Хэ Вэй после недели мучений в больнице тоже отправился навстречу вечному мраку. Когда медсестра прибирала его постель, то обнаружила под подушкой лист бумаги. Она с изумлением обнаружила, что эта бумага выглядит точь-в-точь как листок, оставленный Цзи Юнхэ! Ее пробрала оторопь – не иначе как черти шалят. Родственники Хэ Вэя заранее предупредили, что если у него останутся какие-то вещи, то они ничего забирать не будут, пусть больница все сожжет. Медсестра побыстрее выбросила в корзину эту бумагу, скрепленную отпечатками пальцев, а затем санитары сожгли ее с мусором в котельной.
Хэ Вэй умер тринадцатого числа первого лунного месяца, это как раз была пятница. Боявшиеся этого дня иностранцы почти не выходили на улицу. Харбин походил на принявшего яд человека, которому только что промыли кишки клизмой, – улицы и переулки были пустыми и безжизненными. Но для Небес это был неплохой день, ведь всего лишь через пару дней должно было наступить пятнадцатое число по лунному календарю[54]. И пусть на небе светила холодная луна, но она была полной и красивой, создавала праздничное настроение и была похожа на барабан.
Вот только на полотне барабана залегла маленькая тень – наверное, к ней как раз прикоснулась барабанная палочка и заслонила свет.
Маски
Чтобы побыстрее пошить маски, Юй Цинсю уже много дней не возвращалась домой на обед.
Чжоу Яоцзу, опасаясь, что она плохо питается, в этот день специально отправил Сисуя отнести матери коробочку с только что испеченными миндальным печеньем и булочками с финиковым повидлом. Женщины, шившие маски, увидав сладости, не стали церемониться, тут же бросили работу и потянулись руками к коробке. Они ели и не без зависти нахваливали везение Юй Цинсю, которая, выйдя замуж, не знала недостатка ни в еде, ни в одежде и наслаждалась жизнью. Она же в ответ намеренно хмурила брови и ругала мужа за то, что он переложил в печенье сахара, отчего притупился их аромат. Финиковые булочки, по ее словам, вышли слишком мягкими, а для вкуса ведь совсем не обязательно, что чем мягче, тем лучше. Тогда толстуха, работавшая прачкой в доме Фу Байчуаня, над ней подшутила: «Так ты предпочитаешь штуки потверже?»
Юй Цинсю сразу поняла подвох, ойкнула в ответ, а затем, воткнув кулаки в поясницу, заявила: «Вот ветерок мне нравится мягкий, когда дует мягко, это очень приятно. А хворост на растопку нравится твердый, он дольше горит!»
В Фуцзядяне Юй Цинсю славилась сообразительностью, толстуха знала, что в споре ее не переговорить, поэтому отвернулась и решила разыграть Сисуя. Указывая на живот Юй Цинсю, она спросила мальчишку: «Как ты думаешь, у твоей матушки в животе мальчик или девочка?»
Сисуй тут же выпалил: «Не мальчик и не девочка».
Толстуха рассмеялась: «Как же это не мальчик и не девочка?»
Мальчишка серьезно ответил: «Пока ребенок не родился, как же узнать, будет он мочиться сидя или стоя?»
Женщина продолжила подначивать: «А тебе нравится мочиться сидя?»
Сисуй мотнул головой и громко заявил: «Я люблю мочиться стоя».
Поскольку толстуха никогда не рожала и детей у нее не было, она пошутила: «Если твоя матушка вновь родит писающего стоя, то тебе не поздоровится, может быть, тогда тебя лучше подарить мне, как думаешь?»
Сисуй замотал головой, словно та была погремушкой-барабанчиком: «Ты уже такая старая, я не согласен с тобой жить».
Комната взорвалась хохотом. Волны смеха накатывали все выше и выше. Хохот был словно закипевшая в чайнике вода, которая хотела бы выплеснуться наружу, но хозяин забыл снять чайник с огня, и воде оставалось лишь шуметь, не переставая.
Вкусив сладостей и насмеявшись, женщины продолжили изготовлять маски. Сделав одну, они сразу бросали ее в картонную коробку, казалось, что туда слетел белоснежный голубь. Вот только голуби эти были с подрезанными крыльями и летать не умели.
Заражение чумой французского врача произвело переворот в борьбе с эпидемией в Харбине. Чиновники и простые люди, иностранцы и китайцы – все поверили У Ляньдэ.
У Ляньдэ полагал, что, кроме изоляции заболевших, необходимо помещать под наблюдение и тех, кто тесно общается с чумными. Палат не хватало, и для решения неотложных задач У Ляньдэ нанес визит главному управляющему КВЖД генералу Хорвату, чтобы арендовать у того пустующие вагоны и превратить их в лазареты. Одновременно с этим в Харбин стали один за другим прибывать медики, дополнительно направленные Пекином. При этом У Ляньдэ, чтобы обеспечить безопасность во всех трех провинциях северо-востока, отправил нескольких из новоприбывших в Чанчунь. Чанчунь был самой крупной станцией к югу от Харбина, и если хорошенько организовать карантин там, то можно уберечь от чумы Мукден и районы за заставой. Он считал, что если обучить простейшим мерам врачей китайской медицины из Фуцзядяня, то они тоже смогут выполнять задачи борьбы с эпидемией.
У Ляньдэ официально взял под свое руководство Комитет по борьбе с эпидемией Харбина, немедленно создал карантинные станции, лазареты, медпункты, точки обогрева, исполнительные службы, станции дезинфекции.
Ношение маски, по мнению У Ляньдэ, было самим действенным способом борьбы с чумой в текущих условиях. Однако масок остро не хватало. Фу Байчуань, используя свой магазин шелковых тканей, добавил к имеющимся швейным машинам еще пару и за большие деньги нанял нескольких женщин, искусных в шитье, чтобы массово шить маски.
Юй Цинсю, в отличие от толстухи и иже с ней, устроилась работать не ради денег. Она пришла сюда из-за одного человека. Изначально из-за ее беременности Чжоу Яоцзу не хотел отпускать жену. Но однажды она услышала рассказ о том, что с начала эпидемии коммерческие дела у Фу Байчуаня пошли под откос, ведь он выделил часть денег на съем помещения под чумной госпиталь, его аптека бесплатно готовила для жителей Фуцзядяня противочумное лекарство, а еще его винокурня понизила цены на водку. Говорили, что даже его сумасшедшая жена заподозрила неладное, в вышитых туфельках и со счетами в руках она сновала между мужниными аптекой, шелковым магазином и винокурней. Придя в заведение, она бросала счеты на прилавок и начинала что-то сердито считать, а затем бросала гневные взгляды на всех приказчиков. Юй Цинсю испытывала к Фу Байчуаню уважение, которое даже невозможно было выразить словами. Если она останется сторонней наблюдательницей его начинаний, сердцу ее будет неспокойно, поэтому Юй Цинсю убедила мужа, что ей нужно оставить дела в кондитерской, и сама явилась на помощь. Она приходила утром, а уходила вечером, обед им привозили люди Фу Байчуаня.
Сшитые женщинами маски в полдень и на закате забирали сотрудники Комитета по борьбе с эпидемией и срочно раздавали их жителям. Когда женщины уставали до ломоты в спине и кругов перед глазами, они любили пошутить и тем самым поднять себе настроение.
Стоило уйти Сисую, как к ним пришел человек с сундуком.
Это Фу Байчуань принес им вкусненького: сладкую тушеную свинину, бобовый сыр со специями, пирожки, а еще грецких орехов и кураги.
Эти угощения выглядели очень красиво, но и сам он тоже был красив.
Фу Байчуань был одет в длинное, до колен, стеганое пальто, а поверх него в однобортную куртку из черного атласа, на голове его красовался черный фетровый цилиндр, а на ногах были подбитые ватой тканевые ботинки. Этот наряд хорошо оттенял его рослую фигуру, в которой не было ни намека на полноту или худобу, и придавал ей еще больше мужественной красоты. Он опустил сундук, поприветствовал работниц, затем призвал не уставать чрезмерно и при необходимости отдыхать. Договорив, он бросил взгляд на Юй Цинсю.
Юй Цинсю, почувствовав на себе его взор, ощутила, что он ослепил ее, как впервые увиденный электрический свет, сердце ее смутилось, она перевела взгляд на ящик и слегка пошутила: «Такие хорошие яства, кабы к ним еще чарку водочки с вашей винокурни, стало бы еще лучше!»
Фу Байчуань пообещал: «Тогда я велю приказчику принести кувшин водки».
Юй Цинсю с деланым кокетством ухватила кусочек кураги: «С тех пор как я понесла, мой муженек не разрешает мне пить вино, как бы ни хотелось, а придется потерпеть до следующей весны». Договорив, она мило вздохнула и отправила курагу в рот. Отведав кураги, она похвалила: «Кисло-сладкая, вкусно-превкусно».
Толстуха подхватила: «А вот я не верю, что водочка повредит ребенку у тебя в животе! Как по мне, так если ты выпьешь, ему будет только польза. Кто знает, может, он родится с умением гнать вино. После потери Циня Восемь чарок винокурне семьи Фу как раз требуется хороший мастер. Если сын станет мастером на винокурне, тебе всю оставшуюся жизнь не придется больше печь сладости, ты себе и вкусное сможешь позволить и крепкое!»
При упоминании мастера Циня пригорюнился не только Фу Байчуань, но и Юй Цинсю. Но толстокожая баба продолжила: «Ох уж этот посланник двора У, ведь и в самом деле матушка Циня скончалась не от чумы, а ты не позволил ему отвезти гроб на родину и соединить кости матери и отца. Если бы не это, мастер разве бы умер? Но он не только погубил мастера Циня, а и Ван Чуньшэню навредил! Я слышала, что если бы Ван Чуньшэнь не загоревал на похоронах Циня Восемь чарок, то не напился бы в тот вечер. А не напейся он, то не попал бы на крючок к жене У Эра! После того случая эта баба, как кого встретит, так рассказывает, что Ван Чуньшэнь ее опозорил. Да вы посмотрите на нее – чумазая, да еще и косая, выглядит еще страшнее меня, толстухи. Кабы не ночь, какой бы мужик захотел ее опозорить. Похоже, верно говорят: коли глаз косой, значит, сердце неправедное!»
Историю Ван Чуньшэня Юй Цинсю слышала от мужа. Жена У Эра действительно мертвой хваткой вцепилась в возницу, она уже переехала в дом мастера Циня, а свой дом опечатала и заявила, что с приходом весны собирается его продать. Ван Чуньшэнь хотя оказывал ей сопротивление и по-прежнему жил в конюшне, но жена У Эра вынудила его каждый день ходить к ней. Во-первых, у нее жила его дочь Цзиин, во-вторых, зерно, оставленное Цзинь Лань в домашней кладовке, она по праву хозя