| "It passed by the blighted beech there," said Alleyne, pointing, "and the hounds were hard at its heels." | - Он прошел вон у той разбитой березы, -ответил Аллейн, указывая рукой, - собаки бежали за ним по пятам. |
| "It is well," cried Edward, still speaking in French: for, though he could understand English, he had never learned to express himself in so barbarous and unpolished a tongue. | - Ну, хорошо, - воскликнул Эдуард, снова по-французски; ибо, хотя и понимал по-английски, но так и не научился выражаться на столь варварском и корявом языке. |
| "By my faith, sirs," he continued, half turning in his saddle to address his escort, "unless my woodcraft is sadly at fault, it is a stag of six tines and the finest that we have roused this journey. | - Даю слово, сэры, - продолжал он, повернувшись в седле и обращаясь к своей свите, - или я не знаю лесной охоты, или это был самец в шесть тинов и самый лучший из всех, каких мы сегодня подняли. |
| A golden St. Hubert to the man who is the first to sound the mort." | Золотое изображение Губерта тому, кто первый возвестит о смерти оленя! |
| He shook his bridle as he spoke, and thundered away, his knights lying low upon their horses and galloping as hard as whip and spur would drive them, in the hope of winning the king's prize. | Он тряхнул поводьями и с громом ускакал, а рыцари в надежде выиграть королевский приз, припав к шеям своих коней, помчались вперед таким галопом, какого только могли добиться хлыстом и шпорой. |
| Away they drove down the long green glade--bay horses, black and gray, riders clad in every shade of velvet, fur, or silk, with glint of brazen horn and flash of knife and spear. | Они ускакали по длинной зеленой просеке; мелькнули лошади, гнедые вороные и серые, всадники, одетые в бархат всевозможных оттенков, в меха и шелк, медные отблески на охотничьих рогах, вспышки ножей и копий... |
| One only lingered, the black-browed Baron Brocas, who, making a gambade which brought him within arm-sweep of the serf, slashed him across the face with his riding-whip. | Задержался только один чернобровый барон Брокас; заставив коня сделать скачок, он очутился на расстоянии вытянутой руки от крепостного и вдруг стегнул его хлыстом по лицу. |
| "Doff, dog, doff," he hissed, "when a monarch deigns to lower his eyes to such as you! "--then spurred through the underwood and was gone, with a gleam of steel shoes and flutter of dead leaves. | - Шапку долой, пес, шапку долой, - прошипел он, когда монарх удостаивает взглядом такое ничтожество, как ты! Затем пришпорил коня, ринулся в кусты и был таков, только сверкнули подковы да взлетели опавшие листья. |
| The villein took the cruel blow without wince or cry, as one to whom stripes are a birthright and an inheritance. | Крепостной принял жестокий удар молча, не отшатнулся, словно для него удар хлыста -право первородства и неизбежное наследие. |
| His eyes flashed, however, and he shook his bony hand with a fierce wild gesture after the retreating figure. | Все же его взор загорелся и он яростно погрозил костистой рукой вслед удалявшемуся всаднику. |
| "Black hound of Gascony," he muttered, "evil the day that you and those like you set foot in free England! | - Подлая гасконская собака, - пробормотал он, -будь проклят день, когда ты и твоя шайка ступили на землю свободной Англии! |
| I know thy kennel of Rochecourt. | Я знаю твою конуру в Рошкуре. |
| The night will come when I may do to thee and thine what you and your class have wrought upon mine and me. | Настанет ночь, когда я сделаю над тобой и твоим семейством то, что ты и все твое сословие сотворили со мной и моими близкими. |
| May God smite me if I fail to smite thee, thou French robber, with thy wife and thy child and all that is under thy castle roof!" | Пусть господь поразит меня, если я не уничтожу тебя, французский разбойник, твою жену и детей и все, что есть под крышей твоего замка! |
| "Forbear!" cried Alleyne. | - Остановись! - воскликнул Аллейн. |
| "Mix not God's name with these unhallowed threats! | - Не произноси имени господа твоего вместе с греховными угрозами. |
| And yet it was a coward's blow, and one to stir the blood and loose the tongue of the most peaceful. | И все-таки это был удар труса, от него может закипеть кровь и развязаться язык у самого миролюбивого человека. |
| Let me find some soothing simples and lay them on the weal to draw the sting," | Я поищу какие-нибудь лекарственные травы и приложу к твоему рубцу, чтобы уничтожить боль. |
| "Nay, there is but one thing that can draw the sting, and that the future may bring to me. | Нет, есть только одно средство уничтожить ее, и будущее, может быть, его пошлет мне. |
| But, clerk, if you would see your brother you must on, for there is a meeting to-day, and his merry men will await him ere the shadows turn from west to east. | Но послушай клирик, если ты хочешь повидать брата, тебе надо спешить: сегодня там сборище, и его дружки будут ждать его до того, как тени передвинутся с запада на восток. |
| I pray you not to hold him back, for it would be an evil thing if all the stout lads were there and the leader a-missing. | Прошу тебя, не задерживай его, ведь если все эти здоровенные молодцы окажутся на месте без главаря будет очень худо. |
| I would come with you, but sooth to say I am stationed here and may not move. | Я бы отправился с тобой, но, говоря по правде я уж тут расположился и не хотел бы двигаться с места. |
| The path over yonder, betwixt the oak and the thorn, should bring you out into his nether field." | Вон та тропинка между дубом и колючками выведет тебя из леса на его поле. |
| Alleyne lost no time in following the directions of the wild, masterless man, whom he left among the trees where he had found him. | Аллейн поспешно зашагал в направлении, указанном этим буйным и непокорным человеком, который остался в лесу на том же месте, где они встретились. |
| His heart was the heavier for the encounter, not only because all bitterness and wrath were abhorrent to his gentle nature, but also because it disturbed him to hear his brother spoken of as though he were a chief of outlaws or the leader of a party against the state. | Ему стало особенно тяжело не только от этой встречи, не только потому, что всякое проявление злобы и ненависти было невыносимо для его мягкой натуры, но и потому, что разговор о брате вызвал в нем тревогу; брат как будто являлся главарем какой-то шайки разбойников или вожаком какой-то партии, враждебной государству. |
| Indeed, of all the things which he had seen yet in the world to surprise him there was none more strange than the hate which class appeared to bear to class. | Из всего, что он наблюдал до сих пор в мире, больше всего удивляла его и казалась наиболее странной именно та ненависть, которую, по-видимому, испытывал один класс к другому. |
| The talk of laborer, woodman and villein in the inn had all pointed to the wide-spread mutiny, and now his brother's name was spoken as though he were the very centre of the universal discontent. | Все речи работников, лесников и крепостного, которые он слышал в гостинице, были речами мятежников, а теперь назвали имя его брата, словно он был центром общего недовольства. |
| In good truth, the commons throughout the length and breadth of the land were heart-weary of this fine game of chivalry which had been played so long at their expense. | Ведь и в самом деле, простой народ по всей стране уже устал от изысканных игр, которым рыцари предавались так долго за его счет. |
| So long as knight and baron were a strength and a guard to the kingdom they might be endured, but now, when all men knew that the great battles in France had been won by English yeomen and Welsh stabbers, warlike fame, the only fame to which his class had ever aspired, appeared to have deserted the plate-clad horsemen. | Пока рыцари и бароны являлись силой, охранявшей королевство, их еще можно было терпеть, но сейчас, когда всем людям стало известно, что великие битвы во Франции выиграны английскими йоменами и валлийскими копейщиками, военная слава - единственная, к которой когда-либо стремились всадники в стальных доспехах, как будто покинула их класс. |
| The sports of the lists had done much in days gone by to impress the minds of the people, but the plumed and unwieldy champion was no longer an object either of fear or of reverence to men whose fathers and brothers had shot into the press at Crecy or Poitiers, and seen the proudest chivalry in the world unable to make head against the weapons of disciplined peasants. |