— Марк, я хотел сказать, что одобряю твой приказ о казни пленных.
— Благодарю вас, ваше высочество, — холодно и равнодушно ответил Марк.
Разговор не клеился, они опять на некоторое время замолчали. Тогда Ариэль просто решил поделиться тем, что было у него на душе:
— Во внешнем мире другие войны, там по-другому сражаются. Рыцарей стараются не убивать, а брать в плен, потом отпускают за выкуп. Вроде бы молодцы — сражаются без ненависти, как благородные люди. Но почему? Да потому что они ведут войны из-за таких пустяков, ради которых вообще не стоило браться за оружие. Война для них — весёлое соревнование, лишь в некоторой степени рискованное, а противники — такие же люди, как они, и хотят они одного и того же — оторвать друг у друга участок земли, у них нет повода для ненависти. А у нас тут совсем другая война, мы сражаемся за самое важное, что только есть в жизни человека — за право оставаться людьми. Мы сражаемся за свою душу, которую хотят убить. Наши противники уже не принадлежат к одной с нами человеческой породе. Дело даже не в драконах. Красные — это бывшие люди, забесовлённые до такой степени, что их сложно считать людьми. С ними нельзя обращаться так, как с обычными военнопленными. Конечно, мы примем в свои ряды всех, кто допустил ошибку, струсил, а потом раскаялся. Но тех, кто отстаивает своё право оставаться нелюдями, мы не можем оставлять в живых. Это всё равно, что выпускать на свободу лютое зверьё, прекрасно зная, что оно тут же начнёт рвать на части людей. Не говоря уже о том, что наше войско — капля в море врагов. Вся страна обезумела, против нас драконы могут выставит миллионы вооружённых безумцев. Мы не можем отпускать сумасшедших на свободу, чтобы завтра снова с ними сражаться. И создавать лагеря для военнопленных мы тоже не можем, половину войска пришлось бы сделать охранниками. Мы вынуждены быть жестокими, Марк. Очень жестокими. Мы вынуждены топить врагов в их собственной крови. Иначе можно сразу побросать мечи на землю и разбежаться.
— Ваше высочество, вас когда-нибудь приходилось командовать казнью безоружных людей? — Марк с трудом выговаривал слова.
— Хочешь, чтобы в следующий раз казнью командовал я?
— Нет, ни в коем случае. Мы возьмём эту мерзость на себя, вам ещё царствовать. Хочу лишь сказать, что чувства палача очень трудно понять, пока сам не станешь палачом. Я военный и всегда готовил себя проливать кровь, убивать людей, но быть палачом — это совсем другое. Однажды примешь участие в убийстве безоружных, и душа измениться навсегда. В душе водворяется пустыня. Помните, я прикончил Беса, а потом заколол одного пленного? Потом долго в себя приходил, а здесь была массовая казнь, это совсем другое. Там на площади я убил себя самого, во всяком случае — смертельно ранил. Понимание правоты творимого нами дела ничего в этом не меняет.
— Но что же делать, Марк?
— Что делаем, то и делать. Выхода нет. Но только сейчас я понял, что значит принести себя в жертву. Мы убьём свои души на этой войне, если это, конечно, война. Каратели — уже не рыцари. Мы все станем палачами. Эта война — заколдованный круг. Хочешь истребить палачей — стань палачом. Или просто позволь перерезать себе глотку. Но тогда палач перережет глотки сотне вдов и сирот, которые надеялись на твою защиту.
— Тебе больно, Марк?
— Очень.
— Значит, ты жив. Твоя душа жива до тех пор, пока грех причиняет боль. Вот и всё.
В городе белые взяли в плен одного красного дракона и трёх серых. Их пока не трогали, не решили, что с ними делать. От Марка Ариэль сразу пошёл в амбар, где содержали драконов. Они стояли, прикованные цепями к стене. Ариэль впервые увидел драконолюдей. Красный был чрезвычайно рослым и весьма плечистым. Он был великолепно сложен, им можно было бы любоваться, если бы не странное лицо неестественного красноватого оттенка. В его рубиновые глаза страшно было заглядывать, они были очень глубокими, но жизни в этих глазах не было, только пустота. Тонкие губы кривились в горделивой ухмылке. Во время пленения дракону крепко досталось, он был сильно избит, всё лицо покрывали ссадины и синяки, но, казалось, что для него это не имеет никакого значения, по лицу не читалось, что он испытывает боль.
— Ну что, допрыгался, красненький, — сказал Ариэль устало и совершенно без злорадства.
— Да я-то допрыгался, а вот ты ещё попрыгаешь, — дракон заговорил певуче и почти нежно, его голос сочился сладким ядом. — Я ухожу к себе домой, в ад, к отцу своему Люциферу. А ты ещё долго будешь мучиться на земле, покинутый Богом, всеми прославленный, но никому не нужный.
— Вы же, красные, не верите в Бога.
— Оставим демагогию для дурачков. Как я могу не верить в Того, Кого ненавижу? Ты посвящённый, Ариэль, ты понимаешь, что происходит, — дракон словно пел песню. — Ты служишь своему равнодушному Богу, Который обрекает тебя на страдания, а я служу Люциферу, который разрешает мне всё.
— Ты, вроде, предлагал обойтись без демагогии, — ещё более устало сказал Ариэль.
— Это уже не демагогия, мой милый принц. Ты страдаешь, а мне всё равно, — в голосе дракона действительно не чувствовалось ни тени страха, да и вообще никаких эмоций.
— Предпочитаю страдать, чем ничего не чувствовать. В твоей душе — пустыня. Да и в камнях пустыни больше жизни, чем в твоей душе.
— И ты станешь таким же, Ариэль, тебе понравится. Убей меня, и ты станешь немного похожим на меня. А потом всё более и более похожим. Твоя судьба — судьба дракона, любезный принц. Драконы всегда побеждают. Оставите нас в покое, и мы подчиним вас своей власти, перебьёте нас всех, и вы станете такими же, как мы.
Ариэль начал молча молиться, и лицо дракона тут же исказила гримаса боли, на которую он, казалось, вообще не был способен.
— Вот видишь, — сказал Ариэль. — Всё не так просто. Выход есть, красненький, и ты знаешь, что это за выход. О чём нам говорить, когда и так всё понятно.
Ариэль достал кинжал и ударил дракона снизу вверх, тот сразу повис на цепи. Потом Ариэль подошёл к серым драконам, которые всё это время кривлялись и строили рожи. Он прикончил их так же хладнокровно, а они хладнокровно приняли смерть. Ариэль почувствовал, как его душу наполняет пустыня. «Выход есть, конечно, есть, только это очень трудный выход, и нет гарантий, что всё получится».
Стратоник и Марк вертелись, как заводные, занимаясь неотложными делами, а вот Ариэль неожиданно слег в нервной горячке. Его знобило, колотило, в ногах и руках совершенно не было сил, голова была пустой и гулкой, как котёл. Ни одна мысль теперь не могла зародиться в его сознании, проблески умственной деятельности гасли, словно искры на ветру. А вот молитва на удивление шла, он со вкусом смаковал слова молитв и чувствовал, что Бог рядом, что Он любит его и не оставляет. В душе его не было даже намёка на отчаяние, он чувствовал себя почти счастливым. Вместе с липким потом из него словно выходила вся душевная грязь. Было, конечно, стыдно, что он оказался самым слабым из всех лидеров белого движения, хотя должен быть самым сильным, но ведь и груз ответственности на нём лежал самый большой, под таким грузом неудивительно и подломиться. Стратоник и Марк отвечали только за армию, а он отвечал за всё царство, за каждого человека в царстве, он чувствовал свою личную вину за бесчинства каждого безбожника в царстве. Так невозможно было жить, но иначе он жить не мог.
Однажды утром, проснувшись, он увидел на столике рядом с кроватью букетик незабудок в маленьком глиняном кувшине.
— Кто принёс? — спросил он у сержанта, который ухаживал за ним.
— Мессир Марк.
— Он что-то просил передать?
— Ни слова не сказал. Поставил цветы и ушёл.
Душу Ариэля окатило тёплой волной. Среди каких удивительных людей он находится… Кругом ужасы, кровь, смердящие трупы, а рыцарь собирает для принца незабудки. В последний раз Марк взвалил на Ариэля страшную ношу своей боли, хотя Марк этого и не хотел, Ариэль сам напросился. Теперь Марк увидел, что принц готов разорвать свою душу, только бы облегчить боль соратника. Марк понял, почему и зачем Ариэль собственноручно прикончил драконов — связанных и безоружных. Марк не смог бы ничего сказать по этому поводу, но букетиком незабудок он ему передал: «Я этого не забуду». Драконы никогда не поймут такой душевной тонкости и деликатности, вот почему они не понимают, что рыцари смогут уберечь свои души от помрачения даже посреди ада.
Ариэль встал с кровати и почувствовал, что ноги его держат. Он решил зайти к священнику, которого пытали драконы. Священник лежал на кровати в серой сутане, его ноги были прикрыты одеялом, а на глазах лежала повязка. Большая грива седых кудрей была аккуратно расчёсана.
— Это вы, ваше высочество? — скрипучим голосом спросил священник, не шелохнувшись.
— Я. Вы видите меня, отче? — удивился Ариэль, бросив взгляд на повязку, которая закрывала глаза.
— Я чувствую присутствие принца крови. Вас окутывает аура власти. Слепцы чувствительны к таким вещам.
— Как вы себя чувствуете?
— Превосходно. Мне никогда не было так хорошо.
— Ваши раны уже зажили?
— Ну что ты… Мои раны ещё долго не заживут. Если бы я сейчас не чувствовал боли, это было бы такой милостью Божьей, которую я, конечно, не заслужил. Но только боль напоминает мне, что я всё ещё на земле, а не на Небе. Бог наполнил мою душу удивительной благодатью, это настоящее чудо. Если бы я миллион лет каждую секунду благодарил за это Господа, этой благодарности было бы недостаточно за такое счастье. Никогда раньше не думал, что мученичество за Христа исполнено такой мистики. Эти несчастные раздробили мне каждую косточку на ногах, а я не чувствовал боли. Не то что бы совсем не чувствовал, но от таких травм боль должна быть невыносимой, а мою боль вполне можно было терпеть. Они выкололи мне глаза, думая, что навсегда потушат для меня солнце, но Солнце правды потушить невозможно. Глазами души я увидел Христа, а Он так прекрасен, что по сравнению с Ним все красоты нашего мира — одно сплошное безобразие. Боль пришла потом, когда несчастные палачи оставили меня в покое, но я уже пережил такое счастье, что боль не имела больше значения. Видишь, как всё просто, дорогой? Надо всего лишь любить Христа всеми своими чувства