С Доном Нина тоже рассорилась в пух и прах.
С ней происходило нечто невероятное — какой-то тектонический сдвиг, природный катаклизм, и сама мысль о том, чтобы расходовать себя на пойло, казалась Нине чудовищной.
Мир менялся на глазах: уличные запахи — бензина, табака и арахисового масла — вызывали тошноту, а нищие матери с детьми наводили панику. Нина не могла ни о чем думать, кроме своего ребенка. Величайшее удовольствие — набег на игрушечную лавку или мастерскую, где шьют приданое для младенцев. Величайшее горе — мысли о гражданстве: родится малыш — как выправлять ему документы?
Прошлое и будущее приобрели совсем иное значение. Совсем недавно разрыв с Даниэлем казался Нине чуть ли не катастрофой, а сейчас она была даже рада этому: «Слава богу, он не собирался на мне жениться. А то его бы удар хватил, если бы он развелся с Эдной, а потом узнал о моей беременности».
О Климе Нина старалась не думать. Если разыскать его и во всем признаться, он решит, что она навязывает ему чужого ребенка — ведь добрые люди наверняка ему донесут, что Нина все лето крутила роман с Даниэлем Бернаром.
Ей хотелось, чтобы ее малыш был важен не только для нее самой, и она испытывала непреодолимое желание говорить о нем — пусть даже со слугами. Но они давали ей такие советы, что она терялась. По их понятиям молодая мать не должна была выходить из дома, мыть голову, шить и стоять на ветру.
Нина сбегала к Тамаре, которая, слава богу, тоже потеряла интерес к вечеринкам и теперь готова была часами обсуждать вопросы кормления и воспитания.
— Наверное меня все осуждают за то, что я решила родить ребенка неизвестно от кого, — вздыхала Нина. — Теперь ни одна порядочная женщина не пустит меня на порог. Кроме вас, разумеется.
— А вам никто, кроме меня, и не нужен! — весело отзывалась Тамара.
Нина благодарила ее за доброту, а сама думала о том, что теперь она точно никуда не денется от миссис Олман: нового мужа ей не найти, о собственных деньгах можно забыть, и роль приживалки — это все, на что она могла рассчитывать.
2
— Мне надо съездить на Ятс-роуд, — сказала Тамара мужу. — Я хочу выбрать приданое для Нининого ребенка.
Тони пришел в ужас: «У тебя может смещение произойти!», но все же заказал для Тамары особый паланкин. Перед тем, как посадить ее внутрь, он положил на сиденье яйцо и долго гонял носильщиков вокруг дома, чтобы удостовериться, что яйцо не разобьется.
Когда слуги вынесли Тамару на улицу, пошел снег. Она блаженно жмурилась и полной грудью вдыхала холодный воздух.
— Страшно представить, сколько времени я просидела взаперти!
3
Англичане называли Ятс-роуд «Улицей Тысяч Ночнушек», а американцы — «Штановой аллеей»: здесь можно было найти одеяние на все случаи жизни — от рождения до похорон.
Носильщики бодрой рысцой несли Тамару вдоль разукрашенных витрин, следом в машине Олманов ехала Нина, а в арьергарде двигались слуги с тачками: они должны были забрать покупки и отвезти их Нине домой.
— Вперед, к мистеру Букерсу! — кричала Тамара из своего паланкина.
Шофер кивал и медленно двигался следом, не обращая внимания на гудки обгонявших его автомобилей. Сидевшая на заднем сидении Нина смеялась: уж больно комичной выглядела их процессия.
Лавка «Букерс и Ко» была настоящим раем для беременных женщин. Нина потерянно ходила вокруг прилавков и разглядывала атласные одеяла, пологи на кроватку, белье с нежной вышивкой и серебряные погремушки — тысячи прелестных вещей от которых таяло материнское сердце.
— Глаза разбегаются, — вздохнула она, кутая живот в лисью шубу. — Не знаю, что и выбрать.
— Сидите и отдыхайте, — велела ей Тамара. — Я сама все сделаю.
Приказчики разложили перед ней кипы детского платья, но она не успела ничего посмотреть. Нина ахнула — подол ее платья был мокрым, а на пол натекла неприличная лужа.
Сердце Тамары забилось:
— У вас воды отошли! Быстро в авто!
Добраться до дома они не успели: на углу Вэйхайвэй-роуд столкнулись два грузовика, движение остановилось, и полсотни автомобилей застряли в пробке.
Девочка Нины родилась на заднем сиденье автомобиля. Шофер принимал роды, Тамара командовала им из своего паланкина, а носильщики отгоняли прочь любопытных.
4
Кабак «Три удовольствия» находился на маленькой улочке, которую называли Кровавой Аллеей. Здесь дня не проходило без драк, но невозмутимые вьетнамцы-полицейские вмешивались только в случае поножовщины или стрельбы.
Каждый вечер Феликс оставлял служебный мотоцикл у коновязи, сажал рядом мальчишку, чтобы тот караулил его машину, и они с Климом шли в кабак — дожидаться появления чехословацкого консула.
За изрезанными столами собирался темный народ: военные моряки всех званий и национальностей, китайские генералы без армий и портовая шпана. Между ними ходили потные взлохмаченные девки и пытались сесть на колени к посетителям. Иногда из темноты появлялся карлик-малаец и предлагал трубки с опиумом:
— Если у вас нет денег, всегда можно купить опиумную воду за пять медяков, — соблазнял он.
«Вода» изготовлялась тут же, под прилавком: малаец вычищал из трубок остатки опиума и разводил их кипятком.
— Пробирает лучше кокаина! — клялся он и корчил рожи, показывая, какое блаженство доставляет его товар.
Феликс пил пиво и рассказывал Климу о своих друзьях-кадетах. В последнее время многие из них поговаривали о возвращении на Родину: в Китае им не было места, а в России можно было бесплатно выучиться на машиниста или зубного техника — об этом говорилось в листовках, которые подбрасывали на подворье Богоявленской церкви.
— Мы-то в полиции знаем, кто печатает эти бумажки, — горячился Феликс. — Большевики специально засылают в Шанхай своих агентов, чтобы они переманивали молодежь на свою сторону. Для них белые эмигранты — как кость в горле: в Кремле боятся, что мы соберемся с силами и отвоюем Россию.
— И что, есть те, кто верит большевикам? — удивился Клим.
— Да сколько угодно! Мой друг поехал во Владивосток и пообещал рассказать в письме — как оно там. Мы заранее уговорились: если в России все хорошо, он пришлет фотографию, на которой его заснимут стоящим. А если все плохо, то он будет сидеть на стуле. Знаешь, какая карточка мне пришла? Мой друг лежал на полу!
5
Господин Лабуда появился в «Трех удовольствиях» через пару недель — расфранченный в шелковый цилиндр и темно-зеленое пальто с бобровым воротником.
Клим следил за его отражением в косом зеркале бара: Иржи пошушукался с высоким одноглазым китайцем, потом спросил у официанта пива и, посидев над кружкой минут десять, шмыгнул в коридор, ведущий в задние комнаты.
— Пойдем посмотрим, что он затеял! — шепнул Климу Феликс.
Они быстро прошли мимо дымной кухни и ряда дверей, из-за которых слышался женский смех. На полу рядом с черным ходом валялся то ли пьяный, то ли мертвый. Перешагнув через его ноги, Феликс выглянул наружу.
— За мной! — позвал он Клима и побежал назад в общую залу. — У Лабуды полная машина ящиков со спиртным!
Они вылетели на запруженную матросней улицу и чуть не попали под колеса «Форда», выехавшего со двора. Клим оторопел — это была Нинина машина!
Феликс отвязал от коновязи мотоцикл и вскочил в седло:
— Поехали!
Они мчались по улице, ловко уворачиваясь от грузовиков и лошадей. У Клима содрогалось сердце: неужели Нина участвует в аферах Лабуды? Она же на сносях — куда ее понесло?!
Через несколько минут «Форд» пересек границу Международного поселения.
— Мы этого Лабуду тепленьким возьмем! — возбужденно крикнул Феликс. — У чехов нет права экстерриториальности, так что он не отбрыкается.
Когда «Форд» свернул в одну из пустынных улиц близ ипподрома, Клим понял, что Иржи направляется к Нине. На темной дороге никого не было; лишь в глубине заснеженных садов тускло светились окна богатых вилл.
Клим пригнулся к уху Феликса:
— Лабуду надо брать прямо сейчас! Иначе он приведет нас к своим дружкам, а нам с ними не справиться.
Феликс кивнул и, обогнав «Форд», преградил ему путь. Завизжали тормоза и, чуть не вылетев на обочину, машина остановилась.
— Ты что, ослеп?! — заорал шофер, высунувшись из окна, и тут же осекся, увидев в руке Феликса бляху полицейского.
Клим соскочил с мотоцикла и рывком распахнул заднюю дверь машины.
— По какому праву?! — испуганно вскрикнул Иржи.
Подошедший Феликс сунул ему под нос револьвер и показал на наваленные на сиденья ящики:
— Что у вас тут?
— Н-ничего…
Клим достал перочинный нож, отодрал крышку… и замер: внутри лежали стволы от пулеметов.
— Это не мое! — завопил Иржи. — Меня заставили! Это Нина виновата…
Клим с силой толкнул его в плечо, не дав договорить:
— Заткнись!
У Феликса горели глаза от азарта.
— Документов на оружие нет? Ну что ж, прекрасно! Значит, поедем в участок разбираться. — Он сел на заднее сиденье рядом с Иржи и приставил револьвер к голове помертвевшего шофера: — Гони на Нанкин-роуд! Попробуешь дернуться — убью. Клим, будь другом, довези мой мотоцикл до участка!
Хлопнули дверцы, автомобиль сорвался с места и исчез в холодной мгле.
Клим стоял посреди улицы, глядя им вслед. Лабуда наверняка начнет валить все на Нину и ее арестуют…
6
С непривычки Клим далеко не сразу сумел довести мотоцикл до полицейского участка на Нанкин-роуд.
В приемной его встретил Феликс.
— Ну и птицу мы с тобой поймали! — радостно воскликнул он. — Мы с Джонни потребовали у Лабуды документы и адрес его начальства в Праге, и знаешь, что выяснилось? Он самозванец! Он сам себя назначил консулом и задурил голову китайским чиновникам, чтобы не платить таможенные сборы за спиртное.
— А пулеметы у него откуда? — спросил Клим.
— Он говорит, что от немцев. Но, по-моему, он врет: все его стволы российского производства. Он намеревался продать их знакомым бандитам.