Ван Чуньшэнь придвинулся, чтобы разглядеть получше, и не смог сдержать веселья: оказывается, это было вылепленное из глины мужское хозяйство! Наверняка то был тот «высокий сверток», что для евнуха слепил Сюй Идэ. Сюй Идэ был мастер своего дела, хозяйство слепил что надо. Похоже, пожар сделался для этой поделки естественной печью для обжига, глиняное изделие приобрело четкость и румянец, стало выглядеть очень выразительно.
Ван Чуньшэнь бросил Ди Ишэну:
– Так ты не остался внакладе, получил, что хотел! Без пожара у этой штуки такого цвета бы не было. Ты вообще видел, как он вживую выглядит? Говорю тебе, от настоящего не отличить! Ты обрел сокровище, теперь сможешь упокоиться на родовом кладбище семьи Ди! Иди-ка быстрее в харчевню да выпей в честь этого кувшинчик.
Услыхав такое, евнух сморкнулся и поспешил спрятать за пазуху свое сокровище, словно спасая его от мороза. Затем он со все еще теплящейся надеждой продолжил разгребать кочергой пепелище, но кроме обломков и снега ему ничего не попадалось. Снежные кристаллики походили на скрытые в мусоре жемчужины и поблескивали мерцающим светом.
Правитель округа
После того как правитель округа Юй Сысин доложил о чуме генерал-губернатору Маньчжурии Силяну, тот направил в Харбин двух врачей для помощи в борьбе с эпидемией. Фамилия первого врача была Яо, он был гуандунцем, а второго – Сунь, он происходил из Фуцзяни. Оба они работали в Бэйянском медицинском институте – учебном заведении британского типа, где все специалисты бегло говорили на английском. Они проницательно поняли, что в нынешнюю эпидемию заражение происходит в основном через дыхательные пути, то есть это легочная чума. В таком случае действенными способами борьбы с болезнью являются дезинфекция и уничтожение микробов, летающих в воздухе. В северной части 3-й улицы врачи сняли здание под пункт дезинфекции, где разместили большие запасы серы и карболки, купленные в японских аптеках. Доктор Яо обучал жителей, как поджигать серу в горшке и устраивать дымокур, чтобы убивать микробы в воздухе и уменьшать уровень заражения. Карболку же следовало разводить в чистой воде один к сорока, а затем опрыскивать раствором все уголки дома. Что же касается людей, работавших в чумных больницах, включая врачей, уборщиков, разносчиков еды, грузчиков и возниц, занимавшихся трупами, то им предписывалось каждый день непременно опрыскивать карболкой себя.
Дезинфекция не вызывала у жителей Фуцзядяня особого энтузиазма. Хотя Комитет по борьбе с эпидемией и выдал всем серу и карболку, а также разъяснил применение препаратов, однако мало кто их пускал в дело. Люди жаловались, что от сжигаемой дома серы их тошнит; опять же, коли чума происходит от мышей, а мыши летать не умеют, то жители и не верили, что в воздухе могут быть микробы. Что же касается воздуха, выдыхаемого заразившимися, то если ты не находишься рядом, как же возможно втянуть микробы к себе в легкие?
Если же говорить о карболке, то ее раствор тянул какой-то кислятиной, вонь была противнее, чем у сгнивших квашеных овощей ранней весной. Люди не верили, что если прыснуть на себя такой водицей, то от этого выйдет хоть какой-то толк. Чтобы раствор оказался настолько чудодейственным, разве не должен он быть сладкой росой, дарованной Небом?
Из-за всех этих предубеждений доктор Яо и доктор Сунь едва не стерли свои языки в кровь, но их мало кто слушал; оставалось лишь укоризненно качать головой и огорченно вздыхать.
С любовью к чистоте у жителей Фуцзядяня тоже не задалось: мало того что они обожали есть протухшую рыбу и подгнившие креветки, так еще и не имели привычки мыть руки перед едой. Опять же, на улицах отсутствовала канализация, грязная вода от мытья жирных котлов и даже моча из ночных горшков просто выплескивались на дорогу. Когда все эти отбросы только-только попадали на улицу, на морозе поднимался порожденный их теплом белый туман, который распространялся повсюду и также становился одним из возможных источников заразы.
Яо и Сунь полагали, что благодаря усилиям по дезинфекции эпидемию спустя какое-то время удастся сдержать. Они и подумать не могли, что заболеваемость не только не упадет, а, наоборот, подскочит. Из-за этого доктора очень переживали, опасаясь, что ухудшение эпидемии приведет к обвинению их во врачебной непригодности; они хотели все бросить и выйти из дела.
Кроме двух докторов из Бэйянского мединститута, в Харбин еще прислали врача с подконтрольной японцам Южно-Маньчжурской железной дороги. Этот японский врач, в отличие от Яо и Суня, не радел за дезинфекцию и профилактику. Его страстью было вскрытие мышей. В своей лаборатории он распотрошил более сотни мышей, но ему так и не удалось извлечь чумную палочку, что погрузило его в безмерную грусть. Неужели в Фуцзядяне бушует чума, не передаваемая мышами? А если это не чума, то неужели появилась какая-то новая опасная инфекция?
Однако еще больше, чем эти врачи, об эпидемии переживал начальник окружной управы Юй Сысин. Что бы ни думал о нем Ван Чуньшэнь, в своей управе он вовсе не был отрезан от мира, наслаждаясь парчовыми одеждами и дорогими яствами, в неге возлежа на мягком ложе и беззаботно читая писания мудрецов. Число умерших от чумы в Фуцзядяне стремительно росло, расположенные в Харбине иностранные консульства, включая американское, российское, французское, немецкое и японское, постоянно присылали ему дипломатические ноты с угрозами: если эпидемия в Фуцзядяне не будет взята под контроль и продолжит подвергать их жизни опасности, то они направят в Фуцзядянь собственных докторов, самостоятельно займутся борьбой с чумой и отстранят от дела всех китайских врачей.
У Юй Сысина уже и так голова шла кругом от борьбы с эпидемией, а тут еще генерал-губернатор Силян телеграфировал ему приказ покончить с чумой и прислал в помощь врачей. Из таможенных сборов окружная управа выделила на борьбу с заразой более двадцати тысяч серебряных монет, но эпидемия, словно морские волны во время прилива, становилась лишь сильнее и сильнее, и правитель не находил себе места от тревоги. Чума была незримым врагом, он не мог броситься на нее с саблей или пикой.
Кроме должности правителя округа, Юй Сысин еще исполнял обязанности начальника управления по переговорам и начальника налогового управления Харбинского железнодорожного ведомства. Хотя ему было не избежать ведения дел с русскими, но из-за смерти генерала Шоушаня[43] все его естество протестовало против этого.
Генерал Шоушань – это Юань Шоушань, губернатор провинции Хэйлунцзян, под началом которого довелось служить Юй Сысину. Генерал Шоушань был потомком господина Юань Чунхуаня[44] и унаследовал натуру предка – прямоту и твердость, решительность и бесстрашие. Десять лет назад, когда объединенная армия восьми держав ворвалась в Запретный город, царская Россия воспользовалась этим и под предлогом защиты КВЖД отправила стасемидесятитысячное войско, разделив его на шесть отрядов, чтобы занять северо-восток Китая. Русские военачальники выдвинули условие: взять под защиту железную дорогу от Цицикара[45] до Харбина они должны, пройдя на юг через приграничный город Айгунь, – в чем генерал Шоушань решительно отказал. Он много раз подавал доклад ко двору, указывая, что за «проходом армии» царская Россия таит замысел завладения плодородными землями Великой Цин, и предложил такие подходы к борьбе с русскими, как «обязаны воевать», «нельзя не воевать» и «нельзя упускать возможности». Он тщательно подготовил план борьбы, разделил хэйлунцзянские войска на три группы и приказал им пребывать в боевой готовности; затем написал айгуньскому наместнику Ян Фэнсяну: «Если русские войска перейдут границу, то встретьте их лобовым ударом, не дайте им пройти дальше!» Одновременно с этим он телеграфировал губернаторам в Мукден[46] и Гирин[47], надеясь на их помощь, чтобы совместно окружить русскую армию. Однако русские напали без объявления войны и обстреляли айгуньские укрепления на горе Калуньшань. Хотя цинские воины и сопротивлялись отважно, но малому войску не одолеть большого, поэтому в итоге они с потерями оставили Айгунь, а генерал Ян Фэнсян погиб в бою. После этого русская армия изгнала с окровавленных земель китайское население, устроила страшную резню в Хайланьпао[48] и шестидесяти четырех деревнях на восточном берегу Зеи. Юй Сысин своими глазами видел, как моложавые виски генерала Шоушаня за одну ночь покрылись сединой. Генерал понимал: северо-восток Китая – что кусок добротной хлопчатобумажной материи; если русские войска прорвут дыру в Айгуне, то этот надрыв будет расползаться дальше. И действительно, затем русская армия напрямую устремилась к Цицикару. Цинские солдаты в Мукдене и Гирине, следуя приказу двора, остались в казармах, а оказавшиеся без поддержки войска Шоушаня отступали все дальше и дальше. Осознав, что дело безнадежно, генерал испытал глубочайшее горе и написал императору и вдовствующей императрице последний предсмертный доклад. Затем он проглотил опиум и сам улегся в гроб. Опиум – лекарство забвения, многих он способен отправить в путь, из которого не возвращаются, но оборвать дыхание генерала ему не удалось. Тогда Шоушань решил проглотить золотую пластинку, однако и золото не смогло остановить его бьющееся сердце. Твердо решившему умереть генералу пришлось попросить своего охранника застрелить его. Преданный охранник со слезами выпустил три пули, и только тогда сорокаоднолетний генерал сумел покинуть жизнь, сохранив при том свою честь. Похоже, лишь пуля и могла убить железного генерала Шоушаня. После его смерти Юй Сысин вместе с сыном генерала Юань Цинъэнем отвезли гроб с телом генерала в Дурбэд[49]