[10]: ты меня ударишь, я тебя, боль искупит наши грехи, и мы вместе спасемся.
Странный парадокс: цель коммунизма — светлое будущее, а прямо сейчас мы не имеем права быть счастливыми. Хороший человек обязан не радоваться жизни, а страдать за народ: собственно, этим и занимаются мои соседи. Они отправляются на край земли, чтобы подвергать себя опасности, терпеть адскую жару и комаров и регулярно болеть кожными и желудочными болезнями. Им трудно и страшно, они чувствуют себя отрезанными от всего мира — точно так же, как первые миссионеры, приехавшие в Китай несколько столетий назад. При этом они абсолютно уверены в том, что делают нужное дело.
Я недоумеваю: неужели они всерьез надеются совершить переворот в стране, которую они не знают и не понимают? Никто из них не говорит по-кантонски и у них нет возможности познакомиться с местным населением. Откуда им знать, о чем мечтают китайцы? Кто им сказал, что многомиллионному народу Поднебесной хочется устроить у себя то же безобразие, что и в России?
Ответ напрашивается только один: мы живем во времена, когда ни одна страна в мире не может позволить себе изоляцию. Всем есть дело до всех, все считают себя вправе совать нос в чужой огород. Раньше земной шар представлял из себя «деревню», где у каждого была своя изба и хозяйство, а теперь мы превратились в горожан, живущих в многоквартирном доме: у нас общий подъезд, свет и канализация. Понятное дело, что каждый жилец мечтает обустроить дом по-своему и где силком, где уговорами перетягивает соседей на свою сторону. Бесполезно спрашивать — морально это или аморально: такова плата за прогресс и коммунальные удобства.
На самом деле никакого «торжества пролетарской идеи» в Кантоне не будет — за отсутствием пролетариата. Кантон — это город, населенный ремесленниками, рыбаками и торговцами. Тут нищие толпами следуют за любым белым человеком и выпрашивают деньги: «Комсо! Комсо!» Тут портреты Маркса украшают цветами, как изображения Будды, а бóльшая часть города выглядит так, словно на дворе не двадцатый, а шестнадцатый век.
Я затылком ощущаю готовность Кантона к насилию, но если взрыв действительно произойдет, то на почве национализма или противоречий между правящими кланами. А большевики тут — богатые дядюшки на чужой свадьбе, которых пригласили только потому, что они делают щедрые подарки.
В нашем общежитии никто не спрашивает друг друга о прошлой и нынешней службе, потому что каждый выполняет секретное задание по линии партии, Разведывательного управления, Наркомата по иностранным делам, Коминтерна и ОГПУ.
Сегодня ко мне подошел тихий молодой человек, числящийся завхозом, и стал осторожно расспрашивать: кто я и откуда. Я сурово посмотрел на него и попросил не задавать лишних вопросов.
На мое счастье в Южно-китайской группе правая рука не знает, что делает левая. Такая несогласованность в действиях объясняется просто: телеграфное сообщение с СССР стоит очень дорого и многие ведомства выделяют фонды всего на десять-пятнадцать машинописных страниц в год. Курьеры из Кантона добираются до Москвы по три-четыре недели, так что если обо мне и был сделан запрос, то на него еще не ответили.
Пожалуй, мне надо съезжать из советского общежития, а то кто-нибудь обнаружит мой дневник или выяснит, что «Ежедневные новости» — это далеко не пролетарская газета.
Запись, сделанная чуть позже
Мне пришла в голову замечательная мысль: надо отправить этот дневник Аде, но не в Дом Надежды, где его могут перехватить соглядатаи Уайера, а на адрес Бернаров. На конверте можно написать, что это каталог какого-нибудь издательства.
Я попрошу Аду передать мои записи Нине. Думаю, это лучший способ связаться с ней и рассказать, что со мной приключилось.
6
Назар предложил Климу написать статью о пилотах, живущих при аэродроме на острове Дашатоу. Вербовщики Сунь Ятсена нанимали их по всей Европе, и в Кантоне собрался самый что ни на есть интернациональный авиаклуб.
— У вас получится прекрасный материал для «Народной трибуны»! — уговаривал Клима Назар. — Эти пилоты — настоящие герои: они летают без метеосводок и ориентируются по горным вершинам и железной дороге. У них ведь даже карт нет! Вы бы рискнули подняться в небо без карты?
Особенно Назара поражал товарищ Кригер, который заведовал техническим обеспечением аэродрома.
— Он немец по происхождению, но вырос в Праге, а инженерное образование получал в Америке. Кригер прибыл в Китай во время Мировой войны, и ему очень помогло то, что он свободно владеет чешским и английским языками. Он выдал себя за чеха, и никто не догадался, кто он такой.
— Зачем же он приехал сюда? — удивился Клим.
— Немцам надо было снабжать свою армию, а связи с колониями были практически оборваны. Победа на войне может зависеть от любой мелочи — скажем, не будет порошка, которым чистят паровозные котлы, и транспорт встанет. Вот Кригера и направили в Китай, чтобы он переправлял всякое добро в Германию и Австро-Венгрию. Русские и немцы пострадали после Мировой войны, и теперь мы помогаем друг другу в борьбе с так называемыми Великими Державами. Кригер — это потрясающий человек: он не только поставил на ноги наш аэродром, но и научился летать лучше всякого аса. Он влюблен в авиацию: это будущее войны!
Климу самому было интересно познакомиться с летчиками Сунь Ятсена и он согласился взять у них интервью.
До острова Дошатоу пришлось добираться под дождем, а потом бежать через залитый водой аэродром к «столовке» — так назывался длинный стол и лавки под тростниковой крышей.
Там уже собрался десяток загорелых, перепачканных в машинном масле пилотов.
— Здорово, пресса! — заорали они и, обменявшись с гостями рукопожатиями, усадили Назара и Клима на почетные места — на бочки из-под керосина.
Дождь полил сплошной стеной, и под навесом стало сумеречно, как будто уже наступил вечер. Вымокшие до нитки слуги принесли горшки с рисом, разжаренной тушенкой и овощами. Вместо тарелок пилоты использовали банановые листья, а вместо стаканов — армейские жестяные кружки.
Болгарин Константин разлил байцзю, китайскую рисовую водку:
— За победу социализма! — провозгласил он тост.
Все выпили и заговорили, перебивая друг друга — кто по-русски, кто по-английски, кто по-немецки.
Клим записывал в блокнот истории пилотов. Все эти парни родились в разных странах, но их судьбы были на удивление похожи: они попали на фронт сразу после школы и научились выживать, смеяться в лицо опасности и ценить боевое товарищество больше всего на свете. Женщины стали для них добычей, дети — обузой, и любое гражданское занятие казалось им скучным.
— Какой ты, к черту, мужчина, если боишься драки? — негодовал кудрявый Пьер, бельгиец. У него вся грудь была в медалях, но после окончания Мировой войны ему так и не удалось устроиться на постоянную работу: начальству не нравилось, что он то и дело затевает потасовки с клиентами.
— За что именно вы собираетесь воевать? — спросил Клим у летчиков.
— За справедливость, — отозвался австриец Рихард и тут же принялся рассказывать о боевой операции против мятежников, взбунтовавшихся против Сунь Ятсена: — Тут я разворачиваюсь и даю очередь по цепи! Машина — вдребезги, цистерна взорвалась, а солдаты так и посыпались из кузова! И штаны на задницах горят!
Пилоты захохотали. Здесь, в Кантоне, они чувствовали себя богами войны, летающими на тучах и сеющими ужас среди врагов.
— Поскорей бы начался поход за объединение Китая! — воскликнул Константин. — Но сперва Сунь Ятсену надо разгромить «бумажных тигров» из Торговой палаты.
— Не уверен, что это у него получится, — осторожно произнес Клим. — Купеческая гвардия заняла район Сигуань и не пускает туда правительственные войска. А это конторы, лавки и склады — так что Сунь Ятсен больше не сможет собирать с них деньги.
— Ничего, мы вдарим по ним артиллерией — и вся недолга! — крикнул раскрасневшийся от водки Назар. — У Чан Кайши есть горные орудия! Правда, снаряды, которые ему привезли из Шанхая, к ним не подходят, но наши бойцы вручную укорачивают каждую гильзу, так что скоро мы всем покажем, где раки зимуют!
— Чан Кайши собрался обстреливать собственный город? — переспросил Клим.
— Не весь город, а только предателей из Сигуани.
Откуда-то выскочил мокрый, перепачканный в грязи бассет.
— Это наш Муха! — захохотал Назар, отбиваясь от пса, который норовил лизнуть его в лицо. — Да пошел ты к черту — от тебя тухлятиной пахнет!
Под навес шагнул человек в плащ-палатке, и Клим не поверил своим глазам: это был Даниэль Бернар!
— Товарищ Кригер, заберите свою зверюгу! — со смехом попросил Назар, но Даниэль ему не ответил.
— Что здесь делает этот человек? — спросил он, показывая на Клима. — Это белогвардейский шпион! Я его знаю — нам доводилось встречаться в Шанхае!
7
Клима обыскали и втолкнули в полутемную караулку, увешенную покоробившимися от влаги плакатами. Крыша кое-где протекала, и на полу были расставлены консервные банки, в которые с гулким звоном капала вода.
Двое солдат с маузерами встали за спиной у Клима.
— Это Эдна велела тебе проследить за мной? — осведомился Даниэль.
Клим хмуро смотрел, как тот роется в его вещах, разложенных на столе.
— Я понятия не имел, что вы в Кантоне.
Дело было дрянь: Даниэль явно не хотел, чтобы в Шанхае узнали о его второй сущности, и у него был только один способ сохранить тайну — закопать старого знакомого в ближайшем овраге.
Климу стоило большого труда изображать спокойствие.
— Меня попросили написать статью для «Народной трибуны», и поэтому я…
За стенкой послышался надрывный голос Назара:
— Я встретил его в академии Вампу и подумал, что он наш, советский… А-а-а! За что?! Не бейте меня!
Клим похолодел. Слава богу, он успел отправить в Шанхай свою записную книжку: если бы ее нашли и перевели, Клима бы точно расстреляли как врага революции.