Получается, не угас род? А ведь, такое вполне возможно! Очень даже возможно! Последний, официально признанный представитель рода характер имел буйный, необузданный, жизнь вел грешную, разгульную. Мог оставить после себя наследников. И спрятать их мог, от интриг, козней и гнева врагов, коих у графа было великое множество. Очень не сдержан был и высокомерен. Уж кому, как не Бирюквым знать об этом, все-таки родня, хоть и очень дальняя. Но чтобы потомок появился спустя сто пятьдесят лет после официального пресечения линии⁈ Ерунда какая-то! Но ведь вот он, фамильный перстень с гербом и графской короной! Только получается, парень не хочет иметь ничего общего с родом? Кто же ты — Дмитрий Никитич Уколов? Или не Уколов? А ведь ты ни словом не обмолвился о детстве, юности, где родился, рос, воспитывался. Придется приглядеть за тобой.
Протоирей подошел к столу и позвонил в стоящий на нем колокольчик. Буквально через несколько секунд в кабинет сунулась кудлатая голова церковного служки.
— Митрофан, Лукьяна позови мне, быстро.
— Так ушел он уже, Ваше Высокопреподобие, — звонко и бодро, будто и не спал только что, доложил служка.
— Сбегай. Скажи, срочно нужен. И на пристань забеги, узнай, чей пароход завтра в Томск пойдет. Потом зайдешь к хозяину, скажешь, чтобы меня дождались, после заутреней в Томск с ними поплыву. Но сначала Лукьяна найди.
— Уже бегу, — выдохнул мальчишка и скрылся за дверью. В коридоре тут же послышался быстрый топот босых пяток по деревянному полу. Отец Федор по-доброму усмехнулся вслед мальчугану, кряхтя, уселся за стол и взялся за перо. И тут же вернул его обратно в чернильницу. Нет, рано! Сначала надо самому разобраться. Вот Лукьяну он это и поручит. Алтарник мужик хваткий пронырливый. Да и дети у него шустрые, сметливые. Смогут проследить незаметно за нужным человеком, приметить все необычное и доложить своевременно.
Глава 10
Проснулся от громкого перезвона колоколов. Ополоснул лицо из прибитого тут же к стене жестяного умывальника и вышел на двор. К храму густо валил нарядно одетый народ. Мелькнула чистая и торжественная мордашка мальчишки-газетчика, важно шагающего сжимая в ладошке руку девочки на полголовы выше его. Наверное, той самой сестренки Машки. Только теперь никаких босых пяток. Обут паренек в густо намазанные дегтем сапоги. Наверное, в этой толпе идут и их родители. На сирот ребятишки не похожи.
Да, это не мой прошлый мир, где в церковь люди в основном ходили только на Пасху и Крещение. Тут посещение храма дело важное, ответственное и необходимое. Что же, надо начинать соответствовать эпохе. Присоединился к людскому потоку. Храм уже был забит под завязку. Меня притерли к самой стенке, чему я в принципе был рад. Ну не знаю я, как вести себя в церкви. Буду смотреть на народ да повторять.
Появился отец Федор. Только уже не в черной простой рясе, а в расшитых золотом одеждах и круглой шапке. И загудел своим мощным басом. Первый раз в жизни отстоял службу от начала и до конца. Красиво, торжественно и ничего не понятно. Не знаю, стану ли я когда-нибудь настоящим православным или так и останусь полуязычником.
Одухотворенный народ потянулся на выход. Ну и я, пожалуй, пойду. Батюшке сейчас наверняка не до меня. А найти изыскательскую партию без помощи служки, думаю, будет не так уж и сложно. Язык до Киева доведет. Люди подались по сторонам, прижав меня к стене, пропуская на выход уважаемых людей города. Так понимаю градоначальника, купцов и еще кого-то важного. Затем и сами пошли. Уже на улице меня нагнал долговязый паренек в церковном облачении.
— Господин Уколов, — подскочил он ко мне, тяжело дыша. Бежал видать. — Его Высокопреподобие просил простить его, но по срочной необходимости ему необходимо отбыть в Томск, — вид у парня был озадаченный даже немного ошалевший. Он никак не мог понять, почему огромной святости человек, целый протоирей извиняется перед каким-то диким оборванцем, который, судя по заросшей неухоженной роже и страшной расшитой богопротивными рисунками рубахе, только что вылез из тайги. — Так же велено передать Вам это, — и служка протянул мне две банкноты номиналом в пятьдесят рублей с узнаваемым портретом Екатерины II. Ну, ничего себе коленкор. Это с какой радости такая щедрость?
— Не возьму! — я решительно мотнул головой, и собрался уходить. Я, конечно, не граф Строганов, но гордость свою имею и в подачках не нуждаюсь.
— Господин Уколов! — паренек дернулся, пытаясь схватить меня за рукав, но, спохватившись, не стал этого делать, затараторив, — Его Высокопреподобие знал, что Вы откажетесь и приказал передать, что это в долг, отдадите потом. Он хотел сам с Вами поговорить, но рано утром те-ле-гра-фи-ро-ва-ли, — служка произнес новое модное умное слово важно, тщательно выговаривая слоги, — Вызывали его в Томск. Срочно. К господину губернатору и камергеру Тобизену, — и зачем мне это знать? Но с каким придыханием и гордостью паренек это все выговаривал, словно это его пригласили к губернатору а не отца Федора, — А еще приказано проводить Вас к куафёру и в лавку готового платья купца Смольянинова. На это деньги и выделены, — в его взгляде, брошенном на меня, мелькнуло презрение. Знакомо. Чем мельче прыщ, тем больше гонору. Хотя на счет парикмахера и одежды, отец Федор прав. По одежке встречают. И мне это только что продемонстрировали. Но деньги все равно не возьму.
— Деньги вернешь Его Высокопреподобию, и благодарность от меня передашь, — машу служке рукой, само по себе получается высокомерно, с изрядной долей снобизма. Граф проснулся видать. Нашел перед кем перья пушить, — Свободен!
— Но…
— Пшел прочь! — а ведь меня несет. Заело презрительное отношение этого холуя. И остановиться не могу. И не хочу самое главное. Парень под моим взглядом вдруг сжался и побледнел.
— Прошу простить, господин Уколов. Виноват. Прошу простить, — он пятился от меня, бормоча извинения, пока не оказался шагах в пяти. После чего развернулся и припустил в сторону храма, забавно подкидывая длинные ноги, чтобы не запутаться в полах рясы. Да, дожился ты Дима. Детей пугаешь. Не успел из леса вылезти, уже Его Сиятельство включил. На душе стало мерзко и тоскливо.
Батюшка дельный совет дал, переодеться надо. Да и постричься тоже не помешало бы. И хоть на соборной площади таких косматых и бородатых было немало, это не значит, что и мне надо быть, как все. Тут же, как на заказ, неподалеку обнаружилось заведение с незатейливой вывеской «Парикмахеръ Изотовъ В. А.». Ну вот, а то придумал «куафёра» какого-то смертный прыщ. Не понимаю, зачем пытаться казаться тем, кем ты не являешься и быть по определению не можешь. Смешно же выглядит!
Господин Изотов оказался настоящим мастером. Через полтора часа я вышел из его заведения с аккуратной стрижечкой с пробором на правую сторону и бородкой с усиками а-ля Николай Второй. Правда, сейчас он еще свою знаменитую бородку не отрастил, так что буду первым законодателем мод. Парикмахер еще пытался щипчиками самого инквизиторского вида подкрутить мне вверх усы, но был мной тактично послан, и настаивать на всяких изысках не стал.
А вот с одеждой вышел облом. Мне просто не хватило денег. Пришлось продавать соболиные шкурки, подаренные мне по пути сочувствующими горю тюйкулами. Отказ не подразумевался, да я и не отказывался. Зачем обижать хороших, добрых людей, желающих помочь от чистого сердца. И теперь я им был особенно благодарен. Потому как при моей теперешней внешности пытаться пристроить золото, заведомо лишиться всего и оказаться в кутузке.
Со шкурками пришлось побегать. Лавочники вокруг соборной площади нагло пытались надурить пришлого охотника. Ну, да Бог им судья. Вспомнилось, что неподалеку от пристани видал здоровенный барак с вывеской «Мануфактурные склады купца 2-й гильдии Жернакова Е. А.». Туда и направился. Шустрый приказчик с бегающими глазками, раздувшись от собственной важности, поначалу тоже начал плести кружева, явно пытаясь обмануть. Пока не появился, по всей видимости, хозяин.
Высокий худощавый мужчина в костюме с иголочки, больше похожий на университетского преподавателя, чем на купчину. Вроде мелькало его лицо сегодня утром в храме среди городских шишек. Деловой, быстрой походкой он буквально ворвался в помещение, заряжая своей энергией работников. Беззаветные труженики, до этого едва шевелившиеся, словно сонные мухи, тут же забегали, засуетились, изображая кипучую энергию и неподдельное рвение.
— Прошка, прохвост, опять⁈ — сердито бросил он, подходя к нам. — Брысь отсюда, паскудник! Работай, иди.
— Да как можно, Евграф Лякснадрыч, — обиженно запричитал приказчик, тут же став маленьким и незаметным. Тут мягкий и интеллигентный с виду мужчина зыркнул на хитрована так, что того буквально ветром сдуло. И тут же повернулся ко мне:
— Жернаков, Евгаф Александрович, купец 2-ой гильдии[i], – представился он, протягивая мне ухоженную ладонь.
— Уколов, Дмитрий Никитич, — представляюсь ему в ответ, недоумевая, с каких это пор купчины лично простых охотников обслуживать стали. Такое и в наше-то время невозможно представить, вернее, теперь уже то, но не суть важно. В общем, странно все это.
— Надуть пытался? — у него было действительно располагающее к себе лицо и обаятельная улыбка. Да вот, я только что видел, как из-под этой мягкой любезной обертки выглядывал настоящий хищник.
— Работа у него такая, — пожимаю плечами.
— В чем-то Вы и правы, Дмитрий Никитич, — он качает головой, — Да вот только надо знать с кем и как, я ему за это деньги плачу. Неплохие, кстати.
Черт побери! Он меня за кого принимает? За переодетого князя?
— Позвольте глянуть? — он показывает на так и оставшиеся у меня в руках шкуры.
— Пожалуйста, — протягиваю ему соболя и белку. Жернаков берет шкурки и разглядывает их, отойдя к окну.
— Сколько Вам давал за них этот проходимец? — он смотрит на меня, прищурившись.
— За белку — 50 копеек, за соболя — 3 рубля.
Щека у купца дергается, потяжелевший взгляд устремляется на дверь, за которой скрылся незадачливый Прошка.