что он нашел. В болотной траве, менее чем в двухстах ярдах от леса, лежало тело. Рядом с ним валялась военная винтовка, судя по всему «мартини-генри» четвертой модели. Я сразу же узнал и плащ, и кожаные краги, теперь разодранные самым нещадным образом. Это был констебль Фрейзер… точнее, то, что от него, бедняги, осталось.
– Ватсон, – произнес Холмс непререкаемым тоном, – ни к чему не прикасайтесь. Однако я был бы вам признателен, если бы вы по внешнему виду выразили свое медицинское мнение о состоянии жертвы.
– Он явно был растерзан каким-то крупным хищным животным, – сказал я, глядя на безжизненное тело.
– Волком?
– Это представляется наиболее вероятным.
Холмс продолжал допрашивать меня:
– Вы не видите никаких специфичных, опознаваемых отметок? Например, следов, оставленных клыками? Или когтями?
– Трудно сказать. Жестокость нападения и прискорбное состояние тела не позволяют сделать точное заключение.
– А отсутствуют ли какие-либо части тела?
Я присмотрелся. Невзирая на мое медицинское образование, даже у меня от этого зрелища мороз подрал по коже. Я не раз видел в Индии людей, искалеченных тиграми, но никогда в моей практике не сталкивался с такой свирепостью, с какой был растерзан констебль Фрейзер.
– Да, – сказал я наконец. – Да, мне кажется, некоторые части отсутствуют.
– Совпадает ли это с описанием второй жертвы? Натуралиста?
– Нет-нет. Я бы сказал, что это нападение было гораздо более яростным.
Холмс медленно кивнул:
– Видите, Ватсон, опять все так же, как и в случае со львами-людоедами в Тсаво. С каждой новой жертвой зверь свирепеет все больше. Все больше входит во вкус.
Он вытащил из кармана увеличительное стекло.
– Ни одного выстрела не было сделано, – сообщил он, осмотрев «мартини-генри». – Судя по всему, зверь подкрался сзади и напал на жертву.
Наскоро осмотрев тело, Холмс начал двигаться по увеличивающемуся кругу. Наконец, издав еще один крик, он замер, наклонился, потом, не сводя глаз с земли, медленно двинулся вперед в направлении находящейся вдалеке фермы, окруженной двумя огороженными полями (я решил, что это и есть жилье несчастного констебля). В какой-то момент Холмс остановился, повернулся и, не убирая увеличительного стекла от глаза, вернулся к телу, медленно прошел мимо него и остановился лишь у самой кромки болота.
– Волчьи следы, – сказал он. – Никаких сомнений. Они ведут из леса к месту около фермы, а потом туда, где и было совершено нападение. Я уверен, зверь вышел из леса, выследил жертву и убил на открытом месте. – Он снова с помощью увеличительного стекла пригляделся к траве на краю болота. – Здесь следы ведут прямо в болото.
Теперь Холмс описал круг по болоту, при этом он совершал множество действий: несколько раз останавливался, возвращался назад, с повышенным вниманием обследовал несколько мест, вызвавших у него особый интерес. Я оставался у тела, ни к чему не прикасался, как и велел мне Холмс, только следил издалека за его действиями. Холмс осматривал местность около часа. За это время я промок до нитки и продрог. Вдоль дороги собралось несколько зевак, а когда Холмс закончил свои поиски, приехали местный доктор и мировой судья – последний являлся номинальным начальником покойного констебля Фрейзера. Холмс не сказал ни слова о своих находках, просто стоял в болотной траве, пока доктор, судья и я заворачивали тело и относили его в коляску. Когда та тронулась в сторону города, я пошел туда, где все еще стоял не двигаясь Холмс, совершенно не чувствовавший, что брюки на нем промокли, а в туфлях полно воды.
– Нашли что-нибудь представляющее интерес? – спросил я его.
Он посмотрел на меня, вытащил из кармана трубку, закурил и ответил вопросом на вопрос:
– Вам не кажется это занятным, Ватсон?
– Все это дело довольно таинственно, – ответил я. – Во всяком случае, в той части, которая касается этого треклятого неуловимого волка.
– Я говорю не о волке. Я говорю о нежных отношениях между сэром Персивалем и его сыном.
Эта non sequitur[42] ошеломила меня.
– Боюсь, я не понимаю, к чему вы клоните, Холмс. С моей точки зрения, их отношения далеки от теплых, по крайней мере в том, что касается откровенного безразличия отца к жизни и безопасности сына.
Холмс затянулся трубкой и загадочно сказал:
– Да. В этом-то и состоит тайна.
Поскольку мы теперь находились ближе к Асперн-холлу, чем к городу, а нашу коляску реквизировал судья, мы пешком направились по дороге в Холл и через час добрались до места. Нас встретили сэр Персиваль и его сын, только что закончившие завтракать. Известие о последнем нападении волка еще не дошло до них, и с нашим появлением в доме поднялась настоящая буря. Молодой Эдвин заявил, что сейчас же пойдет по следу зверя, но Холмс отсоветовал ему делать это: после недавнего нападения зверь наверняка залег в своей берлоге.
Затем Холмс спросил у сэра Персиваля, не позволит ли он нам воспользоваться его коляской, чтобы мы могли как можно скорее отправиться в Хексем, а там сесть в первый поезд на Лондон.
Сэр Персиваль выразил удивление, но возражать не стал. Пока ходили за возницей, Холмс предложил мне прогуляться по саду.
– Я думаю, Ватсон, вам следует доехать со мной до Хексема, – сказал он, – забрать ваши вещи из «Плуга», а потом вернуться сюда, в Асперн-холл, и переночевать здесь.
– Это еще зачем? – воскликнул я.
– Если только я сильно не ошибаюсь, я вернусь из Лондона, вероятно, завтра утром, – сказал он. – И привезу с собой подтверждение, которого мне не хватает для поимки этого злобного животного.
– Да объясните же толком, Холмс!
– Но до этого времени, Ватсон, ваша жизнь подвергается серьезной опасности. Вы должны обещать мне, что не покинете Холл до моего возвращения. Даже ради прогулки в саду.
– Послушайте, Холмс…
– Я настаиваю. В этом вопросе я не сделаю ни шагу назад. Не выходите из дома. Тем более с наступлением темноты.
Хотя эта просьба и показалась мне крайне эксцентричной (особенно если принять во внимание тот факт, что Холмс полагал, будто гораздо более энергичному в своих действиях Эдвину Асперну никакая опасность не грозит), я все же согласился.
– Должен заметить, старина, я не разделяю вашей уверенности, что вы сможете разрешить эту коллизию, – сказал я ему. – Волк находится здесь, в Хексеме, а не в Лондоне. Если вы не собираетесь вернуться с набором ружей большого калибра, я не вижу другого способа покончить с этим делом.
– Напротив, вы все прекрасно видите, – возразил мне Холмс. – Вы должны быть смелее в своих умозаключениях, Ватсон.
В этот момент до нас донесся стук копыт по гравию дорожки, и к дверям подъехала коляска.
Я провел безотрадный день в Асперн-холле. Задул ветер, а потом пошел дождь. Сначала слабый, затем довольно сильный. Делать мне было нечего, и я убивал время, читая вчерашнюю «Таймс», внося записи в дневник и просматривая книги в обширной библиотеке сэра Персиваля. До обеда я не видел никого, кроме слуг. Во время еды Эдвин заявил о своем намерении снова отправиться вечером в лес на поиски волка. Мисс Селкирк, еще более обеспокоенная судьбой жениха, принялась категорически возражать. Сцена была ужасная. Хотя возражения мисс Селкирк и тронули Эдвина, он не изменил своих намерений. Сэр Персиваль, со своей стороны, явно гордился мужеством сына и, когда будущая невестка стала ему возражать, защитил себя словами о семейной чести и искренней поддержке жителей. После ухода Эдвина я взял на себя обязанность остаться с мисс Селкирк и попытаться вовлечь ее в разговор. Задача эта была не из простых – уж слишком она волновалась, и я от всего сердца обрадовался, когда около половины двенадцатого услышал шаги Эдвина по коридору. Его поиски опять были безуспешными, но, по крайней мере, он вернулся живым и здоровым.
Шерлок Холмс на следующий день появился довольно поздно. Он отправил сэру Персивалю телеграмму с просьбой прислать за ним на вокзал коляску и в Холле появился в приподнятом настроении. С Холмсом приехали мировой судья и городской доктор, и мой друг, не теряя времени, собрал всю семью и слуг Холла.
Когда все расселись, Холмс сказал, что раскрыл это дело. Его слова повергли собравшихся в замешательство и вызвали бурю вопросов. Эдвин пожелал узнать, что означает «раскрыл дело», тогда как всем известно, что преступником является волк. Холмс отказался отвечать на какие-либо вопросы. Несмотря на поздний час, он заявил, что возвращается в «Плуг», где у него имеются кое-какие важные заметки по этому делу, с тем чтобы упорядочить свои выводы. Он воспользовался этой поездкой, чтобы посовещаться с судьей и доктором, а в Холл приехал, чтобы забрать меня в город, где я должен буду помочь ему в уточнении последних деталей. Завтра, пообещал Холмс, он предаст гласности свои выводы.
К концу этой короткой речи появился возница и сообщил, что задняя ось коляски сэра Персиваля сломалась и починить ее можно только к утру. Таким образом, Холмс (а также судья и доктор) не могли вернуться в Хексем до завтрашнего дня. Поделать с этим ничего было нельзя – всем предстояло ночевать в Асперн-холле.
Холмса такое развитие событий выбило из колеи. На протяжении всего вечера он не произнес ни слова, на его лице застыло брюзгливое выражение, он с мрачным видом возил вилкой по тарелке, опершись локтем о столешницу, покрытую камчатной скатертью, и поддерживая ладонью подбородок. Когда подали десерт, он заявил о своем намерении идти в Хексем пешком.
– Это исключено, – удивленно сказал сэр Персиваль. – Тут больше десяти миль.
– Я пойду не по дороге, – ответил Холмс. – Она слишком петляет. Я пойду из Асперн-холла в Хексем по прямой.
– Но это значит, что вам придется идти по болоту, – сказала мисс Селкирк. – А там… – Она не докончила фразы.
– Тогда я провожу вас, – заговорил вдруг Эдвин Асперн.
– Ничего подобного вы не сделаете. Последнее нападение волка случилось позавчера, и я сомневаюсь, что он успел проголодаться. Нет, я пойду один. Ватсон, когда я доберусь до Хексема, я распоряжусь, чтобы утром за вами и остальными приехала коляска.