ям, и до заката хлеб расходился, на следующий день ничего не оставалось.
Кроме запаха Митико и Нины Излукин приносил и ароматы других духов. Если он пах чем-то вульгарным и дешевым, Синькова понимала, что муж наведался в бордель. Почуяв такой запах, Синькова летом уходила в садик во дворе и сидела там до вечерней росы, а зимой открывала бутылку вина и пила у камина, пока не гас огонь.
Если Излукин интересовался какой-то дамой, то, можно сказать, не знал поражений. Однако существовала одна женщина, которую он никак не мог прибрать к рукам, как бы у него ни текли слюнки, это была Чэнь Сюэцин.
Из всех виденных Синьковой китаянок Чэнь Сюэцин имела самые необычные манеры. Она изысканно одевалась, имела возвышенные интересы, Синькова не раз встречала ее в театре и кино. Однако они никогда не разговаривали. Синькова чувствовала холодок во взгляде Чэнь Сюэцин. Наверняка она так же держалась и с Излукиным. Излукин терпеть не мог сладкое, но ради сближения с Чэнь Сюэцин часто ходил к ней в лавку за конфетами. Каждый раз, возвращаясь оттуда, он нес в руках сладкое, но на лице его была разлита горечь – похоже, что Чэнь Сюэцин его не привечала. Но Излукин, приударяя за женщинами, никогда не сдавался. Не падая духом, он каждую неделю все так же наведывался в лавку Чэнь Сюэцин. Конфет у них дома скопилась целая прорва, Излукин велел дочери носить их в школу и раздавать одноклассницам.
Где-то с весны этого года Синькова обнаружила, что муж перестал покупать конфеты. Он хоть и не спал с Чэнь Сюэцин, но любил обсуждать ее. Излукин рассказывал, что мужчина Чэнь Сюэцин был хунхузом, под его началом десяток с лишним бандитов, они вооружены и специально грабят русских. Они захватывали русские грузовые суда на Сунгари, повреждали железную дорогу в Имяньпо[56]. Излукин клялся, что если этот бандит покажется в Харбине, то он обязательно добьется его казни! Муж Синьковой досадовал, как такая утонченная женщина, как Чэнь Сюэцин, могла связаться с человеком, который не имел определенного места жительства и постоянно находился на грани гибели? И почему она родила ему ребенка?
Сыну Чэнь Сюэцин было уже семь-восемь лет. Ему дали фамилию по матери, он звался Чэнь Шуем. Чэнь Шуй имел правильные черты лица, но было оно каким-то худым и желтоватым, казалось, что он недоедает и ему не хватает жизненных сил. Возможно, из-за слишком большого количества сладостей у него были плохие зубы. Чэнь Шуй не любил разговаривать и смотрел на окружающих с равнодушием. Чэнь Сюэцин из опасения, что сына могут обидеть, обычно не позволяла ему одному выходить из дома. Мальчишка целый день сидел в лавке, скучал от безделья, часто набирал камешков и бросал им в дверь. Поэтому если вы шли к Чэнь Сюэцин за конфетами и, подойдя к двери, слышали стук, ни в коем случае не стоило сразу открывать дверь – можно было попасть под летящий камень.
Десять дней назад Излукин, насвистывая, легким шагом переступил домашний порог и радостно сообщил жене, что тот хунхуз, мужчина Чэнь Сюэцин, погиб у горы Маоэршань! Излукин рассказал, что из-за эпидемии сообщение Фуцзядяня с внешним миром прервалось, движение по железной дороге остановилось и возникла острая нехватка угля. Этот хунхуз решил на этом хорошенько подзаработать и нанял семь телег, чтобы возить в Харбин уголь. Когда он со своими бандитами стал копать уголь недалеко от горы Маоэршань, его обнаружили отряды охраны КВЖД. По «Договору о разработке угольных месторождений Гиринской провинции для нужд КВЖД», подписанному три года назад генералом Хорватом с представителем провинции Гирин Ду Сюэином, угольные копи в тридцатикилометровой зоне от железной дороги отходили к России, китайцы не могли их разрабатывать. Когда бандиты столкнулись с охраной, началась ожесточенная перестрелка, с обеих сторон были убитые и раненые. Муж Чэнь Сюэцин оказался в полном окружении. Когда его уже брали в плен, он внезапно выхватил спрятанный на теле пистолет и застрелился. Излукин сказал, что этот малый был не промах, он знал, что пленных хунхузов все равно казнят, так уж лучше самому покончить с собой! Муж Синьковой был недоволен тем, что тот умер так легко. Судя по его тону, бандита следовало привезти в Харбин, где бы Излукин лично его расстрелял, только тогда его обида была бы отмщена. Похоже, думы о муже Чэнь Сюэцин часто посещали Излукина. Он наверняка полагал, что исчезновение такого сильного соперника позволит ему завоевать эту женщину. Но интуиция подсказывала Синьковой, что свет жизни для Чэнь Сюэцин заключался в ее мужчине и с его гибелью это свет, возможно, полностью померкнет.
Ариэль был первым, кто сообщил Синьковой новость о том, что Чэнь Сюэцин ходит по улицам и раздает конфеты.
На самом деле Ариэлю тоже нравилась Чэнь Сюэцин. Зная о ее увлечении театром, он часто наведывался в ее лавку, чтобы подарить билеты. Чэнь Сюэцин не отказывалась от билетов на представления, но отвергала приглашения вместе выпить по чашечке кофе. Ариэль жаловался Синьковой, что, похоже, Чэнь Сюэцин не жалует русских. Движимый любопытством скрипач разузнал, что возлюбленный Чэнь Сюэцин происходил с ней из одной деревни и раньше был сборщиком женьшеня. Линия КВЖД должна была пройти через их деревню, и всем селянам пришлось покинуть родные места. Горные леса, за счет которых он кормился, отошли к полосе отчуждения, он больше не мог свободно ходить в горы для сбора трав. С того времени он возненавидел русских, ушел в горы и стал главарем шайки бандитов. После того как Чэнь Сюэцин перебралась в Харбин, мужчина часто навещал любимую и помог ей открыть лавку сладостей, а Чэнь Сюэцин тайно родила ему сына.
Хунхуз был и умным, и храбрым, он появлялся и исчезал как призрак, и если бы охранный отряд КВЖД тогда их не заметил, он продолжал бы носиться по горам и лесам. Во время той перестрелки удалось вырваться только пятерым, остальные были убиты или ранены. Зимой хунхузы носили однобортные ватники, а поверх них кожаные куртки, таким образом, оставался незакрытым ремень, чтобы было удобно выхватывать с пояса пистолет. У главаря же, кроме оружия на поясе, обычно был еще один пистолет, незаметно спрятанный за воротником. Бандиты носили собачьи шапки, короткие спереди и длинные сзади, это и от снега защищало, и маскировало оружие. Муж Чэнь Сюэцин, увидев, что плотно окружен, и осознав безвыходность положения, выхватил из-за спины пистолет и убил себя сам.
Однажды после того, как погиб отец Чэнь Шуя, Чэнь Сюэцин вышла из лавки, одетая в сиреневую шубу и черные кожаные сапоги, с высокой прической и разноцветной корзинкой, заполненной конфетами, которые она и стала раздавать в каждом дворе. Когда посреди чумы красивая женщина приходит и дарит конфеты, это доставляет людям радость. Однако Чэнь Сюэцин ходила только в те дома, где жили китайцы. Знавшие о ее положении, получив конфеты, часто спрашивали, не замуж ли она собралась? Женщина отрицательно качала головой, слегка улыбалась и поясняла, что скоро Новый год, в лавке скопилось слишком много конфет, поэтому и решила раздать соседям. Кто ее не знал, те полагали, что она собирает пожертвования по заданию церкви, и, получив конфеты, побыстрее запирали дверь, не желая вносить деньги.
Ариэль по пути к Синьковой встретил раздающую конфеты Чэнь Сюэцин. Та, заметив скрипача, слегка улыбнулась и неожиданно сообщила, что готова выпить с ним кофе. Обрадованный донельзя Ариэль повел ее в отель «Модерн» на китайской улице. Во время эпидемии из приличных мест, где можно было выпить кофе, осталось только это. Ариэль, сидя за столом у окна, не осмеливался надолго задерживать взгляд на гостье и обращал свой взор в окно. Он боялся, что его разгоряченный взгляд обожжет женщину и она больше не согласится пить с ним кофе. А вот заметно опустевшей Китайской улице за окном такой огненный взгляд, напротив, не помешал.
Чэнь Сюэцин, допив кофе, поблагодарила Ариэля, повесила на локоть корзинку и попрощалась. После ее ухода скрипач надолго уставился на то место, где она только что сидела, и размышлял, случится ли им вновь выпить кофе вместе. Он был просто опьянен, однако не понял, почему Чэнь Сюэцин решила раздавать конфеты, неужели она собралась закрыть лавку?
Хотя Синькова тоже не догадалась, почему Чэнь Сюэцин раздаривала конфеты, но ее поведение трогало людские сердца. Вид Чэнь Сюэцин, раздающей на улице конфеты, стал самой красивой картиной на улицах Пристани с начала эпидемии. Тогда-то певица и подумала, что если во время службы в церкви Наташа будет раздавать по конфете вносящим деньги на благотворительность, то как бы мило это выглядело!
Наташа с радостью согласилась.
Болевшее из-за переживаний сердце Лушкевича наконец-то успокоилось, и он сам выделил деньги на покупку конфет. Слуги обежали пять конфетных лавок, пока не нашли одну работающую. Круглые конфеты, упакованные в прозрачную словно стекло бумагу, были разноцветными и притягательными, казалось, что в конфетах после сезона дождей спрятала свою душу радуга.
Церквей в Харбине становилось все больше, но Синьковой милей всех был Свято-Николаевский собор. Новый город находился на гораздо более высоком месте, чем Пристань, а Свято-Николаевский собор располагался прямо на въезде в Новый город, поэтому при подъезде на эту церковь сначала надо было смотреть снизу вверх, но постепенно дорога поднималась, расстояние между собором и человеком сокращалось – так достигалась гармония и возникало ощущение, что входишь в свой дом.
Большинство церквей были построены из кирпича, но Свято-Николаевский собор, в отличие от них, был деревянным и срубленным без единого гвоздя. Свободный от каменных оков, этот храм производил впечатление мягкости и будто сливался с облаками. Из-за желто-зеленого цвета стен и шестиугольной металлической черепицы на куполе долгой-предолгой зимой собор напоминал вечнозеленое дерево, согретое солнечными лучами и искрящееся жизненной силой. Его облик был необычным. Главное здание собора напоминало сказочный шатер, над которым вертикально возвышался неравносторонний шестиугольный купол. Верх его украшало черно-белое металлическое сооружение в форме луковки, и только над ним уже возвышался крест – обязательный элемент любой церкви. На пристроенной с северного фасада колокольне на разной высоте располагались три башенки-луковки, на каждой из которых тоже имелось по кресту. Кресты на других церквях казались Синьковой торжественными и священными, а кресты Свято-Николаевского собора она воспринимала как простые и одухотворенные, она видела в них голубей, которые в любое мгновение могли упорхнуть в небо.