Наряду с горожанами королевскую власть поддерживали мелкие рыцари и в какой-то мере церковь. Но позиции церкви были весьма противоречивыми. Епископы и аббаты несомненно были заинтересованы в укреплении централизованного государства, поскольку сильная власть стремилась положить предел разорительным ф еодальным войнам и народным восстаниям. Однако князья церкви в гораздо большей степени стремились к усилению собственной власти, нежели власти светского монарха. Римские папы, кардиналы и архиепископы утверждали, что церковная власть выше светской, что всякий светский государь обязан подчиняться своему духовному пастырю. На этой почве в XI — XII вв. разгорелась ожесточенная и кровопролитная борьба между палами и императорами «Священной Римской империю". Совсем не просто, как станет ясно из последующего, складывались отношения государственной власти с церковью и во Франции. Здесь короли Капетинги могли полагаться лишь на ограниченное число епископов и аббатов, заседавших в Генеральных штатах.
По мере того как королевская власть одерживала победы над феодальной анархией, она все более стремилась к организации устойчивого учреждения, которое служило бы ей опорой и помогало наиболее быстро ликвидировать внутренние и внешние затруднения. Старый феодальный совет[5] для этого не годился. Необходимо было легально привлечь к управлению те общественные слои, в поддержке которых нуждалась монархия. С другой стороны, и сами эти слои были весьма заинтересованы законно оформить свои отношения с монархией. Все это и привело к образованию во Франции Генеральных штатов.
Генеральные штаты были сословно-представительным органом. Они состояли из делегатов трех сословий, причем каждое сословие заседало отдельно, образуя как бы особую палату. Первым сословием считалось духовенство, вторым — дворянство, представленное в штатах преимущественно мелкими рыцарями. В палату третьего сословия входили лидеры городской верхушки, избираемые патрициатом наиболее крупных центров. Все три палаты имели чисто совещательные права: они не издавали законов, а вопросы, подлежавшие их обсуждению, равно как и сроки созыва палат, целиком зависели от воли монарха. Штаты должны были не ограничивать королевскую власть, а, скорее, служить ей опорой. Порожденные новой социальной ситуацией, они явились как бы правовым оформлением растущего влияния третьего сословия и укрепляли союз королевской власти с городами.
Пройдет время, изменятся значение и роль монархии, и те же Генеральные штаты устами представителей третьего сословия заявят гневный протест против злоупотреблений и гнета абсолютизма. Но это случится много позднее, в 1789 г., накануне Великой французской революции, которая превратит средневековый сословно-представительный орган в Национальное собрание Франции. Пока же это учреждение действовало рука об руку с монархией. И это единство с особенной яркостью проявилось в правление Филиппа IV Красивого, короля, впервые созвавшего Генеральные штаты и сумевшего опереться на их авторитет.
Поскольку человек этот — главное действующее лицо трагедии, о которой здесь будет поведано, о нем следует рассказать подробнее.
Прежде всего, предвидя неизбежный вопрос читателя, заметим: он действительно был красив. Флорентийский летописец Джованни Виллани утверждает, что Филипп IV был «самым красивым королем в мире». Даже смертельный враг короля не может не сказать, что его душа была заключена «в оболочку античной статуи». Филипп был предупредителен с дамами, не выносил грубости и краснел при неприличных разговорах.
Вместе с тем этого «необыкновенно кроткого и скромного» человека, как выразился летописец, современники прозвали... «железным королем»; он с защитной легкостью шел на такие поступки, которые и много столетий спустя повергают в трепет.
По-видимому, король обладал тем свойством, которое позднее прославит его дальнего родственника Людовика XI: он прекрасно скрывал свои мысли и чувства, не обнаруживая их на людях. Приветливый и ровный со всеми, никогда не повышавший голоса в разговоре, он схватывал и запоминал каждую мелочь, чтобы в нужное время пустить ее в ход. Отличаясь решительным характером, строгостью, доходившей подчас до жестокости, он умел камуфлировать свою суть любезной улыбкой и деликатным обхождением. И еще одно качество было свойственно Филиппу IV: будучи наделен проницательностью и тонким чутьем, он умел выбирать себе в помощники людей сведущих и надежных.
Уже со времени Филиппа Августа французские монархи усвоили обычай приближать к себе не крупных феодалов, а людей не знатных, но знающих. Это были, как правило, питомцы университетов, доктора и магистры, специалисты по римскому праву. Их называли легистами[6].
При дворе Филиппа IV постоянно находилось несколько таких знатоков. Они консультировали короля по любым правовым вопросам и умели подыскать юридические аргументы в поддержку любых его притязаний. К числу этих легистов принадлежали Гийом Ногаре, Пьер Флотт и Гийом Плазиан. Особенно выделялся Ногаре, который стал в буквальном смысле слова alter ego Филиппа.
Гийом Ногаре происходил из Южной Франции, его семья не принадлежала к знатному роду; в дворянство его возвели позднее, когда Гийом прославился на королевской службе. Он окончил Болонский университет, стал доктором права и профессором законоведения, а затем, с 1294 г., — наместником двух южных областей. Неизвестно, каким образом Ногаре попал ко двору, однако в 1296 г. он уже заседал в королевском совете. В этой должности Ногаре оказал бесчисленные услуги своему повелителю. Человек грубый, беззастенчивый, упорный и хитрый, он обладал способностями оратора и с успехом участвовал в многочисленных процессах того времени. В частности, он сыграл одну из основных ролей в процессе, затеянном королем против папы.
В описываемое время папский Рим все еще находился в зените могущества. Борьба пап с императорами, длившаяся в течение нескольких веков, закончилась полной победой церкви. Иннокентий III обнародовал знаменитый трактат, уподоблявший папу и императора Солнцу и Луне.
С этим мнением целиком был согласен и один из его ближайших преемников, современник «железного короля» Бонифаций VIII (1294 — 1303). Об этом человеке говорили, что королевская корона подошла бы ему больше, нежели папская тиара. Величественный и все еще бодрый старик (на папский престол он вступил в 76 лет), Бонифаций VIII отличался высокомерием; он не терпел возражений, был заносчив с друзьями и старался уничтожить врагов. Считая, что все европейские монархи должны подчиняться его диктату, он с презрением и негодованием присматривался к тому, что делалось во Франции. Ему очень хотелось, чтобы Капетинги проявили ту же покорность папскому престолу, что и властители «Священной Римской империи». В 1296 г. он издал буллу, запрещавшую духовенству под угрозой отлучения платить какие-либо налоги светским властям. Удар был направлен в первую очередь против Филиппа Красивого, ибо папа прекрасно знал, что, испытывая финансовые затруднения, король обложил налогом французских епископов и аббатов. Филипп IV ответил незамедлительно: он запретил вывозить из Франции золото и серебро, что сказалось на состоянии папской казны, пополнявшейся в значительной мере за счет поступлений от французского духовенства. На первый раз Бонифаций решил уступить. Год спустя он отменил свое постановление и даже согласился стать посредником в споре Филиппа Красивого с английским королем Эдуардом I. Но это была лишь краткая передышка в борьбе.
Уже в 1301 г. в ответ на судебное преследование одного южно-французского епископа, ставленника римской курии, папа направил Филиппу грозное послание Он обвинял французского монарха в тирании, дурном управлении страной, порче монеты, снова запрещал ему собирать налоги с духовенства и под угрозой отлучения от церкви вызывал к себе на суд.
Все ожидали, как поступит король.
Филипп IV и на этот раз сумел перехитрить папу. Он не стал подчиняться, но и не стал возражать. Вместо этого он заявил, что, поскольку речь идет об оскорблении всей нации, нация и должна на него ответить. 11 апреля 1302 г. в весьма торжественной обстановке в соборе Нотр-Дам в Париже собралось представительство трех государственных сословий — первые в истории Франции Генеральные штаты. После большой речи, произнесенной легистом Пьером Флоттом, король обратился к штатам с просьбой высказаться по существу дела и рассудить его с папой. Два сословия — дворянство и горожане — ответили вполне единодушно, что король прав и они будут поддерживать его, «не щадя имущества и жизни». Духовенство было в замешательстве и не сказало ни «да», ни «нет», оставшись в меньшинстве. Обеспечив себе поддержку штатов, Филипп порвал папскую грамоту и сжег ее тут же, во дворе собора.
Положение папы было критическим. Он попытался маневрировать и, рассылая повсюду послания, обосновывавшие его точку зрения, одновременно был не прочь вступить в переговоры с французским королем. Но Филипп Красивый упредил возможность мирного разрешения конфликта. 12 марта 1303 г. на собрании прелатов и дворян Ногаре прочитал обвинительный акт против папы, объявив Бонифация VIII от имени короля и штатов «лжепапой, еретиком и святотатцем, повинным в отвратительных преступлениях». Потребовав созыва Вселенского собора для суда над папой, Ногаре вместе с гем заявил, что собор может быть созван только после ареста Бонифация.
Последнему оставалось лишь одно: исполнить свою угрозу об отлучении Филиппа IV. Намереваясь это сделать в сентябре, папа отправился в середине лета в Ананьи, где находились его дворец и собор, с амвона которого обычно провозглашались интердикты. Но Филипп Красивый предвосхитил и опрокинул все планы противника. Задолго до сентября Ногаре с группой единомышленников, имея самые широкие полномочия от Филиппа, направился в Италию. Здесь он стал вербовать врагов папы как среди простого народа, так и среди знати. Накануне дня предполагаемого отлучения вооруженные толпы с криками «Да здравствует французский король!» хлынули в Ананьи и, овладев при поддержке местного населения домами приверженцев папы, окружили дворец. Ногаре, вторгшись в покои папы, потребовал от Бонифация отречься от папского престола. По некоторым сведениям, французский легист оскорбил папу «не только словом, но и делом», ударив его своей железной рыцарской перчаткой по лицу. Рассчитано все было точно: восьмидесятишестилетний Бонифаций не выдержал потрясения и через несколько дней скончался.