Полкан боязливо вывернул копыто.
— Ага, ага, чудненько… Слушайте, да у вас следов от предыдущих гвоздей нет! Неужели никогда не ковали?
— Не-а, — признался кентавр. Изо всех сил он представлял насмешливые взгляды ковгёрлы и пегаски, когда кузнец осторожно поскреб поверхность копыта пилочкой.
— Чудно, чудно… А хотите я вам новый суперклей поставлю? Вещь нездешняя, дорогая!
— Это как? Без гвоздей?! — воспрянул Полкан.
— В том и суть, что гвозди с ним не нужны! Только копыто должно ронвехонько быть, как у жеребенка! Или как у вас. Иначе сглаживать долго.
— Не знаю… а он крепкий? — кентавр даже растерялся от такого заманчивого предложения.
— Зубами не оторвешь! — заверил Кузьма. — Сам барон своему Воронцу тоже на клей ставит. Вот и закупил у торговцев. В нем островитянская смола, никакой синтетики!
— А… наверное, дорого?
— За так поставлю! Не хотите за так, по обычной цене сойдет.
— Ставьте! — решился ковбой.
Мы с Витьком, честно говоря, патрулировали под окошком, поэтому всё видели. Вурдалак опасался, что один не справится с любопытными, тем более с нашими подругами, если они захотят посмотреть.
Кузьма покачал мехи, раздул угли в жаровне, расплавил кусок смолы, похожей на канифоль, только пахла она соленым морским тростником, из которого на островах вяжут все крыши. Каждую вязанку окунают в смолу на пару минут, полый тростник пропитывается, становится тяжелым, не размокает и не горит. Островитянским поселкам не страшны ни многочасовые ливни, ни пожары. Я закрыл глаза, чувствуя приступ тоски по морю…
Тем временем кузнец подбирал клиенту подковы. У Полкаши оказался третий размер! Это как мужской сорок пятый, самые огромные подковы — четверки. Щипцами макнул подкову в смолу и ловко пришлепнул на копыто. Наш ковбой зажмурился, чтобы не дернуться, но видно ничего не почувствовал. Удивленно открыл глаза. Кузьма наклонил газовый прожектор поближе, надвинул какой-то фильтр и до предела подкрутил давление газа, усилив яркость. Резкий синий свет жарил прямо в копыто.
— Фотополимер, понимаешь! — солидно пояснил кузнец. — Твердеет только на солнце. А где взять столько? Не Острова, чай! Вот и крутимся. Готово! Другую ножку позвольте…
Вскоре все четыре копыта блестели новенькими подковами. В конце Полкану снова пришлось понервничать. Край копыта и смоляной шов нужно подпилить до гладкости. Кентавр по очереди ставил каждую ногу на подставку, закусывал губу и терпел щекотку. А Кузьма, ловко, как чистильщик сапог, проходился по копыту здоровенным напильником, а потом наводил окончательный блеск суконкой с пастой.
— Вот и всё. Пройдитесь-ка!
Полкан потоптался, проверяя обновку.
— Не беспокоят? Крепко стоите?
— Спасибо! Непривычно, но не мешают.
— Если что, заходите, поправим. Я вам вездеходы поставил, в них поверхность неровная, для лучшей сцепки. Так что может где быть ощущение, будто камушек попал. По правилам, обычные-то подковы раз в полтора месяца сменять надо, а эти стоять будут хоть полгода как новые! — он взял плату и пожал руку Полкану. — Благодарствуйте. Чтоб легко носились!
— Спасибо!
Когда пришло время танцев, Мона и Дженни услышали непривычный звук: цок-цок-цок. Полкан вразвалочку, изображая иноходца, подошел к ним и встал нога за ногу. Его полированные копыта блестели, как новенькие хромовые сапожки со стальными мысками.
— Разрешите вас пригласить, — первой признала поражение Мона и сделала лошадиный реверанс, ножкой вперед.
— Охотно, — позволил наш ковбой. — А венок где?
Девушки по деревенскому обычаю надевали парням венки из полевых цветов или трав, приглашая на танец и высказывая симпатию.
— Да на! — Дженни сняла с себя венок, который плела в дороге и бросила Моне.
Встав на цыпочки, пегаска надела украшение на Полкана. Он затаенно заржал, не разжимая губ, и пошел отплясывать кадриль с Моной. А потом поменялся партнершей с Лёхой и повел за руку Дженни.
Витёк сидел в сторонке, мрачно завернувшись в линялое пончо, ни на что не рассчитывая. Неожиданно к нему подошла очень скромная девушка в клетчатом платье.
— Вы почто не танцуете? Не любите?
— Не умею, — печально вздохнул ВиктОр, хотя отлично умел! В своем замке, в пору приличного образования он не только в склепе спал, но и на балах отплясывал!
— Так это же просто, я вас вмиг научу! Пойдемте! — она за руку потащила вампира в круг.
Меня завлекла туда же пухленькая очаровательница с русыми косами толщиной в руку. Венков они нам не дали, справедливо полагая, что мы слишком мало знакомы, и родные этого не одобрят. Но отплясывали весело, до темноты. После прыгали через высоченный костер. А потом, устав, кто затянул песню, кто пошел пьянствовать в суровой мужской компании, отдельные парочки потихоньку растаяли в темноте, их ухода никто не заметил. Дети и старики, разумеется, собрались у костра, послушать истории.
Дженни и Моне дали комнату в доме, а нам отвели ночлег в просторном сарае. Жена Степана поставила там лежаки и постелила. А на втором этаже под крышей сушилось сено. Леха сказал, что будет спать там и смотреть на звёзды в открытую дверь.
Глава 19
*****
Утром я проснулся от приглушенной ругани. Вернулся Аристарх из "секретной" поездки. Они со Степаном говорили снаружи, между домом и стеной сарая, обсуждали такое, чего "ни в коем разе не должны узнать бабы".
Оказывается, пленник сбежал. Ехали они ехали, без сна, без отдыха, глаз с него не спускали, а остановились наскоро закусить, тут-то и приключилась незадача. Вроде кто-то им в еду рвотный корень подсыпал. Только в поле копытень не растет, так что случайно в корзину попасть не мог! Не припомнит Степан, кто им пирожки на дорожку давал?
В общем, поневоле пришлось им отлучиться, хотели посменно, да понадобилось всем сразу. Вернулись — пленника и след простыл. Далеко он связанный уползти не мог, разве что к реке скатиться. пленника и след простыл. им отлучиться к реке, а вернулись — г!ать бабы".сказывая симпатию. тора месяца сменять надо, а эти стоятИли подкинули ему что-то острое, веревки разрезать. И скорей через поле, в ближний лесок. Поискали, нигде нет, как в воду!
— Если кто-то из наших ему помог, дело плохо — ждать будет, — говорил Степан.
Ему отвечал суровый голос старшего брата:
— Пусть хоть до зимы ждет, этот хлыщ не вернется!
— Отчего же?
— Совести у него нет, потому что! Он за свою шкуру больше переживает, чем за помощниц своих. Дуры, вот дурищи! Неужели сынков наших женушки? Или думаешь, кто с чужих дворов?
— Ой, не ведаю, Аристарх, если с пирожками, то наверняка наши! А если Глашка моя? Или твоя Фирка?
— Вот не помню, кто провожал! — сквозь зубы процедил старший брат. — А узнаю… — он зарычал, обещая виновным лютую расправу.
За завтраком в большом доме собралась вся семья. И нас пригласили. Дюжие молодцы, как выяснилось, двоюродные братья, прятали глаза и отмалчивались в ответ на любопытство домашних о секретной поездке. Аристарх хмуро жевал, односложно говоря, что прошло всё нормально. Теперь в Ниве воцарится мир и покой.
А меня беспокоила загадочная улыбка Моны. Еще там, на дороге, мне показалось, что блондинка имеет какие-то планы насчет Иванушки.
Как выяснилось, заметил выбрыки нашей музы не я один. Улучив удобный момент, без посторонних, Лёха расколол ее, и Мона призналась, что имеет отношение к этому заговору… только как вдохновительница.
— Ну, случайно пирожки на солнце испортились, день был жаркий! — без малейшего раскаяния сказала она.
— А куда он делся? Ему кто-то помог освободиться?
— Там же никого, чистое поле! — наивно развела руками пегаска. — Там случайно в телеге осколок стекла от бутылки нашелся. Что-то пили наверное и разбили. Вот Иван им веревку и разрезал.
— Как? Зубами взял? — придирчиво уточнил Витёк. — Он руками пошевелить не мог!
— Так осколок в борт телеги воткнулся, получилось такое лезвие. Очень, кстати, опасное!
— Эх, Гармония!.. — укоризненно протянул кентавр. И мы с ним согласились. Хотя лично я втайне радовался, что Ивану удалось ускользнуть. Понимаю, что многие меня не поддержат, но…
— Аристарх, наверное, прав. Он сюда не вернется. Так что больше мы не увидимся, — сказал я. — Мне без разницы, бегает он по лесам или плывет в лодке к столице. Может, в столице с его талантами возможностей больше?
— Не-а, во всех городах он в розыске, Степан рассказывал, — возразил Лёха. — Так что, вылови его в порту Реки-Юны, на каторгу упекли бы. Или в рабство пиратам продали.
— Весело. Тогда Мона права, лучше так.
— Может быть, — скептически выдала Дженни. Это единственное, что ковгёрла сказала за весь разговор. Делала вид, что новость совершенно ее не касается.
*****
Селение непривычно опустело. Все ушли работать на близлежащие луга и нивы, кто погнал стада, кто собирал сено, а в самой Ниве до вечера воцарился тихий час. Селение будто спало. А мы сами не могли понять, почему не торопимся его покинуть. Не так уж устали и дел особенных нет, но наша муза пожелала поиграть в пастушку и после завтрака они с Дженни ушли в поля. Мы ждали их.
Без дела слоняясь на главной площади, где вчера водили хороводы и жгли костер, мы заметили востроглазого старичка. Он вчера рассказывал детям истории. Мы тоже не прочь послушать, делать всё равно нечего.
Витёк, как наиболее располагающий к себе, подсел рядом на лавку, мы стояли вокруг. Завели разговор о погоде, об урожае. Старичок оживился и без просьбы стал рассказывать, как опасно путешественникам приближаться к местному замку.
— Неужели барон так страшен? — недоверчиво прищурился Лёха, хотя сам не доверял черному замку больше всех.
— Сохрани вас Бог, перейти ему дорогу или подвернуться под горячую руку. Он самодур, злобный, мстительный и непредсказуемый, особливо с похмелья. А пьет он почитай каждый день, как на праздник! А потом всё крушит и ревет, как зверь дикий. Страсть!