– Я – бургомистр этого города, – сказал рыцарям грузный мужчина с суровым лицом матёрого сержанта. – Мы приветствует наших освободителей.
– Во славу Божию, – тихо сказал Ариэль. – Сарацины в городе сильно лютовали?
– Да как вам сказать… Массовых казней христиан не было, хотя мы уже к этому приготовились. Из пяти христианских храмов три они сделали мечетями, в оставшихся двух разрешили нашим священникам совершать богослужения. Но они сразу же ввели законы против христиан. С действующих храмов велели снять кресты, запретили колокольный звон. Христианам запретили носить оружие и даже ездить на конях – только на ослах. В управлении городом христианам тоже запретили участвовать. Я был бургомистром до нашествия, а при сарацинах ушёл в лавочники.
– Вас не заставляли принять ислам?
– Нет, не заставляли, хотя и предлагали. Поддались этому соблазну не больше ста человек – захотели быть своими при новой власти. Остальных не трогали, просто лишили всех прав. Рыцарям пришлось хуже. Некоторые оказали сарацинам сопротивление и были убиты в бою. Остальным, кто не захотел сражаться, предложили выбор: рабство или ислам. Тут они, конечно, взвыли – думали, что при сарацинах всё останется, как было, потому и сражаться не стали. Но ислам приняли всего несколько человек, остальные предпочли рабство, от Христа не отреклись. Их сразу же отправили на золотые рудники за городом. Не беспокойтесь, я уже послал своих людей, они освободят рыцарей. Охрана там слабенькая, мои ребята справятся.
– А вы не знаете, кто поджог казармы?
– Их, наверное, никто не поджигал. Сарацины были вечно обкуренные, соображали плохо, если кто-нибудь уронил на пол масляный светильник, так вот вам и пожар.
– Что значит «обкуренные»?
– Вина сарацины не пьют, но курят травку, которая дурманит посильнее вина. В казармах был просто сумасшедший дом, а вот в цитадели Измаил порядок держал – здесь у него никто не курил.
– Что за человек этот Измаил?
– Жестокий человек. Хотя справедливый на свой исламский манер. Воякам своим сильно бесчинствовать не давал, за грабежи наказывал. Сразу-то они, как вошли сюда, весь город ограбили, а потом Измаил сказал своим: «Точка. Мы теперь власть, а грабёж – преступление против власти». Сарацины превратили христиан в людей второго сорта, и те, кому это было безразлично, могли жить и не тужить. А для нас унижение христианства стало большой бедой.
– Я считал, что ваш город – исламский.
– Нет, исламские земли дальше, на побережье, наш город отделён от них пустыней. Большинство наших жителей всегда были христианами, хотя и мусульман у нас хватало, и с ними мы всегда жили дружно, никто их не обижал, права у нас с ними были равные. Но что стало с местными мусульманами, когда пришли их единоверцы-оккупанты! Они сразу почувствовали себя господами, записались в полицию, ходили тут – бичами щёлкали. Из больших домов всех христиан выгнали, дескать, лучшее жильё может принадлежать только мусульманам. Да не в домах дело, как будто в царстве хороших домов не хватало. Но вы представьте себе, мессир: вчера я принимал в своём доме друга-мусульманина, как лучшего гостя, а сегодня он приходит в мой дом с плёткой и говорит: «Убирайся, теперь я здесь живу». Откуда в людях вдруг появилось это желание унижать других людей?
– Ни откуда не появилось. Всегда было. Лишь дремало, задавленное добрыми традициями. Когда традиции рухнули, вся человеческая мерзость тут же всплыла на поверхность. – тихо прошептал Ариэль.
– Да, возврата к прежним традициям больше нет, – сквозь зубы процедил бургомистр. – Наши люди уже сейчас разбираются с мусульманами, чтобы они поняли, кто тут на самом деле господа.
– Вы хотите стать такими же, как они? – сморщился Ариэль.
– Мы хотим справедливого воздаяния! Мы не забудем им тех унижений, которым нас подвергали, они за всё заплатят. Не пытайтесь этому препятствовать, мессир.
– Унижения Господь посылает нам для того, чтобы мы могли воспитать в себе смирение.
– Вот и они теперь пройдут эту школу смирения.
– И вами тоже будет управлять стремление унижать других людей… Вы поймите, бургомистр, что мне даже не их жалко, а вас. Захотите отомстить мусульманам – покалечите собственные души.
– Но этого не остановить, мессир!
– Всё-таки попытайтесь остановить, хотя бы когда схлынет первая волна гнева. Верните свои дома и всё, что можете вернуть из награбленного. Но если вы сейчас будете изображать из себя господ по отношению к мусульманам, этим вы предадите Христа.
– Ваша правда, мессир, – проскрипел бургомистр. – Как же мы были ко всему этому не готовы… Не готовы пройти через унижение, не готовы вернуться к нормальной жизни. И меня-то, старого дурака, понесло. Неизвестно ещё, во что мы все превратимся. Впереди большая страшная война. У нас не все это понимают, но я давно живу на свете и научился заглядывать чуточку вперёд. Освободив наш город, вы только разозлили мусульман. Их силы на побережье огромны, думаю, что больше ста тысяч. Хорошо ещё, что мы отрезаны от них пустыней. Пока они обо всём узнают, пока раскачаются. Сарацины там разнежились и воевать не сильно хотят, но вашего наступления они вам простить не смогут, рано или поздно они соберутся и наваляться на нас всей своей силой.
– Вы думаете, что сделали для нас очень большое открытие, бургомистр? – вставил слово Стратоник. – Мы похожи на мальчишек, которые пришли сюда из рогаток пострелять, и теперь испугаются, что взрослые их накажут?
– Я всего лишь думаю, что у нас очень мало времени. Надо срочно собирать как можно больше сил.
– Так помогите!
– Так я с этим и пришёл! Мы уже объявили о создании городского ополчения, к нам охотно записываются. Все мужчины нашего города, способные держать в руках оружие, пойдут на войну. Или почти все. Силой никого под оружие ставить не будем, возьмём только тех, кто готов драться за свою свободу. Вы правы, мессир, нам не нужна власть над мусульманами, но исламская власть нам тоже не нужна. Хлебнули, хватит.
– Ну теперь дело пойдёт на лад, – весело улыбнулся Стратоник.
Глава VIII, в которой Орден растёт
За какую-то неделю Орден вырос, как на дрожжах. Горожане правда не вполне оправдали надежды бургомистра, под оружие встали далеко не все мужчины города, но ополченцев набралось свыше пяти тысяч. Рыцарей среди них не было, и разбавлять этой массой рыцарские полки не стали, решив создать особый сержантский полк, во главе которого встал бургомистр, когда-то служивший в Ордене сержантом и представление о военной службе имевший. Стратоник дал на этот полк с десяток самых опытных своих сержантов, которые сразу же приступили к обучению новобранцев.
Освобождённые на рудниках рыцари почти полностью вступили в Орден, их набралось 800 человек. Эти люди, на своих спинах испытавшие, что такое исламская плётка, теперь очень хорошо знали, за что им предстоит сражаться, и рвались в бой. Их распределили по трём изначально сформированным рыцарским полкам, восполнив боевые потери при штурме города.
А потом началось нечто невообразимое и совершенно неожиданное. Ежедневно в город приходили группы рыцарей и сержантов, заявлявшие о своём желании вступить в Орден. Весть о том, что Орден вновь существует и уже начал борьбу, одержав первую победу, разнеслась со скоростью ветра. Все, кто побросали оружие, просто потому, что не видели перед собой знамени, теперь собирались под знамя Ордена. Приходили и по несколько человек, и по несколько десятков человек. Кто-то из них прятался в горах, кто-то жил у крестьян в областях ещё не оккупированных, некоторые влачили жалкое существование под новой исламской властью в прибрежных эмиратах, не видя никакой альтернативы, а теперь увидели. Иные, было, пошли на службу к мусульманам, которые не вызывали симпатии, но были единственной властью. Теперь же появилась другая власть, весьма похожая на прежнюю, а в чём-то и куда получше, потому что в прежнем царстве порою было скучновато, а новая власть выглядела героической, воодушевляющей, и к ней, как к магниту, потянулись все здоровые христианские силы.
За несколько недель численность Ордена достигла десяти тысяч. Теперь это уже была серьёзная боевая сила, хотя исламская армия побережья по-прежнему превосходила её не менее, чем раз в десять. Перебежчики с побережья докладывали о том, что мусульмане лихорадочно собирают свою армию, распылённую в гарнизонах и погрязшую в кайфе. Это получается у них медленно, но всё же получается, и вскоре перед Орденом неизбежно должна была вырасти грозная боевая сила. Шансы на победу у христиан теперь появились, но у мусульман этих шансов по-прежнему было куда больше.
В городе это понимали все, и оставалось лишь удивляться приподнятому радостному настроению, которое здесь царило. Женщины день и ночь шили для военных одежду, кузнецы без устали ковали мечи, крестьяне ближайших деревень добровольно, безо всякого принуждения везли продовольствие. В сознании этих людей возрождённый Орден заменил царство. Ордену теперь служили так, как когда-то служили пресвитеру. Орден стал не просто военной силой, но и государством, властью. Хотя, конечно, теперь всё не могло быть так, как было раньше. В мир пришёл выбор. Пресвитеру служили примерно так же, как дышали, даже не задумываясь о том, что может быть иначе, тогда вообще не много о чём задумывались, просто дышали и всё. А вот Ордену можно было и не служить. И служить Ордену готовы были не все. Кто-то ворчал по углам, что головорезы-рыцари накличут на них беду, что жизнь под мусульманами была не такая уж и плохая, надо было только во всём их слушаться, и живи себе спокойно, а теперь будет большая война, мусульмане победят и всех накажут, и всё это только из-за того, что город поддержал рыцарей. Такие настроения были, но они хоронились где-то по углам, вслух на площадях их никто не решался высказывать. Воодушевлённость основной массы горожан пугала ворчунов, все видели, как эта основная масса расправлялась с мусульманами, и подвергнуться их участи никто не хотел.