– Что здесь надо этому шаману? – угрюмо спросил Журавлёв. – Не вовремя принесло служителя духов…
Медведев не слышал Журавлёва. Машинально обрывая наледь с бороды, он спросил:
– Детишки знают о смерти Рагтыны?
– Знают. Девочки плачут. Мальчики забились по углам и молчат. Вскрытие показало…
Увидев, как меняется лицо Медведева, Александр Васильевич бросился к нему, схватил за плечи.
– Вам плохо? Присядьте. Ах ты ж… Скверно-то как, всё скверно…
– Разворачивайте свою упряжку. Поезжайте, я догоню. Мне надо побыть одному.
– С какой злостью и презрением посмотрел на меня этот шаман…
– Не слишком ли вы обеспокоены собой?
– Я не о себе. Я о шамане. Теперь не оберёмся беды. Можно себе представить, как он это использует…
Медведев махнул рукой, неприязненно отвернулся от Журавлёва. Присев на нарту, зачерпнул горсть снега, поднёс ко рту. «Вскрытие. Врачи произвели вскрытие. Конечно, за этим стоит элементарный врачебный долг и непререкаемые юридические правила. Иначе поступить они не могли. И всё же, всё же… Как теперь доказать чукчам, что Рагтыну резали уже после смерти? Вот, вот она, страшная несуразица, более чем страшная…»
Журавлёв давно уехал, а Медведев всё ещё сидел на нарте, не чувствуя холода. Когда поехал, собак не погонял, словно старался выиграть время, собраться с силами. И вдруг начал яростно торопить упряжку. «Что же я делаю? Пойгин и Выльпа умчались на берег. Кто знает, как они себя поведут».
Едва въехал Медведев на культбазу, как навстречу ему выбежала жена.
– Скорее к больнице! Только будь осторожен. У них ножи!
– У кого?
– У Пойгина и отца Рагтыны.
Артём Петрович прикрикнул на собак и помчался к больнице. На крыльце стационара, закрывая собою дверь, стоял Журавлёв и уговаривал чукчей:
– Вы лучше спрячьте свои ножи. Не боюсь я их, не боюсь, понимаете?
– Отдай Рагтыну! – хрипел Выльпа. – Вы её зарезали…
– Кто тебе сказал эту глупость?
– Ятчоль сказал. Вы её зарезали… Теперь в деревянном ящике закопаете в землю. Я не хочу, чтобы она умерла два раза. Из ямы она не может уйти в Долину предков. Отдай Рагтыну!
Пойгин молчал, однако нож был крепко зажат в его руке. Александр Васильевич видел это и старался показать именно Пойгину, что он решительно ничего не боится. Нет, Журавлёв не упивался своим бесстрашием, не думал, что вот наконец и случилось то, что не раз виделось ему в разгорячённом воображении. Он не думал о том, пустят или не пустят в ход ножи разгневанные чукчи, ему хотелось только одного: не позволить Пойгину и Выльпе ворваться в больницу, перепугать врачей. Да и мало ли что могло случиться в этой непредвиденной ситуации. Увидев Медведева, Журавлёв облегчённо вздохнул, сказав со спокойствием человека, который, быть может, впервые в жизни почувствовал, что значит самообладание мужчины:
– Мы здесь немножко поссорились. Они требуют труп Рагтыны…
Артём Петрович на мгновение задержал взгляд на Журавлёве, как бы оценив его заново, подошёл к Пойгину, спокойно сказал, дотрагиваясь до чехла на его поясе:
– Спрячь нож. Случилось горе. Неужели мы будем добавлять к нему ещё и другое?
– Ты мне ответь… Резали Рагтыну русские шаманы? – спросил Пойгин, медленно засовывая нож в чехол. – Только говори правду. Мы всё равно увидим её. Если закопаете в землю – мы выкопаем её и увезём.
– Рагтыну резали, когда она уже была мёртвой…
– О-о-о, так всё-таки резали! – Пойгин опять потянулся к ножу. – Ты же сказал… Ты же поклялся…
– Ну как мне тебе доказать, что Рагтыну резали уже неживую.
– Зачем резать мёртвую?! Зачем?!
– Пойдём в больницу. Врач вам всё объяснит… – Медведев повернулся к Журавлёву. – Идите к детям.
Пойгина поразили резкие незнакомые запахи, едва перед ним открылся вход в обиталище русских шаманов, он даже на какое-то время зажал нос. Болезненно морщился и Выльпа, с испугом оглядываясь вокруг. Убитый горем, он не заметил, как оказался вместе с Пойгином и Рыжебородым в большом деревянном вместилище с белыми стенами и таким же белым потолком. Навстречу им поднялся седой человек с сухощавым усталым лицом. Одет он был во всё белое. На подставке сидела русская женщина, тоже в белом. Лицо её было заплаканным.
– Тут вам всё объяснят, – осторожно прокашлявшись, сказал Рыжебородый. Он притронулся к локтю Выльпы и добавил: – Сядь вон на ту подставку. Если тебе здесь неудобно, садись на пол. Наша скорбная беседа может оказаться долгой…
Выльпа сел на пол у стены, предварительно осмотревшись, достал дрожащими руками трубку, раскурил. Рядом с ним присел и Пойгин, принял от Выльпы трубку, жадно затянулся.
– Разрешите мне сначала поговорить по-русски с этим человеком, – попросил Рыжебородый, показав на седого. – Мне надо знать, как всё было…
Пойгин не ответил, уставившись с бесстрастным видом в окно, а Выльпа едва приметно кивнул в знак согласия головой, несколько удивлённый, что потребовалось его позволение.
– Ах, Вениамин Михайлович, как же это?.. – сказал Медведев, присаживаясь на стул против главврача Сорокопудова.
– Надо удивляться, что с таким сердцем она дожила до девяти лет, – печально сказал Сорокопудов.
– Где она сейчас?
– В операционной…
– Я хочу подготовить вас к самому страшному… Кто-то пустил среди чукчей слух, что вы оперировали девочку… Иначе говоря, по их представлениям, мы, русские, её зарезали…
– Вот даже как…
– Самое драматическое в нашем положении то, что вы произвели вскрытие… Я понимаю, это закон… Но я мучительно гадаю: что делать дальше?
Сорокопудов пожал плечами, устало потёр лоб, сказал с тяжким вздохом:
– Хоронить, Артём Петрович, хоронить. – Кинул горестный и несколько недоуменный взгляд в сторону чукчей. – Удивительно спокойные лица. А ведь только что размахивали ножами.
– Бесстрастные… внешне бесстрастные лица, – уточнил Медведев. – Таков обычай. Но если мы будем хоронить девочку по нашим обычаям… боюсь, что вы увидите лица этих мужчин иными…
– Я вас не понимаю…
– Я очень прошу понять меня, дорогой Вениамин Михайлович. – Медведев помолчал, как бы ещё раз мучительно что-то взвешивая. – Да, прошу понять и поддержать. Самое верное было бы покойную отдать отцу…
– Это естественно, родители есть родители. Они должны вместе с нами… похоронить…
– Вместе с нами не выйдет, Вениамин Михайлович, они увезут её в тундру и похоронят по-своему…
Медсестра Ирина Матвеевна, полная, повышенной чувствительности женщина, о которых говорят, что у них глаза на мокром месте, поморгала белёсыми ресницами, спросила в крайнем недоумении:
– Как? Просто положат на холм, чтобы съели звери? Я знаю… у них так хоронят…
– Да, так…
Медсестра не сдержалась, заплакала.
– Господи, это же дико… Надо же по-человечески…
– Ирина Матвеевна, голубушка, поймите другое, – умолял Медведев. – Для чукчей по-человечески именно то, как они хоронят…
– Ах, беда-то… Конечно, я всё понимаю, но как же это… надо же их приучать…
Сорокопудов устало сгорбился, наморщил лоб.
– Слов нет, насаждать цивилизацию через похоронную обрядность… это нелепо. Однако боюсь, что найдутся и такие, кто обвинит нас в потакании дикости. Хотя вы, Артём Петрович, безусловно, правы… Воля родителей – превыше всего.
Медведев долго молчал, тяжело упираясь руками в колени, наконец медленно поднял голову:
– Итак, решили. Покойную отдаём отцу. Надо её показать. Сделаю это я… я сам…
– Нет уж, Артём Петрович, хозяин здесь я! – Сорокопудов встал, вдруг обнаружив во всей своей сухопарой фигуре внутреннюю собранность и силу, подошёл к чукчам, положил руку на плечо Выльпы, затем слегка поклонился Пойгину. – Если бы вы могли меня понять, если бы могли… Жаль, что я не говорю по-чукотски.
Выльпа поёжился от прикосновения русского шамана, а Пойгин ответил откровенной ненавистью во взгляде. Сорокопудов поднялся и сказал:
– Они, кажется, меня ненавидят…
Медведев осторожно, как бы ступая по ненадёжному льду, прошёлся по кабинету, остановился перед чукчами.
– Когда вы хороните людей, то вынуждены вскрывать горло или живот мёртвого, чтобы выпустить злого духа. Таков ваш обычай. Врачи тоже должны были разрезать Рагтыну, уже мёртвую, чтобы понять причину её смерти. Уверяю вас, это было уже после смерти…
– Покажи Рагтыну! – потребовал Пойгин, не повышая голоса, но наполняя его откровенной непримиримостью.
– Сейчас покажу. – Артём Петрович на какое-то время ушёл в себя, скорбно неутешный и в то же время бесконечно терпеливый. – Врачам всегда необходимо понять причину смерти, чтобы легче было потом изгнать её из тела другого больного. Таков обычай. Не думаю, что он чем-нибудь отличается от вашего. Мы не нарушили ваших обычаев и не нарушим. Мы не будем закапывать Рагтыну в землю. Мы отдадим её вам…
Выльпа наконец поднял голову и долго смотрел на Медведева, часто мигая. Потом перевёл взгляд на Пойгина, тихо сказал:
– Может, он говорит правду? Пожалуй, они её не зарезали…
– Нет, я больше не верю Рыжебородому! – ответил Пойгин так, будто человека, о котором он говорил, не было рядом.
Слова эти настолько изумили Медведева, что Пойгин понял: русский оскорблён и даже возмущён.
– Меня удивляет, что ты высказался обо мне так неуважительно. Да, очень неуважительно.
Произнёс эти слова Рыжебородый твёрдо и даже сурово. В другое время Пойгин, может, и оценил бы это, он сам не прощал, когда о нём говорили неуважительно. Да, может, и оценил бы. Но сейчас… сейчас суровость Медведева усиливала его подозрительность и чувство вражды. Что, если это его настоящий лик, а добрым он только прикидывается? И Пойгин сказал с вызовом:
– А меня удивляет, что нам до сих пор не показывают Рагтыну. Где она?!
Артём Петрович жестом пригласил чукчей выйти с ним в коридор и, показав на дверь операционной, едва слышно промолвил:
– Здесь.
Сорокопудов, помедлив, осторожно приподнял простыню с лица умершей девочки. Выльпа наклонился над дочерью, глядя в неподвижное лицо её с горестным недоумением, потом с огромным трудом выпрямился, перевёл смятенный взгляд на Пойгина. Похоже, он умолял сказать, что всё это неправда, что дочь его жива… Но Пойгин тоже отказывался верить, что перед ним та самая девочка, которую он лечил солнцем и мечтами о белых лебедях.