– Во злобе и ненависти, сын мой, – спокойно парировал Фитцпатрик, отхлебывая горячий кофе, – не может человек постичь душу ближнего. Обуздай страсти, смиренно помолись Господу и садись пить кофе, как и подобает истинному христианину.
Возмущенный Килкенни открыл рот, чтобы исторгнуть нечто нелицеприятное, но слово взял Ривердейл.
– Довольно, Патрик… Кажется, тут нужно кое в чем разобраться без всякой суеты. – Он взглянул на методиста. – Итак, преподобный, Вы – среди нас, однако это не входило в наши планы. Постарайтесь объяснить, что позвало вас в дорогу вслед за нами?
– Что позвало меня в дорогу?.. Как всегда, желание служить Богу.
– Нам не нужны проповеди в пути. Говорите конкретней.
– А если конкретно, сын мой, то я намереваюсь вернуться из этой поездки с деньгами, на которые взведется храм в Дир-Сити. Чтобы осуществить это богоугодное дело, одних пожертвований не хватит. Люди прижимисты, больше думают о сиюминутной выгоде, чем о спасении своих душ… Братья во Христе! – возвысил голос методист. – Не уподобляйтесь сребролюбцам! Покажите себя с лучшей стороны, возьмите меня с собой и уделите хоть малую толику того золота, что спрятано в горах Уичита.
Путешественники удивленно переглядывались, а методист в волнении продолжал:
– Господу богу было угодно, чтобы мне, его смиренному слуге, открылись ваши планы. Патрик во сне проговорился о них, когда я в благочестивом порыве читал «Евангелие» у него в номере.
Преподобный Фитцпатрик умолк, его влажные глаза излучали надежду. Остальные молчали, даже Килкенни перестал жевать, поглаживая квадратный, поросший щетиной подбородок.
Первой нарушила тишину мексиканка:
– Ну, наверное, я должна сказать что-то… Коль золото принадлежит мне, то здесь решаю я… И, может быть, мистер Ривердейл, как руководитель этой экспедиции. – Она оглядела методиста внимательным взглядом. – Падре, все не так просто… Нет, я не о том, что мне будет жалко расстаться с каким-то количеством золота. Дело в том, что мы отправились в опасное путешествие и, как мне кажется, священнику в нем не место. Я – о трудностях пути, об индейской угрозе. Может случиться, что никто из нас не увидит этого золота.
– Дочь моя, – проникновенно заговорил Фитцпатрик, – трудности пути и всякие опасности никогда не страшили странствующих евангелистов. А что касается краснокожих язычников, то тут может статься, что я сослужу вам добрую службу. Кайова и команчи принимали меня в своих лагерях и не сделали никакого зла. Они оставят и вас в покое, если я буду с вами.
При последних словах Фитцпатрика в красивых карих глазах Кончиты Нарваэс появилась заинтересованность. Изогнув дугой темную длинную бровь, она посмотрела на северянина.
– Мое мнение? – спросил тот.
Мексиканка кивнула.
– Что ж. – задумчиво промолвил Ривердейл. – Что-то мне подсказывает, что на этот раз краснокожие окажут преподобному менее радушную встречу… Хотя, я могу и ошибаться… в конце концов, сеньорита, – Майлс поглядел на мексиканку, – нельзя отказываться даже от такого призрачного шанса.
Кончита тепло улыбнулась методисту и сказала:
– Решено, Падре. Вы едете с нами.
Длинное лицо Фитцпатрика приняло умильное выражение.
– Вы сама доброта, дочь моя. Храни Вас Господь!
Стало совсем темно. Свет от костра освещал лишь стволы ближних деревьев, кроны же растворились во мраке. Где-то вдали заунывно плакал койот, совсем рядом, на поверхности ручья, слышно было, как плещется мелкая рыбешка.
– Тихая ночка, – заметил Ривердейл. – Она даст возможность крепко выспаться сеньорите и Фитцпатрику.
Мексиканка недоуменно пожала плечами.
– Только ему и мне?
– Я, Луис и Килкенни, сеньорита, конечно же поспим, но меньше вашего. Нас троих попеременно будет ждать ночное дежурство.
– Это несправедливо! – заявила красавица.
– Сын мой, – поддержал ее проповедник, – ночное бдение должны разделить все.
Вслед за этим прозвучал еще один голос. Однако он не принадлежал ни к кому из тех, кто сидел у костра. Он был резок и насмешлив – в одно и то же время.
– Я освобождаю вас от этих забот, странники! Руки вверх, и ни единого движения.
Джон Фист, самый отъявленный головорез южнее Ред-Ривер, материализовался из темноты с двумя кольтами в руках и хищной ухмылкой на лице. Мгновение – и пятерка его дружков ступила в круг света, полукольцом окружив путешественников. Они стояли с ружьями на изготовку, жилистые руки сжимали их угрожающе крепко.
Дух смерти повис надо берегами безымянного ручья, несшего свои скудные воды в могучую Ред-Ривер. Его чувствовали мексиканцы, его ощущали ирландцы, исподлобья глядевшие на бандитов, от него перехватило дыхание и у обычно невозмутимого северянина.
Майлс Ривердейл слышал, как встревоженное сердце бьет прямо по левому нагрудному карману, в котором лежало нечто такое, от чего необходимо было срочно избавиться. Казалось, это «нечто» прожигает одежду, вонзается раскаленным лезвием в живую плоть. Назревала кульминация, и первой опомнилась Кончита Нарваэс.
– Мистер Фист, – сказала она твердо. – Вижу, вы готовы убить всех моих спутников. Но знайте, я ни под какими пытками не проговорюсь о золоте.
Потом пришел в себя Ривердейл.
– Послушай, Фист, – начал он быстро, с поднятыми руками, – если ты задумал прикончить нас, то это станет твоими самым опрометчивым поступком в жизни. Карты уже нет. Пойми, карты к золоту семьи Нарваэс больше не существует.
Ривердейл с удовлетворением увидел, как вытягивается лицо южанина, как дула его револьверов, дернувшись, стали клониться к земле.
– Соображаешь, что теперь тебе придется считаться с нами? – продолжал северянин уверенней. – Путь к золоту в моей, по твоим словам, упрямой башке…
Заметив тут, что южанин вновь напружинился и предчувствуя, что с его губ должно вот-вот сорваться «обыскать!», Ривердейл громко рассмеялся.
– Я пошутил, Фист. – Его правая рука нырнула вниз к карману. – Карта у меня.
Клочок бумаги сверкнул в воздухе прежде, чем Фист или кто-либо другой из его компании успел выстрелить. Он полетел в костер и тут же воспламенился.
В это короткое мгновение все действующие лица ночной сцены глазели в гробовом молчании на то, как «золотая» карта, обуглившись, вознеслась темным пеплом к небу.
Ривердейл был на волосок от гибели. А всему виной явилась самая настоящая беспечность. Впервые увидев карту, Ривердейл запомнил ее навсегда. Дальше не имело смысла сохранять карту, и он решил уничтожить ее при первой возможности. Но, машинально уложив клочок бумаги в нагрудный карман, Ривердейл начисто позабыл о нем. Выпивка с другом и последующее похмелье, естественно, не есть факторы, которые обостряют память, А когда грянул гром, Майлс Ривердейл моментально вспомнил о том, что допустил грубейший просчет. Ведь расклад был прост: попади карта к Фисту – его и Килкенни услуги оказались бы совершенно излишними. Бандиты, по слухам, любили скрываться от кавалерии в горах Уичита и, наверное, знали на зубок дословный перевод каждой индейской тропки. В результате Ривердейла с Килкенни пустили бы в расход прямо у костра.
К счастью, этого не произошло и Ривердейл мог теперь вздохнуть свободнее. Как, впрочем, – и его спутники. Правда, свободно дышать под прицелом у недругов, начавших разговоры о подлом поступке и дальнейшей судьбе северянина, получалось не совсем здорово.
– Отстрелить башку этой северной скотине! – громко произнес кузен главаря, Том Гардинг, черноволосый недоросток с суетливыми движениями и ехидным, подпорченным оспой лицом. – А его толстого дружка заставить станцевать джигу под пулями!
– Подвесить северянина над костром и, как это делают кайова, поджарить на манер бизоньего окорока! – прорычал смуглый коренастый Питер Финч, В его широком лице не было ничего, кроме звериной жестокости.
Еще двое, Сэм Карлтон и Эд Сеймур, похоже, всегда больше слушали, чем говорили. Они угрюмо стояли и ждали, что будет дальше.
– Пусть заткнутся, Гардинг и Финч, босс! – досадливо поморщился Джонсон. – Если Бог не дал умишка, то и нечего разевать пасть!
– Полегче, ты! – обозлился Гардинг, в его суетливых движениях появилась угроза. – Чертов умник!
– Ты уже давно напрашиваешься на хорошую взбучку, Меченый! – сквозь зубы прошипел Финч с еще большей жестокостью на лице.
– Молчать – вы оба! – наконец подал голос Фист. – Сказали свое, и будет! Лучше разоружите путников, пока мы держим их на мушке. Да не забудьте о зачехленных ружьях на тех лошадях.
Справившись с поручением, Финч вернулся на место, а Гардинг, обезоружив Ривердейла, не преминул поиздеваться над ним.
– Встать, северная рвань! – Его визгливый голос был омерзителен.
Высокорослый, стройный Ривердейл поднялся на ноги спокойно, без какой-либо боязни. Бандит-недомерок рядом с таким атлетом выглядел по меньшей мере смешно. Но его крысиное, в оспинах, лицо рдело от высокомерия и самоуверенности. Как многие недоростки, он питал особую злобу к тем, кто выше ростом.
– Для тебя настали плохие времена, – пролаял он истошно и дважды ударил северянина в живот, под ложечку. Ривердейл даже не покачнулся, а когда разгорячившийся бандит попытался ногой попасть ему в пах, он ушел в сторону и ответил молниеносным ударом правой. Гардинг с расквашенным лицом мешком повалился вниз и не шелохнулся. Дернулись другие бандиты, но их предводитель мгновенно их урезонил:
– Довольно, чертовы ослы! Если еще кто-то из вас без моего приказа сунется к этим, я смешаю того с землей!
Он подошел к костру, вытащил тлеющую хворостину, раскурил сигару и сел напротив Ривердейла.
– Выходит, северянин, мы-таки усыпили твою бдительность, сгинув из городка, – сказал он, глубоко затянувшись. – Ладно, присаживайся и потолкуем.
Ривердейл опустился на землю, поглядывая на Фиста. Обезоруженные путешественники с опаской смотрели то на него, то на остальных бандитов, стоявших по-прежнему с оружием на изготовку.
– А потолковать есть о чем, – промурлыкал Фист с сигарой в зубах, – тем более, что я люблю беседовать по делу… Значит, так. Карты, вроде, легли таким образом, что ты, северянин, вы, дорогая сеньорита, я и мои друзья – теперь одна компания.