— Вы знакомы с Пашей? С Павлом Васильевичем? — она с интересом посмотрела на меня.
— Если Вы о Буржинском, то да, знаком. Только с Павлом Войцеховичем.
— Ай, — она легкомысленно махнула рукой, — Поляки, такие поляки, — ее лицо осветила легкая улыбка.
— Вы его знаете?
— По окончании курсов я практиковалась в клинике у доктора Манассеина. Павел Васильевич служил там, — ее взгляд слегка затуманился. Похоже, у нашей красавицы и бородатого поляка был роман. Ну не могу осуждать господина Буржинского- женщина, стоящая передо мной была действительно безумно, просто ослепительно красива. — Золотилова, Вера Константиновна, — представилась она.
— Уколов, Дмитрий Никитич.
— Вы из казаков? — она кинула взгляд на мою бекешу и штаны с лампасами.
— Да.
— Не похожи, — она покачала головой и улыбнулась.
— Почему? — удивился я.
— Казаки грубее, — пояснила Золотилова, — Тут недавно прибегал один, ругался, порубать всех грозился. Глаза так и горят дикой яростью, — в ее голосе послышалось то ли восхищение, то ли осуждение.
— С девочкой лет пятнадцати?
— Откуда Вы знаете? — она удивленно уставилась на меня своими колдовскими озерами, от чего я слегка поплыл.
— Брат то мой был. Иван.
— А девушка? Невеста? — ох, уж это извечное женское любопытство.
— Не знаю еще, — улыбнулся я, — Он ее сегодня впервые увидел.
— А бился, как за сестру или невесту.
— Бился?
— Вы же видите, что творится, — она повела головой в сторону двери в больницу, — Нам ее просто некуда было положить.
— А помощь принять отказались, — раздраженно бросил я.
— А как на нашем месте поступили бы Вы⁈ — она ожгла меня злым взглядом, — Приходит неизвестный казак, и утверждает, что у него есть лекарство от болезней, которые не лечат даже в Европе.
— Не знаю, наверное, так же, — я неопределенно пожал плечами и раздраженно добавил, — Далась Вам эта Европа!
— К сожалению, Европа во всем опережает наше Богом забытое Отечество. Культуре, науке, любви к ближнему своему, — она яростно сверкнула глазами. У-у-у, какая знакомая песня! Да Вы, любезная Вера Константиновна, у нас прогрессивных либеральных взглядов.
— На счет культуры, очень спорно, — я с усмешкой посмотрел на нее, — Чайковский, Глинка, Бородин, Жуковский, Пушкин, Толстой, Кипренский, Суриков, Репин, — Золотилова смотрела на меня, закусив губу, на ее прекрасном лице злое упрямство, сменялось недоумением. Не ждала от неграмотного казака? А я продолжал называть фамилии, словно забивал гвозди, — Ломоносов, Лобачевский, Менделеев, Пирогов. Хватит или продолжить?
— Это ничего не значит, — упрямо набычилась она, — Вы же не станете отрицать, что именно Европа несет прогресс и просвещение. Французская революция подарила человечеству «Декларацию прав человека и гражданина»! А что дала миру Россия⁈ У нас только-только крепостное право отменили, зато циркуляр приняли о кухаркиных детях! А сейчас так и вовсе довели до вот этого ужаса, — ее взгляд полыхал огнем, лицо раскраснелось, тонкие, аккуратненькие ноздри на симпатичном, слегка курносом носике, яростно подрагивали. До чего же она хороша в своей ярости! — А знаете, что самое страшное⁈ Их, — она кивнула на окна больницы, видимо подразумевая лежащих там людей, — Это ничуть не волнует. «На все воля Божья» «Царю-батюшке видней»! Есть распоряжение, часть урожая ссыпать в волостные магазины. Специально, про запас, на случай голода. Никто! Никто из крестьян этого не делал! Темный, безграмотный, жадный, ни к чему не стремящийся, забитый народ!
— Вы очень красивы, Вера Константиновна, — не удержался я.
— Что? — она залилась краской и сердито топнула ногой, — Какое это имеет отношение к нашему разговору⁈ Просто Вам нечего мне возразить! — ее изящный пальчик уставился мне в переносицу. Ну, настоящая фурия!
— Почему нечего? — я криво усмехнулся и посмотрел ей прямо в глаза, — Французская революция помимо «Декларации о правах человека» подарила миру Робеспьера и Наполеона. Вам рассказать, что делала армия «просвещенных» европейцев под командованием «великого» императора на нашей земле?
— Это было давно! — Золотилова вскинула голову.
— Хорошо, — продолжил я, благо насмотрелся когда-то ютубов, — Не далее как сорок лет назад, англичане с французами с упоением грабили Керчь и Севастополь.
— Грабили дикие турки!
— Ой, ли, — я издевательски улыбнулся, — А так любимые Вами европейцы стояли рядом и смотрели?
— Мы проиграли! Они имели право!
— Почему тогда русская армия в 1814 ом не вывезла сокровища Лувра? Хотя, после того что учинили здесь французы мы имели полное моральное право не оставить от Парижа камня на камне. Или это другое?
Она осеклась и закусила губу, окинув меня злобным взглядом. А я продолжил:
— Да, Европа не знает голода с середины XIX, после катастрофы в Ирландии. А рассказать Вам почему? Про Великий голод в Индии слышали?
— Там была засуха!
— Да, как и у нас. Но при этом британский вице-король, не помню, как его там, да и не важно, так и не прекратил вывозить хлеб из вымирающей от голода колонии. Европу кормят порабощенные ими народы. Британцы и французы практически полностью уничтожили коренное население Америки. Бельгийцы рубят руки чернокожим детям в Конго. Немцы и австрийцы. Эти пока особо не отметились, но еще успеют, Вы уж мне поверьте! А про людские зоопарки не слышали? Очень модно сейчас у просвещенных, ходить смотреть на людей в клетках, отличающихся от них только цветом кожи. Вы можете себе представить Александра Сергеевича Пушкина зверушкой в клетке? Или его прадеда Абрама Петровича Ганнибала? Где тут свобода равенство и братство? Или оно только для кого надо свобода и равенство, а остальным уготована участь сдохнуть во благо белого человека⁈ Это, что касается Европы. Но что нам до нее. Мы живем в России. И тут я с Вами, прекраснейшая Вера Константиновна, соглашусь. Плохо у нас. Ужасно! Катастрофически плохо! Ну, так мы и есть та самая колония.
Золотилова забыла про давно потухшую и сломанную в зажатом от злости кулаке папиросу. Глаза ее метали в меня молнии.
— Российская Империя никогда не была и не будет колонией!
— Да? — я зло прищурился. Что в голове у этой симпатичной дурочки? — Колония — территория, находящаяся под управлением иностранного государства, так?
Дождавшись согласного кивка, я, понизив голос, продолжил:
— А кто у нас нынче Император? Сколько в нем русской крови? А в Цесаревиче? А о нежелании русской аристократии говорить на родном языке я так вообще промолчу. Кого там только нет, англофилы, франкофилы, германофилы, славянофилы. Только вот русофилов нет. Правильно, зачем любить народ, который тебя кормит и поит. Забитый, необразованный. А когда им учиться? Налоги, подати, выкупные платежи. Чтобы кормить дармоедов, прожигающих жизнь за границей. Для того и рескрипт, чтобы не дай Бог не поумнели! А Вы говорите не колония!
— Опасные вещи Вы говорите, Дмитрий Никитич. За такие, можно и на каторге оказаться. Не боитесь?
Я криво усмехнулся.
— Дальше Сибири не сошлют, а туда я и сам скоро уеду. Закончу свои дела здесь и обратно.
— Так Вы социалист⁈
— Боже упаси, Вера Константиновна! Я просто русский человек.
— Тогда я Вас совсем не понимаю, — она удивленно воззрилась на меня.
— Просто, Ваши так называемые социалисты мало чем отличаются от тех же аристократов. Руководители и идеологи сидят в эмиграции за границей. На деньги враждебных России держав подтачивают устои государства. Толкают экзальтированных дамочек и юных студентов-максималистов на убийства и, как следствие на каторгу и виселицу. Герцен, Тихомиров, Лавров, Лопатин — они так же далеки от народа, как Юсуповы, Голицыны, Гагарины и прочие аристократы. Среди значимых народовольцев, если не ошибаюсь, только Желябов был из крестьян. Так почитаемый в ваших либеральных кругах Лев Толстой, свой роман «Война и мир» начинает с огромного куска на французском языке. Он даже мысли не допускает, что его будут читать не знающие языка великого Руссо люди. Русские люди. А теперь, уважаемая Вера Константиновна, скажите мне, чем Вы, в своем преклонении перед Европой, отличаетесь от них?
Ее глаза налились слезами. А меня обожгло стыдом. Что на меня нашло? Вспомнил господ либералов из своего прошлого? Но при чем тут эта милая женщина? С чего я решил, что она имеет какое-то отношение к террористам-народовольцам? Ну, обмолвилась она о Европе. А меня понесло, как завсегдатая-пропагандиста на ток-шоу у Соловьева. Вера Константиновна, как раз, несмотря на свои, не очень понятные мне взгляды, делает все что может и даже больше, для простых людей. Это я сейчас уйду, не найдя здесь понимания. Пойду к церковникам, в богадельни. Творить добро, зная, что инфекция мне не страшна, у меня сопротивляемость, полученная от инопланетной медкапсулы. Да и лекарство есть, если вдруг иммунитет не спасет. Можно еще порассуждать о будущем России лежа на диванчике в гостинице, ощущая приятную сытость от ужина в ресторане. А она выкинет свою поломанную папиросу, вытрет злые слезы шелушащимися от хлорной извести руками и уйдет в заразные палаты. Зная, что в любой момент может сама заразиться и умереть.
— Простите, — выдавил я. — Простите, Вера Константиновна. Если сможете.
Мне было стыдно смотреть ей в глаза. Я неуклюже, не поднимая взгляда, поклонился и, развернувшись на пятках, пошел прочь. Дурак! Старый дурак! Сорвался на хорошего человека. Потому что показалось, что она неправильно мыслит. Смотри-ка, нашелся мерило ума, чести и совести. Не Дима Уколов, а КПСС, итиху мать! Обвинил женщину невесть в чем. А сам-то! Кто дал тебе право судить, кого бы то ни было⁈ Пять лет просидел в чуме в тайге, боясь вылезти в цивилизацию, выбрался и пошел обличать! В себе разберись сначала! Кто ты⁈ Для чего ты⁈ Эта девочка людей спасает! А чего добился ты? Создал там строительный бизнес? Не смеши! Средней руки конторка по ремонтам. Да и ту на половину вытягивал Петрович. Просрал одну семью. Не смог защитить вторую. Получив в руки такой мощный инструмент, как искин, не нашел ничего лучшего, как, поддавшись своей паранойе, форматнуть его. Самое значимое достижение за все время в новом мире — вырезал десяток бандитов. Молодец, Дима! Ах, да! Еще семью из трех человек, вроде как, спас. Ну а что не спасти-то? Оно же ничего не стоило. Деньги есть, лекарства есть. А вот так как она, с риском сдохнуть в любой момент от заразы, смог бы? Так что это не Вера Константиновна ничем не отличается от демагогов-либералов, это ты, Дима, сейчас переплюнул их всех вместе взятых!