченную балку. А когда выскочили на противоположный ее склон, тотчас увидели зловеще-черный шлейф дыма, расползавшийся вдоль горизонта.
— Не иначе бунговская экономия горит, — высказал кто-то догадку.
Не сговариваясь, пришпорили взмыленных коней, чтобы как можно скорее добраться до села. Однако напрасными оказались все их старания — в Воропаевке партизан уже не было. Еще густо дымились недавние сооружения имения какого-то Бунге, еще раскачивался в конвульсиях подвешенный за скулу колодезной кошкой палач-управитель Демба, еще стояли посреди площади оторопевшие и оцепеневшие воропаевцы, созванные на митинг, еще не улеглась даже пыль, сбитая конскими копытами, но калашниковцев и след простыл.
— Даже не верится… Ну совсем еще недавно они здесь вершили суд праведный. Мы и наглядеться на них, голубчиков, не успели, как их не стало. А может, все это лишь сон? — сокрушались вокруг крестьяне.
— В какую хоть сторону они направились? Неужели никто и этого не заметил?
Воропаевцы только плечами пожимали. Дескать, не заметили, не знаем.
— Я знаю, — подступив к Заграве, решительно заявил Яков Новохатский. Всегда уравновешенный, спокойный, он был на этот раз чем-то обеспокоен и встревожен. — Голову даю на отсечение, что они взяли курс на Пекари…
— С чего это ты взял? Тоже мне ворожей нашелся… — не без иронии кинул Синило.
— Ворожей не ворожей, а им больше некуда отсюда податься. Уверен!
— Слушай, командир, а ведь Новохатский, по-моему, прав, — поддержал Якова Гриц Маршуба. — Очень похоже, что эти неуловимые мстители до точности повторяют маршрут нашего рейда с «родичем».
— Такое скажешь! Откуда им известен ваш маршрут?
— Народный компас указал. Разве не может быть такого, что они ищут тропинку к нам, плутая по нашим следам, а мы гоняемся за ними?
— И все-таки, Василь, давай махнем сейчас в Пекари. В конце концов, что мы теряем? — включился в разговор и вечный молчун Иван Коростылев.
Заграве ничего не оставалось, как согласиться с советами спутников. Да и что им еще было делать в Воропаевке?
— Только нужно, товарищи, добираться в Пекари обходным путем, — предложил Гриц Маршуба. — Чтобы войти туда не воропаевской дорогой, а с противоположной стороны. Зачем? Объясняю популярно: при таком маневре, когда мы даже не успеем застать этих быстрых на расправу всадников в Пекарях, непременно встретим их при отходе. Как бы там ни было, а назад в Воропаевку они вряд ли станут возвращаться.