Пойгин пришёл к Журавлёву в школу и попросил подарить ему карту. Тот долго выбирал что-нибудь подходящее, наконец решил отдать ему атлас:
– Вот возьми, здесь обозначены все земли и страны, реки и леса, горы и моря. Я тебе помогу понять, что где находится.
– Спасибо, Кэтчанро. Мы будем летать с тобой над дальними землями, – шутливо сказал Пойгин. – Приходи сегодня.
Журавлёв часто бывал в яранге Пойгина, изумлялся чистоте и порядку, понимал, как это непросто даётся Кайти. Несуетливая, но расторопная, она всё время чем-нибудь была занята: шила, выделывала шкуры, охорашивала полог, который освещался большой керосиновой лампой. Шестилетняя Кэргына помогала матери. На учителя девочка поглядывала с любопытством, застенчиво принимала гостинцы и подарки и говорила по-русски, почему-то нараспев: «Спасипо-о-о-о!»
Так встретила Кэргына Журавлёва и на этот раз, когда он ей протянул пачку цветных карандашей.
– Садись пить чай, – пригласил Пойгин, бережно листая атлас.
Кайти наполнила чашки чаем и принялась чинить мужу охотничью одежду. Ранним утром он должен был уехать в море, к открытому разводью. Она знала, насколько это опасно: льдины иногда откалывались и уносили охотников нередко на верную гибель. Но разве Пойгина остановишь? Приходится только надеяться на то, что море всегда благосклонно к нему, в какую бы беду он ни попадал, может, так будет и на этот раз.
После чая Пойгин бережно протянул Журавлёву атлас, сказал вроде бы шутя:
– Ну, полетим, Кэтчанро. Полетим к Москве. – Журавлёв открыл атлас в нужном месте, показал на Москву, обозначенную красным кружочком.
– Тут она выглядит не звездой, а солнцем, – сказал Пойгин, осторожно дотрагиваясь до кружочка.
Склонилась над картой и Кайти. Она не задавала вопросов, лишь поглядывала на мужа и, когда тот о чём-нибудь спрашивал, блуждая пальцем по карте, кивала головой: мол, именно это и меня очень интересует. В чистом ситцевом платьице, с аккуратно заплетёнными косами, без всяких украшений, она была удивительно милой, похожей на хрупкую девочку, хотя на лице её были признаки преждевременного увядания.
– Вот эта река как называется? – спросил Пойгин.
– Днепр.
– Покрывается ли она льдом?
– Зимой замерзает.
– Тогда чельгиармиялит должны прогнать фашистов за эту реку, пока зима. Мы их так тепло оденем, что ни один не замёрзнет. – Пойгин повернулся к Кайти: – Вчера мне жаловались, что кладовщик недостаточно даёт женщинам камусов. Верно ли это?
Кайти показала на кучу камусов в углу:
– Это он дал на десять дней. Но я могла бы пошить торбасов вдвое больше…
– Ну что ж, я сегодня с ним поговорю. Громким голосом поговорю! – погрозил Пойгин. – Надо бы заставить кладовщика встать перед собранием и произнести двадцать раз слово «фронт».
Для Пойгина это слово имело магическое значение. Он произносил его как заклинание. Таинственное, обозначающее и кровь и огонь, отвагу и честь, оно само по себе, по мнению Пойгина, стоило целой речи. Иногда он так и делал. Вставал на собрании за столом, долго осматривал лица людей и произносил тоном не простой беседы, а говорений: «Фронт!» Опять долго молчал и только после этого переходил к конкретным делам: сколько следует добавить капканов на охотничьих участках, кого послать в море к разводью, упрекал провинившихся и ленивых и, перед тем как сесть, произносил снова с прежним значением: «Фронт!»
– От этой реки далеко ли до того места, где живёт главная росомаха? Кажется, Берлин называется.
– Да, ты правильно запомнил… – Журавлёв пере-листнул несколько страниц атласа. – Вот он, Берлин.
– Когда росомахи пойдут вспять… дойдём ли мы до Берлина?
– Непременно дойдём!
– Надо, надо, Кэтчанро, дойти до Берлина. Только бы не скрылась куда-нибудь главная росомаха. Она должна узнать, что такое татлин!
– Да, Гитлер ещё узнает, что такое татлин! Пойгин долго молчал, не отрывая взгляда от карты.
Вдруг спросил:
– Знают ли в Москве, сколько наша артель поймала песцов, лисиц, сколько пушек, самолётов куплено за них?
Журавлёв, всем своим видом стараясь показать, что он в этом нисколько не сомневается, твёрдо сказал:
– Знают.
Пойгин открыл деревянный ящик, вытащил районную газету, наклонился к лампе.
– Тут написано, что наша артель больше всех в районе добыла песцов и лисиц. – В который уж раз прочёл дорогие для него строки в газете, беззвучно шевеля губами. – Надо пятой бригаде добавить ещё сто капканов. Я всё подсчитал. Послезавтра начнём подлёдный лов рыбы. Песец хорошо идёт на рыбную приманку…
– Я рад, что похвала в газете помогает тебе в работе.
– Похвалы делают ленивым того, кто её недостоин. – Пойгин осторожно сложил газету, спрятал в ящик. – Хороший помощник Майна-Воопка. Убедил каждого чавчыв добавить ещё по десять капканов к прежним. Тундра даёт нам много лисиц. Я знаю, американцы очень любят не только песца, но и лисицу. Пусть продают самолёты и на эту пушнину.
– Я напишу о Майна-Воопке в газету.
– Правильно, напиши. – Пойгин опять склонился над картой. – Ну что ж, полетим, Кэтчанро, дальше. Покажи, где находятся земли, на которых никогда не бывает льда и снега.
Кайти изумлённо вскинула глаза.
– Разве бывают такие земли?
– Да, бывают.
Журавлёв опять перелистал атлас:
– Вот здесь эти земли. Африка называется. Запоминайте…
– Водятся ли там звери? И есть ли там охотники?
Рассказ Журавлёва об африканских зверях Пойгин и Кайти слушали будто сказку. Пойгина особенно поразил слон, которого люди заставляют ворочать огромные тяжести.
– Умка тоже сильный. Однако его, наверное, никто не приучил бы ворочать камни или вытаскивать моржа из воды. – Помолчав, он опять заговорил о своём. – Пожалуй, надо Мильхэра сделать главным на подлёдном лове рыбы.
Так много раз возвращался Пойгин к мыслям о насущных делах, прерывая воображаемый полёт с Кэтчанро по разным землям мира. Когда пришла пора прощаться, сказал:
– Спасибо. Ты действительно Кэтчанро. – Осторожно полистал атлас. – Тут ещё много разных земель. Мы их все облетаем. Приходи ещё, когда вернусь с моря.
Вернулся Пойгин с моря благополучно и с богатой добычей. Свежую нерпу тут же вывезли на приманки. Едва отогревшись, Пойгин достал, как истинное сокровище, из деревянного ящика атлас. Подумал, что хорошо бы позвать Кэтчанро.
К счастью Пойгина, Журавлёв сам не просто пришёл – прибежал в его ярангу, воскликнул ликующе:
– Фашисты отступают от Москвы!
Пойгин на какое-то время закрыл глаза, осмысливая всю важность удивительной вести, наконец сказал:
– Мне приснился вещий сон… будто я наступил на хвост главной росомахи. Но, к сожалению, только на хвост, на самый кончик…
– Мы ещё схватим за глотку эту росомаху! Она ещё взвоет! – яростно грозился Журавлёв, раскрывая атлас.
На этот раз не могла умолчать и Кайти.
– Далеко ли от Москвы до того места, где находится Гитлер?
– Вот, вот это место. Отсюда беда поползла. Сначала вот сюда, Австрия называется. Потом Чехословакия. Вот она. Потом Польша. А потом Франция…
– Много ли там людей? – робко спросила Кайти. – Можно ли было бы упрятать их детей… ну в сто, в двести яранг?
– Я не знаю, сколько звёзд на небе, но детских глаз в тех землях, наверное, не меньше.
– О, это диво просто, как много! – изумилась Кайти, переводя расширенные глаза на мужа, как бы приглашая подивиться невероятному. – Когда воет пурга, мне кажется… ветер доносит их плач.
Долго в тот раз в пологе яранги Пойгина не закрывали атлас. Пришёл Чугунов.
– О, да вы тут как маршалы-стратеги! А ну, дайте и мне на карту глянуть. Погнали фашистов взашей! Пришёл и на нашу улицу праздник! Я чуть не прорвал ухом свой репродуктор. Всегда орал во всё горло, а тут, как назло, осип… Вот, вот, значит, в этом месте их погнали. Прямо на запад!
Увидев подвешенные к потолку полога песцовые шкуры, Степан Степанович снял одну из них, привычно встряхнул, подул на мех, сказал восхищённо:
– И что у тебя, Пойгин, за капканы! Что ни песец, то редкостный экземпляр.
Чугунов знал, что говорил: к этому времени он уже был признанным знатоком пушного дела. Не зря стал главным пушником большой округи, занимая к тому же должность директора Тынупской торгбазы. Заматерел усач. Лицо его, не потеряв добродушия, стало грубее, мужественнее, казалось, потяжелели крепкие скулы, во взгляде появилась та уверенность, когда чувствуется: человек знает себе цену.
Продолжая рассматривать шкурку песца, Чугунов вдруг горестно задумался, после долгого молчания сказал Журавлёву:
– Вот же несуразица. Когда жил в Хабаровске, собирался воевать с самураями. Так и думалось: если уж и грянет проклятая – то именно с маньчжурской стороны. А вышло вон как… Совсем по-другому, понимаешь ли, вышло. И оказались, Александр Васильевич, мы с тобой в глубочайшем тылу. Война кончится – в глаза людям стыдно будет смотреть. Попробуй докажи, что тебя не пускали. Не шибко, значит, и рвался, скажут, а то бы пустили…
– Мне три заявления вернули, – угрюмо промолвил Журавлёв.
– Да и мне, понимаешь, не меньше.
– Не исключено, что хватит и на нашу голову… Неизвестно ещё, как поведёт себя Япония. Наверное, не зря нас здесь оставляют…
И опять склонились мужчины над картой. Пойгин остановил взгляд на аленькой точке на чукотском берегу, которую поставил красным карандашом учитель. Это был Тынуп. Здесь жил он, Пойгин. Далеко, ох как далеко от Москвы! Если ехать на собаках, наверно, и года не хватит. Сколько речек надо пересечь, сколько горных хребтов перевалить. Вот она, красная Элькэп-енэр. Отступают росомахи от неё, пятятся назад. А как же иначе? По-другому и не могло быть! Никто и никогда не сдвигал и не сдвинет с места Элькэп-енэр.
Раскурив трубку, Пойгин кинул быстрый взгляд на Чугунова и сказал:
– В пятой бригаде не хватает цепей к капканам. И свечи кончаются. И ещё там просят охотники привезти три палатки. Эта бригада больше всех поймала песцов. Хороший бригадир старик Акко, очень хороший.