Толик взял свои полбаяна и на басах начал изображать за одеялом львиное рычание. Получалось здорово.
– Он все умеет, – с восхищением прошептал Уголек в Славкино ухо.
– Ага, – рассеянно отозвался Славка.
– Хороший у тебя брат…
– Ничего… Только принципиальный очень.
– Как это?
– Ну, упрямый. Хочет, чтобы все были такие же, как он.
– Разве это плохо? – удивился Уголек.
– Как когда…
В сарай вернулась довольная Тетка. Снаружи гремели аплодисменты. Тетка швырнула в угол зайца и велела Мушкетеру готовиться к выходу.
– Собирай свои склянки, Витенька. А потом ваша борьба, акробаты. Не копайтесь!
Но борьбу пришлось пропустить. Из-за Витьки.
Мушкетер успешно жонглировал стаканами и блюдцем. Упало только два стакана, да и те не разбились на песке. Но вот появился Славка.
Мушкетер стоял на одной ноге. На другой ноге и на руках у него вращались картонные обручи. Мушкетер покосился на Славку и сказал:
– Алле!
Славка прицелился и размахнулся…
Целился он точно. Он должен был швырнуть пластмассовую чашку, чтобы она красиво наделась на мушкетерскую голову. Но в последний момент
Славка не нашел пластмассовую посудину и прихватил тяжелую металлическую миску. Впопыхах Славка не подумал о Витькиной голове.
О ней подумала Тетка. Славка говорил потом, что если бы дело коснулось чьей-нибудь другой головы. Тетка бы не крикнула. Но опасность грозила Мушкетеру. Серебрясь на солнце, тяжелая миска снижалась на голову жонглера.
– Ви-ить! – истошно заорала Тетка. Мушкетер поднял глаза, ловко извернулся и вовремя ушел от гибели. Миска стукнула по ногам пятилетнюю зрительницу Натку Лопухову и мирно легла на траву. Рев Натки и глухой ропот родителей грозили срывом представления. Спасти дело мог лишь неожиданный эффект.
– Марш с манежа, болван, – тихо и зловеще процедила Тетка. Потом Тетка подняла руку, мило улыбнулась и объявила:
– Гвоздь программы! Дрессированные звери. Аттракцион “Смерть и воскрешение браконьера”!
Грянули полбаяна. Из-за одеяла появился самый сообразительный из пятилетних жителей – Алешка Маковкин. На Алешке Маковкине был синий бумажный шлем. В руках Алешка сжимал полосатую палку.
Ничуть не тронутый хлопками и криками друзей-зрителей, Алешка встал посреди арены и поднял палку. Полбаяна угрожающе завыли. Одеяло откинулось, и, сверкая нарядом, появился дрессировщик Угольков.
Уголек тянул деревянную тележку. В тележке, сонно щурясь, лежал Вьюн. Регулировщик Алешка Маковкин махнул жезлом. Полбаяна оборвали вой.
Уголек дернул за цепочку, и Вьюн сел, подняв передние лапы…
Теперь, пока не поздно, следует рассказать, что должно было случиться дальше.
Регулировщик Алешка обязан был сурово спросить:
– Гражданин Папиросыч! Зачем вам коляска? Разве у вас мало ног?
Вьюну полагалось лечь на спину и задрать лапы.
– Четыре ноги! – следовало удивиться Алешке.
Уголек собирался заступиться за Вьюна-Папиросыча, сказать, что это очень больной человек, то есть кот. Трудно ему таскать свой живот по земле.
После этого Вьюн должен был гулять среди прутиков, торчащих из песка, и делать вид, что ломает веники. А потом Вьюну предстояло удирать от милиционера Алешки, прыгать при этом через барьерчики и наконец упасть мертвым. Тетка, одетая врачом, не сможет оживить умершего от страха Папиросыча.
– Папиросыч! Вашу малину ребята едят! – крикнет из сарая Славка своим оглушительным голосом. Тогда Вьюн оживет и, прыгнув сквозь обруч, кинется спасать малинник…
Все зрители, конечно, поймут, о ком идет речь. Поймет и лейтенант милиции Сережа. И тогда для заготовителя веников Курилыча начнется печальная жизнь. Но…
– Гражданин Папиросыч, – скрежеща от усердия зубами, начал Алешка. – Сколько у вас ног?
Но Вьюн не падал и лап не задирал. А чего он будет падать, если хозяин не дергает за цепочку?
– Гражданин Папиросыч… – жалобно повторил Алешка и умолк. Цепочка скользнула из пальцев Уголька. Уголек смотрел куда-то вдаль. Он не думал о цепочке. Он не думал о Вьюне, о Курилыче, о лейтенанте Сереже, о цирке. В просвете между зрителей, окружавших арену тремя тесными кольцами. Уголек видел забор и открытую калитку.
У калитки стоял Белый Щенок.
Не будь на Угольке дурацких сапог, и повесть бы кончилась. Но сапоги, тяжелые, как якоря, загрохотали по асфальту. И щенок вздрогнул.
И щенку показалось, что сейчас сапог опять страшно ударит его в живот, и опять навстречу полетит зеленая земля, и воздух набьется в уши.
Щенок мчался вдоль забора, а за ним мчалось что-то пестрое, с оранжевыми перьями на голове, и гремели сапоги. Но гром этот делался тише и закончился шумным всплеском…
Когда Уголек поднялся из лужи, со шляпы, с плаща-скатерти и с рукавов стекали мутные капли.
А щенка не было нигде.
Ну, а раз уж начались несчастья, то они пойдут вереницей.
– Это. Что. Такое? – прозвенел металлический голос. Мама стояла за спиной Уголька. По лицу ее он понял, что вереница несчастий только началась.
Но он испугался не очень. Он все еще искал глазами щенка. А потом взглянул на грязную бахрому скатерти и тихо объяснил:
– Искусство требует жертв.
В справедливости своих слов Уголек убедился немедленно. Мама натренированным движением повернула его спиной и затем довольно крепким способом сообщила ему ускорение.
Она вела его по двору и говорила, что вот они придут домой, и тогда…
Уголек слушал, гремел сапогами и думал о щенке.
Цирковое представление окончилось. Зрители, забрав стулья, шумно расходились. Артисты заперлись в сарае. Митька Шумихин, братья Козловы и Шуруп радостно орали что-то о погорелом театре.
Вьюн продолжал сидеть на тележке. И лишь когда цирк опустел, Вьюн пошел к дому. Он понял, что не дождется хозяина. Вьюн шел и думал о своем поганом житье.
– Неприятности? – спросил его с забора Георгин. Вьюн сел и горестно почесал за ухом.
– Здешние дети – такие варвары, – прокудахтал Георгин, качаясь на голенастых лапах. С остатками хвоста ему было трудно балансировать на заборе. – Они вас загонят в могилу.
– Собачья жизнь, – сказал Вьюн. Он поднялся и побрел домой, волоча цепочку.
СТАРЫЙ НЕПТУН ЗНАЕТ О ЩЕНКЕ БОЛЬШЕ, ЧЕМ САМ ЩЕНОК
В канаве щенок нашел пряник. Настоящий пряник, почти целый, только обкусанный с одной стороны. Какой-то малыш не доел и бросил. А щенок нашел. Повезло.
Но, как назло, подвернулась тут Шайба, кудлатая черная собачонка. Пожилая, хоть и меньше щенка в два раза. Вредная. Увидела пряник и заверещала сразу:
– Отдай, жулик, беспризорник! Отдай!
Дурак он, что ли, отдавать? Живот и так подвело от голода. Ухватил пряник в зубы – и драпать. Шайбу щенок боялся. Кусается она ужасно. Налетит, завизжит да как цапнет! А он все-таки щенок…
Шайба не отставала. А щенок со страха промчался мимо ящиков и оказался в тупике – между складом и забором.
– Отдай! – снова завизжала Шайба и приготовилась к атаке. И вдруг щенок увидел, что она совсем маленькая. Просто комок шерсти. Он выпустил пряник, оскалил зубы и рыкнул. Первый раз в жизни.
Шайба присела с открытой пастью. Потом прижала уши и с отчаянным воем рванулась в сторону. С испугу не разглядела, куда бежит. трахнулась о забор и заверещала еще громче.
На шум прибежала длинная изящная такса Нелли, притрусила дворняжка Вилька и приковылял хромой пудель Боб. Шайба продолжала верещать.
– Милая, успокойтесь, – извиваясь длинным телом, уговаривала Нелли. – Не волнуйтесь так, дорогая. В чем дело?
– Жулик! – взвизгивала нервная Шайба. – Напал! Украл! Сожрал! Пряник!
Тогда все двинулись на щенка. Он уже успел изгрызть половину черствого пряника. Но вторую половину отдавать он тоже не собирался.
– Хулиган! – визгливо пролаяла Нелли.
– Все дети сейчас такие, – сокрушенно проворчал пудель Боб и потряс поредевшей гривой.
– Куда смотрит хозяин? – тявкнула Вилька.
– У него нет хозяина! – пронзительно взвизгивала Шайба. – Нет! Хозяина! Разве! У этого! Бродяги! Может! Быть! Хозяин!?
– Какой ужас! – взвыла Нелли. – Он бродячий!
– В наши времена таких щенят сразу отправляли на живодерню. – хрипло прорычал Боб.
– Смотрите! Он все-таки жрет пряник, – возмутилась Вилька. И все возмутились вместе с Вилькой. И еще решительней двинулись к щенку. Конечно, каждому хотелось добраться до пряника первым.
А щенок торопился жевать. Потом будь что будет. И ничего хорошего не было бы, но Шайба не решалась близко сунуться к щенку. А когда одна собачонка боится, страх переходит и к другим.
– Так нельзя, – покрутив задом, решила Нелли. – Мы не какие-нибудь бродячие. Неприлично устраивать уличную драку.
– Надо позвать Нептуна, – предложил Боб. – Это его дело – наводить порядок.
Вилька побежала за Нептуном, и щенок понял, что ему придется худо.
Нептун был старым громадным сеттером с рыжей волнистой шерстью и длинными ушами. Вообще сеттеры – мирные собаки, но Нептун отличался крутым и мрачным характером. С его зубами многие были знакомы.
Нептун приближался. Вилька юлила впереди и повизгивала:
– Вот этот. Вот он… Щенок еще, а уже ворует…
Шавки поспешно расступились.
Щенок посмотрел в мутноватые синие глаза Нептуна и понял, что лучше всего брякнуться на спину и задрать лапы. Пора.
Но он не брякнулся и не задрал. Что-то случилось со щенком. Словно какая-то пружина вдруг в нем натянулась. Кроме страха, появилась злоба и сразу выросла. Он был, конечно, щенком, но ведь и щенка нельзя обижать без конца…
Он прижался задом к забору, беззвучно сморщил нос, приподнял губу. И показал свои мелкие щенячьи зубы. Стало тихо и страшно.
– Хи, – вдруг пискнула Вилька. – Он хочет драться. С Нептуном.
Нептун опустил голову и тяжелым взглядом обвел трусливых шавок. От этого взгляда они сначала прижались к земле, а потом брызнули в разные стороны. Щенок увидел, как Нептун повернулся и стал медленно уходить.