Но на третий день я стал замечать, что Портер занервничал. Он вполголоса ругался, подолгу вертел головой, осматривая лежавшие перед ним горы. И ехал-то он как-то неуверенно, словно нехотя.
– Слушай, Портер, – сказал я ему. – Если что-то не так, то нам лучше вернуться к тому месту, где тебя взяли сомнения.
– Наверное, ты прав, Тони, – сокрушенно покачал он головой. – Надо возвращаться.
Мы поехали назад, и уж с тех пор Портер стал вести себя более осмотрительно. Наша скорость заметно снизилась, зато увеличилась точность маршрута. Недели две мы продвигались на югг с величайшей осторожностью и вниманием. Но этого оказалось мало. Портер снова сбился с пути. Да и то сказать, его трудно было обвинить том, что он плохо ориентируется. В горах Абсарока он бывал лишь однажды. Ему было чрезвычайно сложно найти дорогу в густом переплетении лощин и долин, перевалов и хребтов.
Мы продолжали следовать за ним, но отпущенного природой времени становилось все меньше. Зима уже накрывала горы. По ночам холод пробирал нас до костей. Ранний снег вот-вот должен был закружиться в воздухе. В конце концов, нам пришлось оставить эту затею ради сохранения собственных жизней.
Мы вернулись в Боузмен в конце октября и всю зиму и начало весны 66 года провели в нем. Уайт со своими людьми давно оставил городок. Это было нам на руку.
С наступлением лета мы снова отправились в дорогу только для того, чтобы осенью ни с чем вернуться в Боузмен. Портер провел нас чуть ли не до южного конца хребта Абсарока, но усеянной валунами долины так и не обнаружил. И, тем не менее, сдаваться мы не собирались. Тот, кого хоть раз манило золото, понял бы наши души.
Кое-как переждав зиму и весну 67 года, мы опять двинулись к югу. Портер клялся, что прошлым летом он был на правильном пути и только один единственный ложный перевал не позволил ему придти к цели. Поэтому теперь, говорил он, все будет о'кей. От этих обещаний наши надежды воспарили к небу. Пора было, черт побери, обрести то, чего мы искали уже целых два года! Я говорю о нас – обо мне, Портере и Стиве. Четверо пауни и Лаура просто шли за нами, как привязанные. Первые поехали бы за Блэкберном хоть в преисподнюю, а ей лишь оставалось следовать той же дорогой. Не будет лишним сказать, что все трудности она переносила легко, словно родилась Б седле, как какая-нибудь выносливая скво.
Я понял, что Портер, наконец, приблизился к цели, когда он, стоя на узкой горной тропе, показал нам обглоданный лошадиный скелет, лежавший на дне ущелья.
– Это все, что осталось от верховой Нэда, – пояснил он. – Ну что ж, мы на правильном пути.
– Дай-то Бог! – выдохнули мы со Стивом в один голос.
Через час глотка Портера выдала троекратное «ура».
– Вот она – эта долина! – прокричал он, привстав от восторга в стременах и указывая с самой высшей точки очередного перевала на расстилавшуюся низину. – Видите, в дальнем конце – валуны?.. Вы видите?.. Там оно, золото!
Он пришпорил лошадь и понесся вниз по перевалу, увлекая за собой всех нас. По пути к валунам он проскакал мимо простреленного лошадиного черепа и крикнул:
– Тут моя лошадка сломала ногу! Их-ха!
В считанные минуты мы были на другом конце долины. Поравнявшись с валунами, Портер соскочил с лошади и бросился к одному из них. Мы спешились следом за ним. Вместо того, чтобы откапывать золото, Портер встал за валуном и начал плакать. Подойдя к нему, я увидел, что вышибло из него слезу. У его ног лежали останки Нэда Портера, прикрытые кое-где лохмотьями выцветшей на солнце одежды. Все окружили проводника, храня молчание. Некоторое время слышались его рыдания, затем он опустился на колени, собрал кости брата и бережно отнес их в сторону. Вытащив нож, он стал копать углубление в земле.
– Помогите ему, – приказал индейцам Блэкберн.
Те выхватили из-за пояса томагавки и присоединились к Портеру. Через полчаса на месте захоронения вырос небольшой холмик с грубым самодельным крестом. Произнеся над ним молитву, Портер шагнул к тому самому валуну, у которого покоились на ветрах долины останки его несчастного брата-близнеца.
– Копайте здесь, – сказал он, шмыгнув носом.
Нам со Стивом потребовалось несколько ударов ножами, чтобы на свет был извлечен тяжелый кожаный мешок, похожий на индейские парфлеши. Развязав его, мы сунули в него руки и вытащили по куску золотоносной руды. Был ясный июльский день. Золото ослепительными вспышками заиграло на солнце. Это было восхитительное зрелище, от которого мое сердце заколотилось в неописуемом восторге. А Стив, тот совсем потерял голову. Он суматошно рылся в мешке, доставал самородки, смеялся, показывал их Лауре, бросал обратно и снова извлекал наружу следующий кусок золота.
– Здесь же целое состояние! – с придыханием шептал он. – Я богат, черт побери!
Придя немного в себя, он окинул нас странным взглядом. Ох, и не понравились в тот момент мне его глаза! Это были холодные глаза скряги, почуявшего наживу, готового совершить любое злодеяние.
– Эй, дружище ! – резко обронил я, опустив правую руку вниз и коснувшись большим пальцем рукоятки кольта. – Мне не нравится выражение твоих глаз. Тебе лучше успокоиться. Мы всегда были друзьями, и даже золото, я полагаю, не повредит нашей дружбе.
Эти слова Блэкберна отрезвили. Его глаза потеплели, он улыбнулся.
– О'кей, Тони. Мы были и останемся друзьями… Со мной все в порядке.
– Тогда за дело. Поделим золото?
– Это будет приятная работа.
Расстелив на земле армейское одеяло, мы разложили самородки и руду в три равные кучи. Без каких-либо условий каждый присвоил себе понравившуюся ему часть золота. Оставшийся на дне мешка золотой песок был также поделен поровну. И для самородков и для песка у нас со Стивом нашлись мешочки, а доля Портера перекочевала в тот же большой старый мешок.
Отведав зажаренного на огне мяса горного барана, которого один из наших пауни снял стрелой с уступа, мы поехали прочь из долины. Было решено покинуть гряду Абсарока, перевалить через горы Биг-Хорнс, подняться вверх по Паудер-Ривер, добраться до форта Ларами на Северной Платт, а уже оттуда спуститься в Канзас-Сити.
Я ехал в прекрасном расположении духа, строил планы. Мне виделись дорогие отели, богатые европейские города, роскошь, изысканные удовольствия. Я ехал, не замечая ничего вокруг, наслаждаясь приятными грезами. И как же жестоко обернулась действительность, когда в одной из лощин Биг-Хорнс, по которой двигалась наша кавалькада, раздался боевой многоголосый клич! Я помню, как нас охватила паника. Краснокожие были в обоих концах лощины, они намертво заперли нас в ней. Их было не менее полусотни, раскрашенных, вооруженных, жаждущих скальпов и славы.
– Боже! – воскликнул Портер. – Это те же бэнноки! Я узнал их боевой клич.
Первым нашим желанием было броситься под прикрытие разбросанных в лощине обломков скал и защищаться. Но трезвое суждение Блэкберна заставило нас действовать по – другому.
– Нам не удержаться, если бэнноки бросятся на нас с обеих сторон, – сказал он. – Нам нужно сдаться без единого выстрела… У нас есть шансы… Ты помнишь, Тони, – обратился он ко мне, – Танцующего Орла?
Конечно же, я помнил коренастого молодого бэннока, который вместе со своей женой-мескалеркой торговал с нами на Мустанг Крик. Тем летом он гостил у родичей жены и приехал к ручью с большим запасом бобровых шкур.
– А золото?.. – вдруг опомнился я. – Может, мы и останемся целы, но тогда золота нам не видать, как своих ушей.
Стив не раздумывал ни секунды.
– Ты прав, Тони. В любом случае мы останемся без золота, мертвые или живые. Давай-ка лучше захороним его прямо здесь.
Он спрыгнул с лошади и, спрятавшись от глаз бэнноков между двух обломков скал, вырыл ножом яму.
– Бросайте мне ваше золото, – крикнул он, уложив в яму свою долю.
Мы с Портером кинули ему по мешку, и он быстро закопал золото, положив на него здоровенный камень.
– Готово! – сказал он, смахивая со лба капельки пота. – Бросайте оружие и поднимайте руки.
На землю полетели карабины, револьверы и ножи. Только пауни остались при оружии.
– Бросайте оружие, краснокожее отродье! – рявкнул Блэкберн.
Это был один единственный раз, когда пауни пропустили мимо ушей приказ своего белого вождя.
– Нет, – спокойно возразил один из них, Речная Выдра. – Бэнноки наши старые враги. Лучше умереть в бою, чем корчиться в пытках.
И все четверо пауни ринулись навстречу приближающимся бэннокам, издавая свой боевой исконный клич. Трое попадали с лошадей при первом же залпе бэнноков, четвертый стрелял до тех пор, пока в него не вонзилась длинная боевая стрела. Двое бэнноков слетели с лошадей почти одновременно с его падением.
– Проклятье! – запричитал Портер. – За смерть этих двоих они заживо сдерут с нас скальпы.
– Успокойся! – окоротил его Блэкберн. – Пауни и бэнноки испокон веку колотят друг друга. Они не тронут нас.
– Как бы не так! – простонал Портер, сглатывая душившие его слезы.
Я пристальней присмотрелся к нему. Сомнений не могло быть: он был близок к истерике. Его подбородок трясся, глаза горели каким-то фантастическим огнем. «Это те самые бэнноки!» – твердили его побелевшие губы вновь и вновь.
– Отойдем от оружия подальше и покажем им, что у нас нет никаких враждебных намерений, – посоветовал Блэкберн, выходя на открытое пространство.
Я и Лаура присоединились к нему тотчас же. Портер последовал было за нами, но затем, вдруг дико вскрикнув, схватил лежавший на земле карабин и начал вести из него огонь по той группе бэнноков, которая приблизилась с другого конца лощины.
– В укрытие! – скомандовал Блэкберн, кинувшись за ближайший обломок скалы.
– Получайте, вы, бешеные собаки! – завывал Портер, ведя безостановочную стрельбу, сопровождая ее злобным хохотом.
Мы, спрятавшись за обломком скалы, под свист индейских пуль таращили глаза на свихнувшегося компаньона.
– Черт бы его побрал, он снова спятил! – закричал я.