После завершения строительства КВЖД китайскую водку тоже стали вытеснять с рынка. После появления первого в Харбине пивоваренного завода Врублевского к нему добавилась пивоварня «Восточная Бавария». На прилавки стало поступать не только искрящееся нежной пеной пиво; вслед за тем русские открыли водочные производства, в частности, заводы Ефимова, Никитиной, Лазариди. Общими усилиями они отбирали у китайской водки рынок сбыта. Однако в Фуцзядяне продажи у винокурни семьи Фу шли хорошо и не падали, дух пива и русской водки обретался лишь на Пристани и в Новом городе. Фуцзядяньцы говорили, что пиво – это конская моча, а русская водка – помои из канализации, вкус их был им противен. А вот гаоляновая водочка из винокурни семьи Фу была для них что благодатный дождь после долгой засухи, что сладкая роса, питающая сердце. Люди даже договаривались до того, что мастеру Циню подвластны божественные силы, с их помощью он привлекает воду из Небесной реки, потому-то его водка столь насыщенная и ароматная. При такой поддержке фуцзядяньцев ярко-желтое знамя на воротах винокурни семьи Фу никогда не опускалось. Золотую парную надпись на черном фоне, лично придуманную Фу Байчуанем и гласившую «Очаровали три горы, горы плачут по весне; напоили восьмерых бессмертных, бессмертные поддерживают облака», местные мужики переиначили в застольную песенку, получившую широкое распространение в тех краях: «Две чарки хорошо, а три чаруют горы; от четырех весело, а выпивший пятую главный; шесть чарок идут как одна, на седьмой развяжется язык; восемь бессмертных пьяны, девять драконов сидят на стене; десять мышей и один котелок риса!»
Фу Байчуань был свидетелем тому, как под давлением японского соевого соуса Като Нобуо съежился рынок у лавки «Сянъихао», принадлежавшей Гу Вэйцы; как традиционные самокрутки были вытеснены «беленькими» сигаретами, производимыми братьями Лопато – евреями с польским подданством; как небольшие мельницы одна за другой поглощались большими мукомольными заводами, открывавшимися русскими; как процветавшие в прежние времена сахарные и мыловаренные производства хирели с каждым днем. По его убеждению, любое из его предприятий могло быть признано разоренным, только винокурню нельзя закрывать ни в коем случае. Если когда-нибудь гаоляновую водочку из винокурни семьи Фу вытеснит русская водка или японское сакэ, то у фуцзядяньских мужиков случится малокровие и размягчатся кости.
И все же Фу Байчуань был не прочь вести дела с иностранцами, например, он восхищался У Байсяном, создавшим торговую марку «Тунцзи». Как и Фу Байчуань, тот начал с мелкой торговли всякой всячиной, затем присмотрел рынок кожаных шляп в английском стиле, закупил швейные станки, наладил оптовое производство; бизнес его рос и набирал силу. И наоборот, у него не вызывал никакого сочувствия Гу Вэйцы, который в конкуренции с японским соевым соусом клонился к упадку. Опять же этот Гу Вэйцы кроме пустых стенаний и отказа поехать в Японию в делегации Торговой палаты ничего больше не делал для сокрушения конкурента.
На коммерческом фронте Фу Байчуань преуспевал, а вот в делах сердечных был одинок и несчастен. В отличие от других обеспеченных мужчин, обладавших помимо жены еще и наложницами, он жил только с женой, имевшей маленькие ножки и звавшейся Су Сюлань. Потеря ею рассудка связала Фу Байчуаня по рукам и ногам.
Су Сюлань происходила из богатой семьи. Поскольку родная матушка скончалась рано, а мачеха ее не жаловала, то уже в шестнадцатилетнем возрасте девушку выставили из дома, выдав замуж за Фу Байчуаня. Су Сюлань имела изящное сложение и красивое личико, вот только из-за притеснений мачехи она любила поплакать, на ее лице всегда лежала тень грусти. Когда она переехала к Фу Байчуаню в Фуцзядянь, то больше всего боялась зимы. Возможно, из-за того, что ее телу недоставало тепла, в холодное время она не отходила от жаровни. Стоило пойти снегу, как она цепенела и даже в комнате прятала руки в рукава.
Женщины, боящиеся холода, больше всего любят согреваться в мужских объятьях, СуСюлань тоже нравилось зарыться на грудь к мужу и замереть там. Чувствительный к женской прелести Фу Байчуань, конечно, был от жены без ума. Как следствие их тяги друг к другу каждые два года у них добавлялось по ребенку. Таким образом, через шесть лет после свадьбы у них появились два сына и одна дочь. В соответствии со временем года, когда рождался ребенок, Фу Байчуань назвал детей Фу Ся, что означало лето, Фу Цю – осень и Фу Дун – зима.
Су Сюлань была человеком сообразительным и поняла, что для исполнения мечты о полном наборе из четырех детей, родившихся в разные сезоны, им не хватает только ребенка, появившегося весной, поэтому каждый год в июне и июле она особенно льнула в объятья к мужу, надеясь понести весеннее дитя. Небеса исполнили ее мечту, и у них в семье появилась Фу Чунь – весна. Фу Цю и Фу Дун были мальчиками, а Фу Ся и Фу Чунь – девочками. Когда их семья обрела в лицах детей весну, лето, осень и зиму, сердце Су Сюлань наконец успокоилось. Она никогда не спрашивала мужа о коммерческих делах, иногда ходила в их прачечную и аптеку, но и то только из-за родных – постирать одежду детей или подобрать мужу дорогое укрепляющее средство. Больше всего ей нравилось, сидя на кане, присматривать за детьми и вышивать туфельки. Для своих маленьких ножек она наделала полсундука вышитых туфель – однослойные и с ватной подбивкой, остроносые и круглоносые, на ровной подошве и с утолщением, одноцветные и в цветную клетку, разных фасонов, разных цветов и оттенков, их было столько, что впору открывать обувную лавку.
После рождения четвертого ребенка Су Сюлань, видимо, решила, что ее миссия как женщины уже выполнена, и охладела к постельным утехам. Отвергнутый Фу Байчуань задумался: не взять ли ему в дом наложницу. Поняв замыслы мужа, Су Сюлань на словах его поддержала, а на деле сопротивлялась. Ее протест выражался не в реве и скандалах, а в том, что она, отказавшись от еды и питья, залегла на кан, вперила глаза в потолочную балку и заявила, что свое отжила, ей осталось недолго, пусть Фу Байчуань заказывает гроб и саван. Дети напугались так, что рев не прекращался. Фу Байчуаню из опасения, что жена и вправду помрет, пришлось оставить все как есть. С течением времени их чувства совсем иссякли.
Трагедия Су Сюлань случилась из-за Фу Чунь. Когда девочке было шесть лет, она однажды играла на улице и ее насмерть сбила повозка со взбесившейся лошадью. Потеря Фу Чунь, их весны, означала, что из четырех сезонов пропал главный, и Су Сюлань не смогла вынести этого. Она стала винить себя: не следовало ей отпускать Фу Чунь одну, мать должна была присматривать за ней. Раскаиваясь, она колошматила себя кулаками по голове, лик ее был печален, мысли спутаны, не прошло и года, как она сошла с ума. Она не отличала детей друг от друга и постоянно путала их имена. Она смотрела на Фу Байчуаня, но звала его владыкой ада Янь-ваном. Еще она не отличала дня от ночи, днем жаловалась, почему так темно, а с приходом ночи говорила, что небо наконец просветлело.
Фу Байчуань приглашал к ней всех известных врачей Харбина, испробовал и китайскую, и западную медицину, но при болезни жены ничто не помогало. Утратив рассудок, женщина не узнавала людей, но хорошо помнила путь в разные места. Как только начинался дождь или снег, она доставала из сундука пару вышитых туфелек. При этом зимой, невзирая на холод, надевала однослойные туфли, а летом – с ватной подбивкой, затем же с радостным видом отправлялась в винокурню, чтобы, как она говорила, привести Фу Чунь домой. Чтобы отделаться от нее, приказчики заявляли, что Фу Чунь вышла поиграть. Су Сюлань сердито ворчала: «Уже так поздно, куда еще играть, забыла, что матушка по ней соскучилась» – и отправлялась на поиски.
Частенько она приходила на задний двор к колодцу и, наклонившись, кричала в глубину: «Чунь… Доченька», отчего работников пробирала холодная дрожь. Надо сказать, что этот колодец с чистой и сладкой водой был в Фуцзядяне единственным в своем роде. Когда специально для винокурни пробивали скважину, то в тот миг, когда забила струя воды, небо как раз расчистилось после дождя и на нем появилась радуга, поэтому мастера на винокурне называли этот колодец семицветным. Фуцзядяньцы говаривали, что водочка у семьи Фу потому и хороша, что кроме особой закваски мастера Циня Восемь чарок дело еще и в замечательной воде из семицветного колодца. Поэтому, когда Су Сюлань являлась на винокурню, приказчики срочно вызывали Циня Восемь чарок, чтобы тот ни на шаг не отходил от женщины, опасаясь, как бы она не потеряла равновесие и не упала в колодец, ведь тогда винокурня лишится жизненной артерии.
Ради спокойствия жены Фу Байчуань решил не искать себе других женщин. Ведь если Су Сюлань испытала бы еще одно потрясение, то кто знает, она могла бы этого и не перенести. Все женщины в Фуцзядяне с большим почтением относились к Фу Байчуаню. По их словам, хотя он был мужчиной представительным и деньги у него водились, а жена его сошла с ума, тем не менее он не путался с красотками из публичных домов и оставался верен супруге, его поведение действительно заслуживало восхищения. По этой самой причине, когда женщинам требовалось прикупить водки для своих мужичков, они шли именно на винокурню семьи Фу; когда требовалось соевое масло для очага, они покупали его на маслодавильне семьи Фу; когда дома для заболевшего нужно было лекарство, женщины непременно заглядывали в аптеку, открытую Фу Байчуанем; справляя новое платье на новый год, они отправлялись за тканью в его шелковую лавку. Эти женщины вольно или невольно стали мощной опорой для торговли Фу Байчуаня. И только возница Ван Чуньшэнь знал, что Фу Байчуань вовсе не столь чист и безгрешен, как представляли себе фуцзядяньские женщины. По ночам на темных улицах Пристани он не раз видел, как Фу Байчуань наведывается в бордели, которые устроили русские или японцы. Ван Чуньшэнь понял, что Фу Байчуань в поиске развлечений нарочно держится подальше от Фуцзядяня, чтобы знакомые не узнали о его развлечениях. Возница не стал выдавать Фу Байчуаня, ведь его собственные неприятности в личной жизни были очень похожи, и он его прекрасно понимал.