к решению телеграфировать Ши Чжаоцзи прошение об освобождении от обязанностей главного врача по борьбе с эпидемией чумы в трех северо-восточных провинциях.
Ши Чжаоцзи после получения телеграммы от У Ляньдэ всю ночь не мог уснуть. Он и подумать не мог, что Месни, прибыв в Харбин и опираясь на былые заслуги, займется не чумой, а борьбой за место У Ляньдэ. Сановник понял, что хотя У Ляньдэ и имеет британский паспорт, но для Месни он все равно китаец. По-видимому, нетерпимость Месни к китайскому врачу кроме разных взглядов на эпидемию коренилась еще и в том, что в глубине души у Месни жило врожденное чувство превосходства и надменности, свойственное европейцам.
Наутро следующего дня, стоило Ши Чжаоцзи прибыть в Министерство иностранных дел, как поступила нота из французского посольства с требованием назначить Месни на должность главного врача по борьбе с эпидемией чумы вместо У Ляньдэ. Ши Чжаоцзи, не зная, как поступить, сидел в деревянном кресле, погрузившись в думы. Перед его взором предстали образы У Ляньдэ и Месни. Если их лица это два солнца, то Ши Чжаоцзи в этот момент был мифическим стрелком Хоу И с луком и стрелами в руке – он мог оставить в небе только одно солнце. С самой первой встречи с У Ляньдэ на Пенанге сановник испытывал к этому молодому таланту безграничную симпатию и доверие. И хотя У Ляньдэ был желтолицым, а Месни белокожим, для Ши Чжаоцзи лицо У Ляньдэ становилось все более светлым, а лицо француза – все более темным, и он был готов натянуть тетиву и выстрелить в Месни. Однако для пущей уверенности он все же решил нанести визит английскому посланнику Джордану.
Дело не терпело отлагательства, поэтому Ши Чжаоцзи немедленно отправился в английское посольство. К несчастью, Джордан уехал в Тяньцзинь и должен был вернуться только к вечеру, пришлось сановнику возвращаться к себе в резиденцию. После еще одной бессонной ночи Ши Чжаоцзи с утра вновь выехал на карете с визитом.
При встрече с Джорданом после обмена приветствиями сановник сообщил, что пришел за советом. В отношении медицинской науки какая страна сильнее – Англия или Франция? Джордан с улыбкой ответил, что Франция – страна романтиков, она передовая в искусстве, но медицина у нее все же хуже, чем в Англии. Ши Чжаоцзи, услышав это, сразу воодушевился, но решил уточнить, какой из университетов Англии самый успешный в области медицины? Джордан без всяких колебаний заявил, что, конечно же, Кембридж. Ши Чжаоцзи издал возглас одобрения, поставил чайную чашку и поторопился распрощаться. Сидя в карете, под перестук копыт он освободился от камня на сердце и понял, в кого направит свою стрелу.
Когда Линь Цзяжуй с радостным видом зашел в лабораторию, неся в руках телеграмму с ответом Ши Чжаоцзи, У Ляньдэ как раз с тяжелым сердцем сидел перед микроскопом. Увидев лицо помощника, он понял, что двор выказал ему поддержку и доверие. Текст телеграммы был таков: освободить Месни от участия в борьбе с эпидемией чумы, руководство противочумными мероприятиями в трех северо-восточных провинциях продолжает осуществлять У Ляньдэ.
У доктора увлажнились глаза, он знал, что телеграмма в его руке хотя и является тонким листком бумаги, но Ши Чжаоцзи принял свое решение вопреки огромному давлению.
У Ляньдэ всей душой и всеми силами отдался борьбе с эпидемией, по его плану, требовалось создать побольше палат-изоляторов и массово носить маски.
Месни же не стал немедленно покидать Харбин. Пусть его не назначили главным врачом по борьбе с чумой, но страсть к медицине все же привела его в русскую железнодорожную больницу для осмотра заболевших. Он полагал, что рассуждения У Ляньдэ о легочной чуме абсурдны. Если снять такой важный барьер, как борьба с мышами, и тем самым пощадить безжалостного врага, то большая беда придет на порог. Он хотел до отъезда получить клиническое подтверждение и доказать чрезмерно упрямому, по его мнению, кембриджскому доктору, что его мнение ошибочно.
После поступления в русскую больницу состояние Цзи Юнхэ с каждым днем только ухудшалось. Когда только лег в больницу, он мог, облокотившись на изголовье, присесть и через высокое стеклянное окно разглядывать небо и черные тени деревьев. Теперь же ему трудно было даже просто поднять руку. Ди Фангуй, доставив мужа в больницу, больше ни разу не пришла его проведать. Он решил, что та ждет не дождется его смерти, чтобы присвоить себе все его зерно. Уже только ради этого он должен выдюжить и не позволить этой мерзавке нагреть на нем руки! Цзи Юнхэ считал, что раз его нет дома, то Хэ Вэй перестанет стесняться и станет каждый день приходить к нему в лавку, вот только неизвестно, забеременела ли уже Ди Фангуй или нет?
Цзи Юнхэ не доверял заморским врачам. И когда Хавкин приходил для осмотра, тот всегда уклонялся. А тут вдруг пришел очкастый китайский доктор, и Цзи Юнхэ уже было увидел в нем свою спасительную звезду, но кто бы мог подумать, что тот забормочет на иностранном наречии, а еще при осмотре не станет смотреть ему в глаза – сразу видно, что у него кишка тонка. По мнению лавочника, если врач так боится помереть, он мало к чему способен.
В это утро, после того как медсестра поставила Цзи Юнхэ укол, тот собрался с силами и с трудом сел. Он столько дней подряд смотрел в белый потолок, что чуть не ослеп. За окном падал снег, белые снежинки навевали на Цзи Юнхэ уныние. Ему хотелось бы увидеть яркий солнечный свет. Кружащиеся снежинки казались ему ритуальными деньгами, парящими в воздухе. Он подумал: я же еще не умер, чего вы тут устроили траур! Когда он про себя костерил снежинки, в поле его зрения попало несколько воронов. Они сидели на кусте сирени перед окном, его ветви колыхались под их тяжестью. Эти небесные гости в черных нарядах нагнали на него еще большую тоску.
Когда Цзи Юнхэ собрался лечь, дверь в палату открылась. Хавкин привел заморского доктора в белом халате. У того было квадратное лицо, светлая кожа, большой нос, глубоко посаженные глаза и совершенно золотые волосы – выглядел он настоящим красавцем. Он переходил от кровати к кровати и переговаривался с русским врачом, размахивая руками. Хотя Цзи Юнхэ ни слова не понимал, но решил, что они наверняка обсуждают состояние заболевших. Когда этот доктор подошел к Цзи Юнхэ, у того случился приступ кашля и сбилось дыхание. Врач наклонился над ним, внимательно осмотрел глаза и губы, а также задал несколько вопросов Хавкину. Цзи Юнхэ заметил, что руки у иностранца поросли желтоватыми волосками, и его внезапно затошнило. С громкой отрыжкой его вырвало чем-то соленым и вонючим. Цзи Юнхэ заметил, что врач переменился в лице, и понял, что в его рвоте не было ничего хорошего. Он опустил взгляд и обнаружил, что белое одеяло было залито темной кровью! У Цзи Юнхэ похолодели руки и ноги, его зубы застучали в ознобе, он с дрожью вымолвил: «Мое зерно на складе…» – и потерял сознание.
Цзи Юнхэ больше не очнулся. Проведя день и ночь в агонии, он с открытыми глазами испустил дух. Он не походил на других умерших, те при смерти раскидывали руки в стороны, он же подогнул их, словно что-то в них держал.
Когда тело Цзи Юнхэ увезли, убиравшая его постель санитарка обнаружила под подушкой листок бумаги и две фасолины. Бумага оказалась договором о найме жены. Фасолины же были одна красная, другая желтая. Красная смотрелась как далекий огонек, а желтая – словно слиток золота. Вместе они походили на пару незамутненных глаз, столь блестящими и чистыми они были.
Из вещей мужа Ди Фангуй забрала договор и две фасолины.
На третий день после смерти Цзи Юнхэ у Месни, остановившегося в русской гостинице, внезапно возник жар, его охватил озноб и непрекращающийся кашель, в мокроте виднелась темно-красная кровь. Врач понял, что заразился чумой. Только тогда он осознал, что совершил непростительную ошибку, когда без всяких предосторожностей осматривал чумных в русской железнодорожной больнице. У Ляньдэ, говоривший о легочной чуме, оказался тысячу раз прав! Месни вспомнил того больного хозяина зерновой лавки, что ему показывал Хавкин, вспомнил его кровь на одеяле. Возможно, именно в то мгновенте микробы попали к нему на лицо, прокрались к нему в организм и тайком воткнули свои кинжалы. Раскаиваясь, он сказал сам себе: «Вот если бы я тогда надел маску, то дух смерти разминулся бы со мной, о Боже!»
После того как Месни увезли в больницу, российские власти опечатали третий этаж гостиницы, где он жил, и провели полную дезинфекцию. Постельные принадлежности и даже бумаги Месни были сожжены.
В один день с Месни в больницу привезли и Хэ Вэя. Однако его туда доставила не Ди Фангуй и не дочка торговца солью, а слуга. Торговец солью прознал, что зять в последнее время не играет на деньги, пораньше закрывает лавку и часто куда-то исчезает. Заподозрив худое, он послал людей проследить за Хэ Вэем и так узнал, что тот наведывается в зерновую лавку Цзи Юнхэ. Всем было известно, что скупердяй Цзи Юнхэ тайно торгует телом своей жены, выкупленной им из «Читальни синих облаков». Торговец солью пришел в негодование и только было собрался прикрыть лавку зятя, чтобы лишить того дохода и средств на увеселения, как у Хэ Вэя обнаружились признаки чумы, и тот слег. Торговец велел слуге отвезти зятя в больницу, дочь забрал к себе, а жилье дочери и лавку Хэ Вэя приказал опечатать.
Хавкин в конце концов стал носить плотную маску, а после поступления в больницу Месни на его лице больше не всплывала улыбка. Он хотел спасти жизнь француза с помощью дядиной противочумной сыворотки. Однако состояние Месни только ухудшалось, он был как камень, скатившийся с вершины горы и замерший на краю пропасти – большая часть уже нависла над бездной, падение было неизбежным.
Всего лишь через неделю после заражения Месни истратил все жизненные силы и закрыл свои полные грусти глаза. В этот зимний день холода чуть отпустили, и небо над Харбином было необычно ясным. Хавкин сам набросил белую простынь на тело француза. Хотя простынь была определенного размера, Хавкину она показалась безбрежной. В его сердце она навсегда осталась бесконечной белоснежной равниной.